Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 6



Когда мне становилось совсем грустно, я представляла себе Энгельсину на лыжах или на велосипеде, и тут же мне становилось смешно.

Я и до сих пор иногда так делаю.

Она всё время заставляла меня делать уроки. А потом проверяла. И если находила хоть одну помарку, заставляла переписывать. Всё время наводила везде порядок, и от этого порядка никогда ничего нигде нельзя было найти. Всё куда-то девалось, то, что раньше удобно лежало на глазах и под рукой.

Ещё она делала моей маме замечания:

– Как вы можете так жить, Аллочка? Вот я во многих культурных домах бываю, так у людей всё по полочкам разложено, а у вас в этом ящике ― просто милиционер с лошадью потеряется…

И я видела, что маме это очень неприятно.

А ящик-то ― с молотками и гвоздями, мы туда по сто лет не заглядываем, ну зачем нам с мамой гвозди и молотки?

Тайком Энгельсина душилась мамиными духами. А мама думала, что это мы с девчонками тратим её дорогостоящие французские духи… Обидно и несправедливо!

К тому же Энгельсина всё время рассказывала мне про какую-то неведомую девочку, которая была отличницей, умницей, красавицей, хорошо ела всё, что ни дадут, слушалась старших, и все её обожали. Кончались эти истории всегда одинаково:

– Когда её хоронили, вся Одесса плакала…

Каждый раз выходило по-разному ― то эту хорошую девочку переезжал трамвай, то она случайно глотала иголку, то заболевала непонятной болезнью…

На этом месте Энгельсина тоже начинала плакать, как вся Одесса, и от этого на душе у меня становилось тяжело и противно.

В общем, эта тётя здорово отравляла мою жизнь.

Однажды я совсем разозлилась и подумала:

«Надоела до чего, Энгельсинище свиноподобное, забирай свой колбасный нос и уходи отсюда, чтобы ноги твоей слоновой не было в нашем доме…»

И она тут же сказала:

– Не груби мне!

Я испугалась, что она, наверное, колдунья и читает мысли.

Теперь-то я понимаю, что она просто привыкла мучить детей и прекрасно догадывалась, что они про неё тайком думают.

Надо что-то такое придумать, что-то сделать, чтобы она к нам больше не приходила… Но что? Надо, чтобы каждый раз, когда она к нам приходит, у неё случалась какая-нибудь неприятность.

Сначала я хотела спрятать что-нибудь из её вещей. Например, зонтик. «Где мой зонтик? ― примется искать Энгельсина. ― Что это за ужасная некультурная квартира, где всё пропадает! Больше не приду!» ― рассердится она. Но потом я сообразила, что мама даст ей другой зонтик или что она просто останется у нас жить, пока не пройдут дожди.

Тогда я решила, что надо каждый день делать какую-нибудь маленькую гадость ― срезать пуговицу с её пальто, прятать перчатку. Подложить ей в ботинок что-нибудь мокрое и противное. А в карман подсыпать что-нибудь неприличное. Или даже наоборот: мокрое ― в карман, а неприличное ― в ботинок…

Можно, конечно, наврать маме что-нибудь про Энгельсину. Например, что она подговаривает меня взорвать Мавзолей или выйти из пионеров.

Нет, наврать, что Энгельсина подговаривает меня против правительства ― не годится… Мама не поверит. Ведь Энгельсина, наоборот, обожает всё наше, советско-союзное, громко слушает по радио песни про партию и подпевает, а если я плохо ем, рассказывает мне про каких-то голодных африканских детей…

А как-то раз строго выговаривала маме за то, что у меня есть заграничная джинсовая юбка…

И вообще, не надо, чтобы мама Энгельсину увольняла. Надо, чтобы Энгельсина сама от меня отказалась.

Но как?!

Давным-давно, ещё в детском саду, у меня были друзья, двойняшки Паша и Егор. Потом их мама, тётя Рая, увезла их в Америку навсегда-навсегда. Оттуда они присылали мне красивые открытки и с каждым разом всё хуже и хуже писали русскими буквами.

