Принцесса Элли

– Тебе шариков-то хватит? – спрашиваю я.

Элли хихикает.

– Они от Оливии. Я думаю, она чувствует себя виноватой из-за того, что не сможет присутствовать, но она и не должна.

Томми смотрит на часы.

– Нам нужно идти. Ты же не можешь опоздать на свой собственный выпускной.

– А мне нужно занять место в первом ряду, чтобы посмотреть твое выступление, – добавляет Марти.

Элли работала над своей прощальной речью последние три дня, круглосуточно. Она засовывает руки в белую выпускную мантию, затем использует стеклянную дверцу шкафа в качестве зеркала, чтобы приколоть шляпу на голову. Черт возьми, она красавица.

– Где твой отец? – спрашивает Томми.

И игривая искорка, которая всегда горит в больших голубых глазах Элли… исчезает в одну секунду.

– Он спит. Он не пойдет.

Марти кашляет, бросая на меня недовольный взгляд, но не говорит ни слова. Мы все направляемся к машине.

Я разворачиваюсь к багажнику и быстро приклеиваю каблук Элли, затем передаю его ей через окно на заднем сиденье.

– Томми отвезет тебя, я догоню. – Кофейня закрыта на весь день. – Я еще раз все осмотрю, удостоверюсь, что все надежно заперто.

Она надевает солнцезащитные очки в форме сердечек.

– Хорошо, но не опаздывай. Вы, ребята, единственная группа поддержки, которая у меня есть. Я ожидаю услышать от вас серьезные «гоу, гоу, гоу».

Я киваю.

– Меня ничто не остановит.

– Вставай.

Эрик Хэммонд лежит в постели на спине, все еще одетый во вчерашнюю серую футболку и брюки – от него воняет, как от полов в барном туалете. Он не двигается с места, когда я снова его зову, а у меня нет ни времени, ни терпения, чтобы валять дурака.

– Эй. – Я шлепаю его по щеке, сдерживаясь, чтобы не врезать по лицу, потому что нокаут вряд ли ускорит процесс.

– Эй! Пойдем – поднимайся.

– Что? – Он вдыхает, фыркая, и его глаза медленно фокусируются на мне. – Какого черта ты здесь делаешь?

Я подхожу к шкафу, сдвигаю вешалки, ищу костюм.

– Твоя дочь сегодня оканчивает школу. Я проконтролирую, чтобы ты добрался туда, где тебе следует быть.

– Элли? – говорит он в замешательстве.

– О, ты знаешь, что она твоя дочь? Я просто не был уверен, что ты знаешь.

– Это сегодня? – спрашивает он, потирая лицо.

Я нахожу темно-серый костюм и белую рубашку, все еще в пакете из химчистки, и они вроде выглядят сносно.

– Это сегодня. И она произносит прощальную речь.

Он потирает щетину с проседью на подбородке. И опускает голову.

– Черт возьми. Черт возьми. – Он поднимает голову, встречаясь со мной взглядом, его голос похож на шорох наждачной бумаги. – Логан, верно?

Я киваю.

– Ты, должно быть, думаешь, что я просто кусок дерьма.

Я сжимаю челюсти.

– Не имеет значения, что я думаю.

– Ты не понимаешь. – Он открывает ящик прикроватного столика и достает фото в рамке, смотрит на него – разговаривает больше с фотографией, чем со мной.

Я смотрю на Эрика Хэммонда и вижу человека, которым он был раньше. Сильный и прямой – даже благородный. Это было до того, как тяжесть жизни согнула его пополам, превратила в унылый мешок с костями.

– Ты ошибаешься, – мягко говорю я. – Я понимаю.

Затем мой голос становится жестким.

– Мне просто все равно. На тебя. – Я указываю на дверь. – Последние шесть недель я был тут и смотрел, как ты разбиваешь сердце этой девушке каждый день, и я больше не собираюсь на это смотреть.

Моя работа – охранять Элли Хэммонд. Всю ее. Ее тело так же, как и ее милую маленькую душу. И я чертовски хорош в том, что делаю, более того, я хочу защитить ее. Потому что она добрая, умная и драгоценная… и, черт возьми… кто-то должен позаботиться о том, чтобы она была в безопасности.

– Так что ты встанешь с кровати, приведешь себя в порядок и в течение следующих нескольких часов будешь притворяться, что она тебе важна.

