Страница 197 из 198
– Сатана! – воскликнул князь.
– Да. Осатанела с вами. В мучительстве с отвратительной, мерзкой старой гадиной! – прошипела она и вышла.
XXXVI
На другой день князь будто переломил себя – был другой человек, бодрый, весёлый, довольный… с грустным взглядом тусклых глаз.
Весь день прошёл деятельно. Он будто старался занять себя, чтобы не думать, не вспоминать.
Земфира получила пятьдесят тысяч. Давно обещанные, как бы поэтому данные поневоле… И ни гроша более. Ввечеру она уже выехала из дому навсегда… Зато цыган был освобождён из острога и взят в дом князя на службу. Он горячо клялся, что за такую доброту и за такую честь отплатит князю, заслужит…
Затем князь осмотрел свою домовую церковь и тотчас распорядился, чтобы она была вся отделана заново…
Выехав из дому, князь занялся «концами», как он называл разные свои дела… Несколько человек, спасённых им из нищеты, и в том числе вдова Леухина с детьми, ещё не были вполне пристроены и обеспечены. В суде у Романова было ещё три тяжбы у людей, которых он взял под своё покровительство, и надо было добиться их справедливого решения.
Вместе с тем князь заехал к лучшему ювелиру, выбрал на несколько тысяч бриллиантов и самоцветных камней и заказал свадебный подарок будущей племяннице.
И время за день – тяжёлый день – было убито…
XXXVII
В селе Петровском было большое оживление… Правнучка старухи Параскевы венчалась с вольноотпущенным дворовым человеком господина Орлова. Старуха позвала многих на свадьбу, от радости и счастия помолодела лет на двадцать и всё-таки была старая-престарая…
– Потому она, – шутили петровцы, – что и двадцать ей лет сбавь – и всё-таки столетняя будет!
Гостей набралось в доме Параскевы куча – и молодых, и старых. Но угощения хватало на всех. Старуха доказала, что у неё из-за огорода денежки водились.
Трудно было бы когда-либо, где-либо увидеть два лица, более радостных, чем были лица красивой Алёнки и тоже красивого Матюшки.
В самый разгар пира всех ожидало неожиданное происшествие…
Из лесу вышел, перешёл полянку и вошёл в домик лакей в придворной ливрее, высокий, с красивыми голубыми глазами и такой на вид рослый, плечистый, важный, что прямо не лакей, а генерал. Да и кафтан был такой, каких петровцы прежде никогда не видали и к которым только теперь пригляделись и привыкли, так как палаты графа были полны этих питерских слуг.
Важный придворный служитель мягко и вежливо спросил, хотя и видел сам – которая молодая. Среди всеобщего молчания и смущения Параскева отозвалась:
– Вот, золотой мой, вот она!
При её словах многие усмехнулись, а какой-то старик даже сказал:
– Вот уж воистину золотой! Вишь, и по кафтану, и по штанам, всё одно золото.
Лакей приблизился к Алёнке и передал ей свёрток.
– Тут, милая моя, тебе, молодой, сто рублей. Прислала барыня.
– Какая барыня? – произнесла Параскева.
– А вот та самая, которую ты знаешь. А я, по правде, и не знаю. Указано мне отдать и сказать: от барыни, которая у старухи Параскевы на огороде была не раз.
– Ах, она моя сердешная, голубушка! – всхлипнула Параскева и начала утирать свои без слёз плачущие глаза.
XXXVIII
Княгиня генерал-аншефиха, водворив сестру на место жительства, тотчас вызвала к себе Павла Максимовича и переговорила с ним «по-своему».
Последствием этого объяснения было важное решение. Через десять дней после этого в доме и семье Квощинских началось особенное волнение… Но все лица были странно оживлены. У всех чудно смеялись глаза, начиная от Петра Максимовича и Анны Ивановны и до Марфы Фоминишны, до людей, девчонок в доме. Все ухмылялись, будто подшучивали или подсмеивались, и подмигивали друг дружке.
