Страница 3 из 8
В глубине души Лёшик мечтал, что когда-нибудь станет известным, уважаемым Коучем. Учителем, Гуру и, разумеется, Миллионером. Напишет книгу – чем он хуже Карнеги или Синельникова. Будет организовывать тренинги в Гоа. Он ненавидел тех, чьи странички были популярными, а паблики вызывали эмоции и овации, откликались и улыбали. Неуверенные Лёшиковы постики никого не трогали, и он не мог понять почему.
Пятничным вечером, сокрушенный бластомой Прокопа, посрамленный Заей, наполненный текилой до последней клетки тела, он чувствовал себя на арене человеческого самоутверждения одиноким и нелюбимым. Будто за ним не пришли в сад и он сидит на детском стульчике с облезшей хохломой, маленький и несчастный. К воспиталке уже завалился какой-то усатый мужик и зажимает ее среди алюминиевых чанов с надписью «Ветошь». Воспиталка игриво ржет, покашивается с раздражением на стульчик с Лёшиком, а за ним все не идут. И никогда не придут. Это же очевидно.
Просматривая мутным взглядом картинки нарядной и сочной чужой жизни, Лёшик стеснялся собственной, бедной и скучной. Конфузился, что селфи из кредитного «логана» он делает так, чтобы не было видно – салон-то велюровый. Жена, правда, обещала подарить ему на день рождения чехлы из экокожи… Что у него нет денег на Заино ЭКО. Что они были на море только один раз, два года назад, после свадьбы. И это был Крым. Зая предложила сэкономить на путешествии – нужны были деньги на «инсталляцию». В первый же день медового месяца молодожены подхватили кишечную инфекцию, которая давала о себе знать до конца поездки, ограничивая их возможности в передвижении – с диареей далеко не уедешь.
Ядовитый организм Заи быстрее справился с болезнью. Она уговорила еще слабого супруга поехать на романтическую экскурсию в пещеры – биться головой о сталактиты, а затем встречать рассвет в горах. В пещерах ползали, согнувшись под прямым углом и выстроившись, как лосось, – звеньями. У Лёшика впервые в жизни случился приступ клаустрофобии. Казалось, что его проглотил питон, в котором нет воздуха. Попытки выбраться из пещеры-питона были тщетны – сзади напирали сдобренные «Массандрой» соотечественники. Пляшущие лучи фонарей высвечивали фаллические фрагменты, свисавшие с потолка. Пробивной Зае все же удалось выдавить заблокированную мужем часть группы назад и разложить его под раскидистым платаном – дышать. Над горами расстелилась розовая полоса, в которой нежилось наглое южное солнце. Зая просила сфотографировать, как она держит его на своей тощей девичьей лапке, но у Лёшика прихватило живот. Рассвет он встречал в зарослях шиповника крымского.
Что мог Лёшик выложить в социальную сеть из той нелепой поездки? Фото будто переживших ядерную атаку придорожных сортиров? Вялый и теплый жюльен, который они заказывали в кафе в Алупке? Свое перекошенное паникой, выбеленное вспышкой лицо под сталактитами?
Чем может он похвастаться сегодня? Тем, что продает «уверенность в себе и успех», которых у него нет? Истеричной Заей, которая два года не может залететь? Пустой бутылкой текилы, которая, кстати говоря, давно вышла из алкогольной моды? Итальянской сантехникой?
Вот это неплохо, это можно. Лёшик сделал несколько снимков в лучших традициях туалетного селфи.
В кадр удачно попали дорогой одеколон и белый халат, спертый в подмосковном отеле.
«Какой я дерзкий и озорной», – думал совершенно пьяный Лёшик, выбирая наиболее приличное селфи. Снабдить духоподъемной цитатой, что-нибудь про то, что счастье – внутри, и можно в эфир.
Под большим пальцем мелькнуло фото мозга Прокопа. На левом полушарии расплывалось зловещее белое пятно. Некоторое время Лёшик цинично изучал фотку. Звонкая текила заботливо нивелировала отчаяние.
«Какое селфи, какой халат, какое в жопу счастье. – На Лёшика божественным светом снисходило алкогольное озарение. – Вот же оно. Все – тут! Все, что мне нужно, – и слава, и деньги, и любовь». Он гладил теплый от прикосновений экран телефона, то увеличивая двумя пальцами, то уменьшая изображение содержимого дедушкиной черепной коробки.
