Посылка для генерала

– Поляков, – позвал Максимов адъютанта. – Вот что, Поляков, ты еще не совсем оправился от ранения, тебе уколы делать надо, так что я предлагаю откомандировать тебя в одну из частей армии. Переход будет непростым, на пределе сил.

– Товарищ генерал, я здоров и готов к службе без ограничений! – уверенно заявил старший лейтенант.

– Это ты так считаешь или врачи тебе сказали?

– Я говорю о своем самочувствии, товарищ генерал. Прошу мне верить, я все же не первый день на фронте, я боевой офицер и вполне могу рассчитывать свои силы.

– Ладно-ладно, Андрей! – Максимов примирительно поднял руки.

– Игорь Викентьевич, – Поляков понизил голос и заговорил торопливо, как будто боялся, что генерал выгонит его сейчас из кабинета или прикажет остаться в штабе армии, – прошу вас поверить. Мне осталось сделать три укола, это три дня, но я совершенно здоров и могу выдержать любые нагрузки.

– Да верю я, Андрей, – улыбнулся Максимов. – Бери мою машину и дуй в госпиталь. Пусть тебе сделают положенный укол, возьмешь с собой необходимые лекарства. Оставшиеся уколем тебе по дороге завтра и послезавтра. Раз медики велели, надо слушаться. Я позвоню Марии Николаевне, попрошу за тебя. Она все организует. И стерилизатор, и шприц, и ампулы.

– Есть, товарищ генерал, взять вашу машину, – улыбнулся адъютант.

И тут неплотно прикрытая дверь за спиной Полякова открылась, и в кабинете появился капитан Серов. Он вошел неслышно, можно было даже предположить, что особист какое-то время стоял за дверью и слушал разговор генерала с адъютантом.

– Разрешите, товарищ генерал? – с улыбкой осведомился Серов. – Что, молодые офицеры рвутся в бой?

– Идите, Поляков, – кивнул Максимов и повернулся к особисту. – Слушаю, что у вас, товарищ капитан?

– Подпишите, пожалуйста, документы, и отправим этих трусов, дезертиров и самострельщиков. Получат по заслугам, и мы с вами не будем оглядываться на предателей в наших рядах.

– Предатели, враги? – хмуро переспросил Максимов, потом решительно сел за стол и протянул руку. – А ну, давайте сюда ваши документы.

Серов, продолжая улыбаться, неторопливо подошел к генералу, положил на стол папку и стал доставать оттуда по одному листу с постановлением об аресте военнослужащего. Максимов взял первый листок, бегло пробежал глазами данные солдата, описание совершенного им преступления и поднял глаза на особиста.

– Это Антипенко враг? Вот этот мальчишка, который только школу окончил, который не дрался ни разу в жизни? Который во время своего первого боя дрогнул? Он враг? Изменник Родины? Да он мальчишка, он доброволец, между прочим. Испугался – так тут война, тут стреляют, убивают и калечат!

– Тут Родину защищают, – особист стал серьезным.

– Так он и хочет защищать, он плакал и просил простить, он рвется в бой, чтобы смыть позор. Ему перед матерью стыдно, перед девушкой, которой он еще месяц назад стихи читал. Для командира его солдаты что дети. Их беречь, любить и понимать надо. Им помогать надо, их воспитывать надо, а не в трибунал при первом же удобном случае! Это кто? Фролов, артиллерист? Лошадь у него ногу сломала, орудие утопили в болоте. Вы его вредителем хотите сделать? А вы помните тот переход, когда весь корпус трое суток не спал? Люди валились с ног, кони падали. Это у вас кто? Храмов, старый солдат, финскую прошел, а вы его обвиняете в том, что он самострельщик, что он умышленно себе ногу прострелил, чтобы в атаку не идти. А вы знаете, что Храмов повздорил с Котельниковым, поймав его за воровством казенного имущества, и не стал командирам докладывать, а просто в морду дал. По-солдатски воспитывал. Не прав, согласен! Но так ведь оговорили Храмова. Храмов ранение получил в самом начале атаки, у самого своего окопа. Неужели на месте разобраться нельзя, обязательно надо передавать дело и заводить следствие? Вот что, товарищ капитан Серов! Нет у меня в корпусе врагов! И предателей нет! Все пойдут со мной через три дня в бой. Кто виновен, искупят кровью, а если погибнут, так погибнут, Родину защищая, как честные советские люди. Без позора! Все, вы свободны! Задержанных освободить, вернуть в подразделения!

– А вы не боитесь, что вот эти ваши честные вам же в спину и выстрелят? – прищурился особист.