В доме была свадьба, но такая, что при известии о ней знакомые и приятели головами качали, ахали и смеялись. Старый холостяк Павел Максимович долженствовал венчаться с Настасьей Григорьевной Маловой.
Если бы не знали всего предыдущего, случившегося между ними, а главное, не знали бы, как Малову какой-то капитан в карты проиграл, то, может быть, никто бы и не подсмеивался. А теперь, с лёгкой руки нянюшки Марфы Фоминишны, все повторяли:
– Потому барин хочет бракосочетаться, чтобы её опять кто не проиграл в карты либо не продал на толкучке!
Венчание происходило в ближайшем храме, у Спаса-на-Песках, но в церкви, несмотря на тучу налезшего народу, почти никто не заглядывал в лица жениха и невесты и не интересовался ими. Зато все глаза были устремлены на молодого офицера, стоявшего недалеко от брачующихся и на молодую девушку, стоявшую около своей матери. Все знали, что это – жених и невеста.
– Вот их бы свадьбу поглядеть! – говорилось в толпе. – Да обида – нельзя! В своей домовой церкви будут венчаться…
Таким образом, Павел Максимович и Настасья Григорьевна обвенчались, не возбуждая ничьего любопытства и внимания. Малова в подвенечном платье была, бесспорно, красива, ею можно было полюбоваться. Павел Максимович тоже приободрился, будто помолодев малость, и выглядывал фертом. Но всё-таки, в виду молодого князя-офицера и молоденькой Квощинской, на них нельзя было обратить особого внимания.
– Куда же им до этих? – говорили в толпе. – Он прямо Бова-королевич, а она вот тебе, ни дать ни взять, Миликтриса Кирбитьевна.
XXXIX
Князь Александр Алексеевич, будто стараясь самого себя развлечь, особенно деятельно взялся за приготовление к свадьбе племянника, решив не откладывать, а ускорить бракосочетание.
И однажды большой дом князя Козельского переполнился гостями, а двор и соседние улицы запрудились экипажами. Князь определил на свадьбу племянника такие страшные деньги, о которых прошёл слух по Москве, что из всех приглашённых ни один не отказался, всякий приехал. Всем было любопытно поглядеть, как и на что «ухлопает богач-чудодей эдакие деньжищи»…
И если было когда-то много гостей на торжественном обеде у князя, были первые люди государства, то теперь многие из них тоже приехали ради дружбы к князю, но, помимо них, было и всё московское дворянство, которое дружило или было в родственных отношениях с семьёй Квощинских, были и приезжие из Калуги, Тулы и Владимира.
Жениха уже называли громко звучащим именем, говорили «адъютант генерал-адъютанта», и уху казалось, что это ещё больше, чем просто генерал-адъютант.
«Рука» князя сделала это! Марья Саввишна…
Разумеется, сам Григорий Орлов, которого уже начинали заглазно называть графом, хотя получение титула должно было совершиться лишь через несколько дней, счёл долгом приехать на свадьбу своего нового ординарца, рекомендованного ему царицей.
Венчание состоялось в домовой церкви и было настолько блестяще благодаря гостям, мундирам и дамским туалетам, что можно было подумать, что происходит во дворце императорском. После венца тотчас состоялся обед – свадебный пир – и длился до сумерек.
Уже солнце садилось, когда гости разъехались, а молодые остались в своих собственных комнатах, занимая весь главный этаж.
Князь Александр Алексеевич переселился на жительство в комнаты, которые прежде занимал Сашок.
– Мы поменяемся, – сказал он племяннику, – и не одной квартирой, а и всем прочим. Ты будешь на моём месте и в доме, и в вотчинах, а я буду на твоём месте! И Кузьмича к себе приставлю. И буду я делать то, что он тебе всегда наказывал: «Уберегайся женского пола, чтобы не загубиться!»