Он кивает, и, когда он ставит рамку на прикроватный столик, я вижу фотографию. Это семейный снимок: Оливия совсем маленькая, с кривыми зубами и растрепанными волосами; ее отец стоит позади нее, трезвый и счастливый, а на руках у него ее сестра с детскими щечками и белокурыми волосами. И меня как будто окатывает волной, когда я вижу женщину рядом с ним – смотрящую на него снизу вверх, улыбающуюся. Женщина с короткими светлыми волосами… и красивым лицом Элли. Они выглядят почти одинаково.

– Она для меня важна, – шепчет Эрик Хэммонд, проводя большим пальцем по изображению того, что когда-то было его семьей.

На выпускном вечере Элли собрались фотографы. Небольшая группа, всего трое, но они есть. Я веду мистера Хэммонда к двери спортзала, где студент-волонтер ждет, чтобы обменять наши билеты на бумажные программки.

Журналисты выкрикивают вопросы, когда мы проходим мимо:

– Мистер Хэммонд, принц Николас приедет на церемонию?

– Как вы относитесь к беременности Оливии? Ребенок от принца?

– Мистер Хэммонд, когда свадьба?

Эрик держится молодцом. Не реагирует, даже не поворачивает головы. Когда я веду его к его месту, он тихо спрашивает:

– Оливия же не по-настоящему беременна, да?

– Да.

– Это всегда так? С репортерами?

Я приподнимаю уголок рта.

– Обычно в сто раз хуже.

Во время церемонии я стою сзади, наблюдая за толпой, за поздно прибывшими и рано уходящими. Когда Элли произносит свою речь, я ловлю момент, когда она замечает своего отца, сидящего рядом с Марти. Она замолкает – лишь на мгновение, – и ненадолго на ее лице появляется выражение недоверия. А потом она улыбается. Так счастливо.

И хотя мы внутри, день вдруг кажется еще более солнечным.

Марти говорит, что поедет домой после церемонии, и прощается у школы. Но, когда Томми идет за машиной, отец Элли сообщает, что хочет вернуться в кафе пешком – такой хороший день и все такое.

Поэтому я пишу Томми, чтобы он встретил нас в кофейне, а затем следую за Элли и мистером Хэммондом на приличном расстоянии – оставляя им пространство для уединения, но держась достаточно близко, чтобы оказаться рядом, если понадоблюсь.

Элли снимает мантию и перекидывает ее через руку, размахивая дипломом и шляпой в другой руке. Примерно на полпути домой на тротуаре становится меньше людей, и я слышу, как мистер Хэммонд тихо и серьезно разговаривает со своей младшей дочерью.

– Ты прекрасно выглядела сегодня, детка.

Элли издает короткий, застенчивый смешок.

– Спасибо, папа.

А потом он смотрит на нее еще раз, его глаза становятся трезвыми и влажными.

– Ты прекрасно выглядишь каждый день. Прямо как твоя мама.

Подбородок Элли вздрагивает.

– Прости. Я знаю, что это тебя расстраивает.

И ее слова, кажется, расстраивают его еще больше. Мистер Хэммонд останавливается в крошечном сквере, на клочке зелени с несколькими скамейками и дорожкой, ведущей на соседнюю улицу. Он подводит Элли к скамейке и садится, и я слышу, как он говорит, что ему нужно ей кое-что сказать.

После этого я больше не слушаю. Я остаюсь начеку и сосредотачиваюсь на окружающей обстановке. Я держу их в поле зрения, но блокирую разговор – потому что это тоже часть работы. Единственный способ не свести людей с ума – дать тем, кого я защищаю, ощущение приватности.

Не важно, насколько близкими мы становимся, некоторые вещи просто не наше собачье дело.

Через некоторое время Элли встает, а мистер Хэммонд остается сидеть.

– Я уже потерял твою сестру. Я не хочу потерять и тебя тоже, – печально говорит он ей.

И слезы текут из глаз Элли, когда она обнимает его, даже когда она умоляет:

– Не плачь, папа. Ты не потерял Оливию и не потеряешь меня. Мы любим тебя, и мы знаем, как тебе тяжело… Как тебе грустно.

А потом я слышу глубокий голос Эрика Хэммонда, когда он вытирает лицо салфеткой и протягивает руку, чтобы похлопать Элли по руке.