– Мне? – Максимов сделал большие глаза. – Мне никто из моих солдат не выстрелит в спину. Со мной они в бой пойдут и умирать будут за Родину рядом со мной. Я верю своим солдатам. И мне очень жаль, что им не верите вы!

Глава 3

К ночи похолодало, стал подниматься неприятный пронизывающий ветерок. Косович и Гробовой лежали, завернувшись в армейские плащ-палатки. У каждого перед собой лежал автомат, но опытные оперативники надеялись больше не на оружие. Брать диверсантов надо только живыми. Это даже не столько профессиональная этика и гордость, сколько крайняя необходимость. Любой диверсант – это источник сведений о тех, кто его готовил, как забрасывал. Это сведения о системе и людях, которые в системе работают. А еще диверсант, прибыв на место, как правило, должен легализоваться, если это не разовая диверсионная акция. Значит, его кто-то здесь ждет, у него есть связь, есть пособники или ранее заброшенные агенты, есть конспиративные квартиры.

Все эти сведения есть у живого диверсанта. У мертвого нет ничего, кроме экипировки, особенности которой мы знаем давно, и документов (их способ изготовления тоже хорошо известен Смершу). Ну и личность, если ее удастся установить и вычеркнуть из списка действующих агентов. Труп – это очень мало информации, мизер. Трупы никому не интересны. Разве что высокому армейскому начальству для удовлетворения, что вот еще один диверсант-разведчик уничтожен и на этом участке нет утечки данных в преддверии предстоящего наступления.

– Дурацкая погода, – проворчал Косович, укладываясь поудобнее. – В такую погоду слон мимо пройдет, не услышишь.

– А глаза тебе на что? – флегматично отозвался Гробовой.

– Тихо, Федя, – зашипел Косович. – Кажется, кто-то есть.

– Где? – оживился напарник.

– Направление «на два часа» на опушке леса. Куст шевельнулся, потом темное что-то показалось и легло.

– Звука перестрелки не было, – напомнил Гробовой. – Может, собака.

– Может, – согласился Косович. – Основную группу могли повязать и втихую, а эти ушли. Смотри – еще! Ну что, собаки?

– Трое, – Гробовой пропустил иронию напарника мимо ушей. – Смотри-ка, лесом не пошли. Там бы они на нашу засаду наткнулись. Опушкой прошли, по оврагу к реке спустятся. Их ведет кто-то, наверняка местный.

До неизвестных было около четырехсот метров, надо принимать решение. Ясно, что это не селяне, не рыбаки и не грибники. Оружия на таком расстоянии не разглядеть, а биноклем пользоваться нельзя. Солнце может из-за туч на короткое время выглянуть, и блик стекла выдаст засаду.

– Федька, в овраге брать надо, – посоветовал Косович.

– Они не дураки, один по кромке оврага пойдет, наблюдать будет, а двое к реке спустятся. Там камышами можно по мелкой воде уйти.

– Давай так: я маскируюсь на краю и беру наблюдателя, а ты тех двоих внизу, я на скорую руку разбираюсь со своим и – к тебе на подмогу.

– Как всегда, – недовольно проворчал Гробовой. – Ладно, пошли.

Засада была устроена так, чтобы не пропустить диверсантов мимо села. Поэтому Косович и Гробовой прятались в кустарнике посреди поля. Отсюда они держали под контролем большое пространство вокруг. Диверсанты в любом случае не стали бы приближаться к селу. Там местные оперативники НКВД собрали и вооружили актив, мужиков и подростков. Взять не возьмут, но пугнуть могут.

Косович дождался, пока Гробовой исчезнет в высокой траве, и наметил свой путь к краю овражка. Нельзя выдать себя ни единым движением ветки, ни легким шевелением высокой травы. Диверсанты себя выдали, но это потому, что они устали, потому что бегут, старясь подальше убраться от места последнего боя.

Теперь их можно было разглядеть. Один в полевой офицерской форме, двое в гражданской одежде, обычной для этих мест: рубаха, пиджак, штаны заправлены в сапоги, на голове кепка. То ли агроном, то ли колхозный бригадир, то ли мужик выбрался в город на рынок, то ли председатель колхоза осматривает поля. Главное, чтобы ничего примечательного, не за что было глазу зацепиться. Если бы не автомат «ППШ» у одного из «гражданских» и не объемистый вещмешок у второго за спиной. А «офицер» чаще других осматривается по сторонам. Видать, у него документы самые надежные. Он первым пойдет на контакт, если кто остановит. Они – группа, точно группа. Один автомат и, возможно, два пистолета. Ничего, возьмем. Федя Гробовой и не таких ломал.