Игра окончена

Отказаться нельзя. Да и какой смысл отказываться? Чтобы перебирать пыльные тома в архиве? Неееет, надо пользоваться удачей. Бельский снова в приемной. На нем пальто, в руке портфель. Он зачесывает назад волосы рукой, достает из кармана ключи и кидает мне. Я ловлю, хватаю свою куртку и мчусь за ним. По дороге рассматриваю брелок, нахожу нужные кнопки и значок ауди. Не самая дорогая машина, но, наверно, меня на органы всю продать, а равно не хватит, если стукну. Но я ведь не стукну! Нужно мыслить позитивно.

Все складывается идеально. Я в фаворе у Бельского, еду с ним по рабочим вопросам, а не остаюсь копаться в архиве. Можно только представить, сколько папок переберут ребята. Это совсем не вдохновляет.

Едва я вижу машину Бельского, то начинаю вибрировать. Это ауди, да, но какая-то особенная. Видимо, ограниченная серия. Наверно, стоит не меньше порша, а может, и больше. Я пытаюсь не паниковать. Коробка-автомат, слава богу. Это хорошо. Бельский садится назад и там то листает бумаги, то отвечает на звонки, то пишет что-то в телефоне или нетбуке. Я стараюсь не обращать на него внимания, сосредотачиваясь на дороге. Правда, сложно игнорировать безумно удобное кресло и шустрый движок, но я стараюсь не экспериментировать, веду аккуратно, ровно.

У нотариуса Бельский уточняет дату вступления в наследство и всех, кто был упомянут в завещании. Я держу его портфель, чувствуя себя вешалкой, но глаз не могу оторвать от Сергея Александровича. Каждое его движение, каждое слово вызывают у меня щенячий восторг. Еще немного, и я вывалю язык, чтобы шумно и радостно дышать. То, как он говорит, поправляет галстук или волосы, поворачивает голову, все идеально. Я испытываю как-то благоговейный трепет, невольно ощущая возбуждение не только моральное, но и сексуальное.

Наверно, невозможно не реагировать на этого мужчину иначе. Я стараюсь держать себя и его портфель в руках крепко. Уронить вещи Бельского или свое достоинство – непонятно, что ужаснее.

После нотариуса мы едем в суд. Бельский теперь сидит рядом со мной и внимательно следит за дорогой и моими действиями. Это даже хуже, чем экзамен по вождению, но одновременно и лучше. Наверно, я извращенка, потому что его внимательное наблюдение не раздражает, а заводит. Все еще чувствую азарт соревнования. Пускай мои соперники остались в офисе, но сейчас мне нужно обыграть саму себя, чтобы не ударить в грязь лицом.

В суде Бельский пробыл от силы минут десять. Пять из которых ему бессовестно строила глазки помощница судьи. Наверно, он так действует на всех женщин. Но я хоть не показывала своего восхищения так открыто. Или у меня тоже все написано на лице?

Вряд ли.

– София, портфель, – требует Бельский, кивая на стул, где оставил вещи, и я выхожу из ступора.

Протягивая ему портфель, нечаянно касаюсь пальцев Сергея Александровича, вздрагиваю. Такое уже было, когда мы обменивались рукопожатием утром. Словно удар током. Я едва сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть, и на миг встречаюсь с Бельским взглядом. Отвожу глаза, но понимаю, что он смотрит на меня чуть дольше, чем положено, и оборачивается теперь к помощнице неохотно. Его улыбка кажется мне фальшивой, а любезный тон более деловым, без доли флирта.

Я приказываю себе успокоиться, отключаю все эмоции. Мне повезло сегодня, нельзя это испортить глупыми домыслами и эмоциями. И уж точно я не должна поддаваться холеному обаянию Бельского. Сколько слухов ходит о его уволенных помощницах и секретаршах, которые не могли держать себя в трусах. Я же не такая.

Я вообще девственница.

Ну, почти.

Ладно. Уже – нет. Но мои мысли все еще об учебе и карьере.

Повернув голову, я увидела себя в мутном отражении стеклянного шкафа. Серые брюки, белая рубашка, хвостик на макушке. Это я, настоящая. Пора очнуться и забыть про субботу, про горячего незнакомца, про красное платье. Оно, кажется, впиталось в меня, разбудив похоть и страсть. Это все неуместно и глупо. Я София Семенова. Мне нужна стажировка у Бельского. Больше ничего.