«Друзья, – патетически прервал Лёшик звериную вакханалию. – Понимаю, что в пятницу вечером хочется говорить о жизни.
Но я умираю.
У меня рак.
Рак мозга.
Я намерен бороться.
Нужны деньги на лечение.
Номер карты прилагаю.
Лайк. Шер. Репост».
Лёшик тюкнул пальцем фотки опухоли и своей кредитки, чтобы они подгрузились в пост. Нажал «опубликовать» и заснул, уткнувшись лицом в начищенную Заей инсталляцию.
Новые вина и апероли не дошли до застывших смазанных ртов. Пьяные слезы потекли из томных смоки. Под скорбными, рыдающими эмодзи затрепыхались тревожные комментарии. Телефон издавал приятный тренькающий звук – на карточку капали первые рубли.
Скромное весеннее утро осветило похмельный город.
– Лёша, проснись! – Зая трясла неудобно спящего и еще нетрезвого мужа за плечо. – Объясни мне, что происходит!
– Ты? – не открывая глаз, разбуженный Лёшик отмахивался от жены, как от прыгнувшей на рассвете в кровать собаки. – Откуда ты?
– Я открыла дверь плоскогубцами, мне тоже нужен туалет! А еще мне звонят наши друзья и говорят, что у тебя рак мозга! И что мы собираем в фейкбуке деньги на лечение! Скажи мне, Алексей, почему я узнаю об этом последней?
Лёшик пытался сфокусировать залитые текилой глаза на взволнованной Зае, на квадратиках итальянской плитки. Он мотал головой, мычал что-то про деда Прокопа и про дефицит любви. С каждым стоном Зая убеждалась, что с мужниным мозгом и впрямь что-то не так.
– Просто тебя нет в фейкбуке, – наконец произнес он.
Зая действительно предпочитала НАсвязи.
Лёшик пришел в себя только к вечеру притихшей субботы. Супруга впервые не стала корить его за пьянство. Она смирно сидела на помятой Undredal в его несвежих ногах, сложив свои по-турецки. Опасливо посматривала на разрывающийся от звонков и сообщений телефон. В Заиных глазах застыл немой ужас.
За ночь на Лёшика подписались сотни людей – всем интересно следить за тем, как умирает живой человек. На карточке лежала сумма, в несколько раз превышающая его месячный заработок. Жена принесла куриный бульон с половинкой яйца и смотрела преданно и тревожно. Этакий олененок, которому дали полизать соли.
Неожиданно выяснилось страшное – у Лёшика есть друзья. Они даже готовы вывалиться из ноутбука прямо в квартиру. Дать денег, найти врачей, утешить Заю. От новых впечатлений голова шла кругом.
– Милая, у меня действительно опухоль в голове, – подтвердил Лёшик, принимая из холодных Заиных рук куриный бульон. – Не говорил тебе: боялся, что будешь ругаться.
– А как же наше ЭКО? – не унималась Зая.
– С ЭКО придется подождать, – едва скрывая ликование, серьезно произнес Алексей. – Не до ЭКО сейчас. Надо уничтожить эту тварь.
– Хорошо. – Кажется, жена впервые в жизни разжала челюсти на еще живой добыче. – Надо почитать про эту бластому в Интернете. Может быть, за нее дают инвалидность. А это, между прочим, пособие, бесплатный проезд… Из всего в жизни надо извлекать пользу.
Лёшик пил суп из икеевской кружки и царственно отвечал на комментарии. Он наслаждался сочувствием и сладостными трелями телефона – счет пух на глазах. Даже Зая смотрела на мужа с непривычным уважением. Он вдруг стал человеком с подписчиками и деньгами. Он стал человеком с Раком.
На пожертвованные сердобольным народом средства бросились гусарить. Первым делом купили Зае шубу. Она долго выбирала такую, в которой чувствовала бы себя статусно. Крутилась перед зеркалом, надувала губы, делала лицо, будто ее фотографируют. Лёшику меховое изделие не нравилось. В нем жена была похожа на мохнатую гусеницу, да и дорого как-то, но он промолчал – человеку со смертельным диагнозом пристало быть щедрым и великодушным.
Вышли на бульвар. Весна счастливо плакала длинными сосульками. Желтый снег превращался в нечто напоминающее подсохшие ломти черного хлеба. Меньше всего хотелось думать о смерти. Да и какая смерть, когда вокруг столько жизни, событий столько?! Шубу вот купили.