Медная луна

- В самый раз! - возопил розмысл. - В самый раз угодили. Дай, Лев Абрамович, расцелую твою некрещеную физию!

- Что ж, - сохраняя важный вид, сказал жидовин. - И мы ж таки что-то умеем!

Полководец Субудай сидел в шатре и отмерял на рисованной весьма искусно карте конные переходы. Получалось, что до Киева - матери земли Русской - оставалось совсем немного. А сколько конных переходов прошли от голубого Керулена? Шум да панические крики снаружи отвлекли полководца от важных военных размышлений.

- Что там такое? - спросил Субудай раздраженно.

- Урусы со стен адским пламенем плюются, - доложили ему. - Все метательные машины пожгли, тумену хана Кублая немалый урон причинили. Десяток на месте положили и еще с полсотни обожженных мы сами прикончили, чтобы люди не мучились! Субудай нахмурился.

Потеря метательных машин была чувствительной. Без них на крепостные стены лезть, только людей класть - там и смола кипящая заготовлена, и нечистоты, и прочие гадости, да и адское пламя смущало. А силы на город брошены не такие большие, на быструю победу рассчитывать не приходилось. Хотели стремительностью город взять, никто же не знал, что у врагов неведомое и страшное оружие имеется.

Сотники и тысячники, собравшиеся у шатра, ждали решения великого полководца.

- Что будем делать? - спросил Субудай наступившую за шелковыми стенами шатра тишину.

- Вырежем урусов всех до единого! - злобно вскричал одинокий голос.

Хан Кублай свое бесчестье переживал.

Послышалось змеиное шипение и ахнуло совсем рядом с шатром.

- Спасайте полководца! - закричали снаружи. - Спасайте Субу-дая!

- Сам спасусь, - сказал Субудай, откидывая полог дымящегося шатра и выбираясь наружу.

Вокруг горела земля. От крепостных стен летели со свистом и грохотом новые огненные стрелы, оставляя за собой дымные следы. Неподалеку кто-то вскрикнул предсмертно - коротко и нехорошо.

- Что там еще? - не глядя поинтересовался полководец.

- Хана Кублая безносая настигла, - услужливо сообщил кто-то из блюдолизов.

Осада еще не началась, а уже такие потери…

Конечно, по всем монгольским канонам за убитого хана следовало жестоко отомстить. Но задерживаться у скромного Энска, значило лишиться великой добычи, что ждала воинство в урусских городах. Каждый час промедления обещал будущие разочарования.

Свистящие огненные стрелы в очередной раз обрушились на лагерь. Вновь тревожно загалдели и завыли доблестные воины джихан-гира.

- Ну их, шайтанов! - сказал полководец Субудай. - Мы пойдем другим путем. Не крепости русские брать пришли, не в баранту сунулись, чтобы скот угнать, - земли разорить и под руку кагана отдать нацелились! Снимаем осаду! На Киев пойдем, багатуры!

13.

Мунгалы уходили.

Вот уже вытянулись передовые отряды, маленькие фигурки на зеленом поле печально зашевелились, закатывая медный котел в арбу, которая своими боками напоминала скелет какого-то древнего чудища. Не получилось у неприятеля постоловаться под стенами Энска. Голодными уходили гоги и магоги от крепостных стен. Над городом и его окрестностями, заслоняя небо и солнышко ясное, стояла хмарь от бестолковых пожарищ.

- Высокоуважаемый Серьга! - китаец уже спешил навстречу розмыслу, вытягивая руки для объятий. - Своими глазами увидел я, что знание может переломить грубую силу! Этот день достоин занесения его в хронологические списки любых династий! Великий Конфуций обрел достойного ученика в холодных урусских землях. И ваши помощники, они тоже достойны упоминания в летописях! Вы - истинный князь науки!

- Занесло китайца, - неодобрительно сказал Янгель. - Как бы эти слова не влетели нашему Землемилу в ухо!

Ухо! Розмысл сразу же вспомнил о нем и огляделся по сторонам. Ухо торчало из-за котла со смолой, приготовленной для неприятеля и оставшейся без дела.

Взяться за него было истинным наслаждением. Ухо взвыло.

Маленький уродливый человечек болтался в руке розмысла, вызывая гадливую жалость. Ну, что поделать, коли человек ничего иного не умеет, кроме как доносить и закладывать?

Однако поддаваться жалости не следовало, хотя и не по чину розмыслу было заниматься такими пустяками.

- Илья! - позвал розмысл воеводу. - Разберись с этим дятлом стучащим!

- А я-то думаю, откуда Николка Еж все знает? - воевода бережно принял карлика в могучие руки. - А тут, значит, даже не человек, видимость одна! Я его летать научу! А еще лучше - научу дятла этого личинок из каменных стен добывать!

- Слушай, - сказал розмысл. - Добрыню не видел?

- Ранен Добрынюшка, - продолжая удерживать Ухо в руке, сказал воевода. - Третьего дни увидел он в битве с мунгалами странную лошадь с двумя горбами, кинулся, отбил ее, взялся разглядывать да заспорил с товарищами, кованая она или нет.

- И что же? - с интересом спросил Серьга.

- Кованая оказалась, - признался воевода Илья. - Теперь девки вокруг него хороводятся, говорят, что у нашего Добрыни сотрясение ума. Откуда? Нечему в голове бранника сотрясаться!

Воевода ушел, и Ухо с собой унес.

Видимо, не терпелось ему карлика премудростям птичьим обучить.

Розмысл обнялся с терпеливо ждущим своего часа китайцем.

- Ну, вот твои гоги и магоги, - сказал он. - Слаба у них кишка против ума русского!

- И китайского пороха! - добавил ревниво китаец.

- И немецкого усердия, - кивнул Янгель.

- Ой, не знаю, что бы вы делали с русским умом, китайским порохом и немецким усердием, - сказал жидовин, - если бы не мои познания в алжгебре.

- Ладно, - согласился розмысл. - Все хороши. Нечего делить. Они стали медленно спускаться с крепостной стены.

В синем небе, с которого постепенно сходила копоть ставшей прошлым битвы, сверкнула маленькая золотая точка. Если приглядеться, она более походила на запятую, несущуюся в высоте. День был слишком ветреным и шумным, чтобы услышать наигрыш небесных колокольцев, но если бы чудо стало возможным, наши герои наверняка бы услышали:

Могучею Русью я в небо запущен,

С хрустальной музыкой плыву средь светил.

Куда не гляди - нету княжества лучше,

Не зря же Господь нашу Русь освятил!

Розмысл проводил точку жадным взглядом. И вдруг всем телом он ощутил, ровно ожог, кто-то недобро смотрел на него со стороны. Со взгляда такого душа розмысла залубенела. Серьга медленно повернулся. От высокого светлого терема на него хмуро и озабоченно смотрел князь Землемил. Рядом в синих штанах, красных сафьяновых сапожках и расшитой безрукавке на голое тело стоял кат Николка Еж, нетерпеливо и горячо нашептывая что-то князю на ухо.

И розмысл Серьга Цесарев вдруг понял, что ничего не завершилось, сказки просто не кончаются пресловутым пиром, с пивом-медом на губах, все только начинается, когда кажется, что беды и горе людское уже позади…