С таким настроением я изо всех сил стараюсь продолжить этот важный день. Бельский теперь вообще едва ли замечает меня. Я бегу за ним по коридору, по парковке, храня молчание, как немая. Похоже, это устраивает Сергея Александровича. Мы возвращаемся в офис к обеду. Я снова семеню за начальником, пока он идет через холл широкими шагами. Мы ждем лифт, и двери, наконец, открываются, но в этот же момент подходит группа клерков. Они шумно обсуждают утреннее падение на рынке и так стремительно заходят в прибывший лифт, что меня почти вносит волной и вжимает в Бельского. Я охаю от неожиданности. Вместе с воздухом из моего рта вырывается стон. Потому что Сергей Александрович пахнет так странно знакомо. Я касаюсь носом воротника его рубашки и нюхаю еще раз. Как собака.

Господи, ну что же со мной?

Какая разница, как он пахнет. Нельзя сейчас вспоминать, откуда я знаю этот аромат. Сергей Александрович хмурится и смотрит на меня сверху вниз очень сердито.

– Простите, – шепчу я, пытаясь отодвинуться от него и одновременно не прижиматься к брокеру, который продолжает говорить своим коллегам что-то о нефти и Доу Джонсе.

Бельский берет меня за плечи и перемещает в угол, упираясь руками в перила, таким образом защищая от толпы мужчин. Но сам он нависает надо мной, как дамоклов меч. Мы едем наверх, не отводя глаз друг от друга. Я все пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле, а язык присох к небу. Это чертовски странно. Если остальные мои действия Бельский еще мог списать на случайность и недоразумения, то сейчас между нами точно что-то происходит. И ему это не нравится.

Я едва жива, когда толпа попутчиков выходит, заставляю себя дышать. Бельский тоже отстраняется и смотрит на мигающие цифры. Он молчит, и это сводит с ума. Двери открываются на этаже юридической конторы, и Сергей Александрович как крейсер идет к своему кабинету. В приемной пьют кофе Гена и Мила.

– Три минуты готовность, – бросает Бельский и закрывает дверь кабинета.

Я остаюсь с ребятами снаружи, и это ранит. Почему-то.

– Готовность к чему? – спрашивает Гена.

Мила смотрит почему-то на меня. Пожимаю плечами.

– А что вы должны были сделать?

Они переглядываются и начинают копаться в листах бумаги. Видимо, те самые дела, которые просил изучить Бельский.

– София, закажи столик на завтра на двоих в «Рыбе», на пять тридцать на мое имя, – звучит голос Сергея Александровича через селектор.

Я подскакиваю от неожиданности и быстро киваю.

За три минуты нахожу телефон ресторана, но звонить не решаюсь. И правильно. Бельский выходит из кабинета, направляется к кофемашине. Колдуя над кофе, он спрашивает нас, не поворачиваясь:

– Кто имеет право оспорить завещание?

Мила и Гена снова переглядываются. Они же не думают, что Бельский говорит сам с собою? Тогда почему молчат? Я знаю правильный ответ и говорю, не дожидаясь, когда остальные созреют.

– Завещание могут оспорить те, чьи права в нем нарушены. Такими лицами являются законные наследники, то есть люди, которым досталось бы наследство в случае отсутствия завещания. Это наследники первой очереди: супруги, родители, дети. Если их нет, то наследники второй очереди: братья, сестры, дедушки и бабушки.

– Верно, София, – хвалит меня Бельский, оборачиваясь, пока ему в чашку капает эспрессо. – Кто еще в этой комнате учится на юридическом?

Сарказм в голосе зашкаливает. Он сморит на Гену и Милу как будто с надеждой, которая тает с каждой минутой. Мне вроде бы становится неудобно за правильный ответ, чувствую себя выскочкой, но это почти сразу проходит. Я не обязана быть тупее остальных. Пусть дальше стоят и хлопают глазами.

– Случаи, когда завещание можно попытаться признать недействительным.

Бельский смотрит на Гену в упор, а тот так и молчит. Но едва Сергей Александрович разочаровано выдыхает и отворачивается к кофемашине, оживает Мила.

– Признать завещание ничтожным и отменить сделанные в нем распоряжения можно на основании ошибок в оформлении. Если документ не удостоверен нотариусом, как того требует закон, нет подписи завещателя и свидетелей, – почти выкрикивает она. – И если есть сомнения в собственноручном написании и подписании завещателем закрытого завещания.