Я решила написать двойняшкам настоящее длинное письмо. Почему-то мне казалось, что Энгельсине это очень не понравится.

– Здравствуйте, тётя Рая, Паша и Егор! ― громко говорила я, выводя крупные буквы на клетчатом листке из тетрадки по математике. ― Как вы поживаете? Мы живём хорошо. Только у нас совсем нет жвачки и джинсов. Пришлите, пожалуйста, побольше. А если не можете прислать, то мы сами к вам приедем и купим. Очень хочется посмотреть, как там, в Америке…



Сначала Энгельсина просто поджала губы. Потом стала стыдить меня, что я попрошайничаю жвачку и джинсы, пишу письма предателям родины, в ужасную страну, полную капиталистов и врагов. Потом принялась потирать руки и говорить, что вот сейчас придёт моя мама и тут уж я узнаю, почём фунт лиха.

– Полюбуйтесь-ка, Аллочка, что она тут творит! ― едва мама вошла в квартиру, подплыла к ней Энгельсина. ― Это ж надо!

Она сложила руки на животе и стала ждать, что мама сейчас разорвёт меня на куски.

Мама взглянула на письмо и сказала:

– Напиши ещё, чтобы передали привет дяде Игорю и Наташе, а то они что-то давно не пишут, я даже волнуюсь… И Соне с Полей и Ниночкой. Да, и Абраму Семёновичу с Марьей Петровной, как они там, интересно?..

Энгельсина быстро и глубоко вздохнула. Или это она просто громко ахнула?

– Что-то многовато у вас друзей в этой Америке, Аллочка, ― заметила она.

– Да, Энгельсиночка, ― просто согласилась мама. ― Почти все уехали. Просто чаю не с кем попить…

На следующий день Энгельсина позвонила и сказала, что у неё высокое давление.

Надеюсь, что потом оно у неё прошло, но больше она не приходила.

Даже не понадобилось ничего в ботинок или карман подкладывать ― ни мокрого, ни противного, ни неприличного.

Испарилась Энгельсина от одного простого листочка в клеточку!

Это потому что раньше люди жили совсем не так, как сейчас, и очень редко ездили по белу свету. Это всё от этого, точно.

Сейчас-то по-другому. Живи и работай, где хочешь, и никто не скажет, что ты предатель родины.

Главное, письма домой пиши…

Но рассказ не про это, а вот про что:

Дружочек!!! Если к тебе тоже приставили какую-нибудь злую и глупую тётю, не грусти. Поговори с родителями. Объясни им, что именно в ней плохого и противного, почему она тебе не подходит. А если это не поможет ― просто тихо и спокойно сам сделай так, чтобы она больше к вам никогда не приходила.

«Мятые облака»

В детстве у меня совсем не было ни кота, ни собаки. Мама обещала завести мне собаку, когда я подрасту и смогу сама нести за неё ответственность и следить, чтобы собака или кот ничего в квартире не погрызли и не обшерстили.

Я росла, росла, собаку всё не заводили и не заводили… Так я и выросла без собаки.

Зато теперь я сама командую в своей семье и жизни и могу напихать хоть полный дом барбосов и котов!

Но тогда, в детстве, такое было у меня грустное бескошачье и безбарбосное житьё…

И вот однажды я шла через подземный переход на метро «Маяковская». Возле телефонов-автоматов болтались без дела ребята постарше, с гитарой. Они пели какую-то странную песню, похожую на считалку:

С виду они были довольно лохматые и в дырявых джинсах.

Это сейчас можно надевать на себя всё что угодно, и никто на тебя даже не посмотрит. А раньше ― ого-го! Попробуй походи лохматым и драным, все тут же решат, что ты отъявленный хулиган и вообще псих.

Я так и подумала, когда увидела эту компанию: «Ничего себе психи». Но потом разглядела среди них Ерёму, брата одной девчонки из нашей школы. Её пока ещё не выгнали из нашей школы, а Ерёму ― давным-давно. Но он ничуть не воображал, а крикнул мне:

1

 Отрывок из стихотворения Г. Кружкова «Мульмуля» (по мотивам Спайка Миллигана)