Черный Лев

– Иди… иди на кухню и возьми, что хочешь, – пробормотала она. Радость снова была отравлена этой дрянью. Как мог Ранулф писать Амисии?!

Женщина поспешно вскрыла письмо.

– Он здоров и бодр, – пробормотала она, прижимая к груди письмо, после чего взглянула на Лайонин и осведомилась:

– Вы не спешите прочитать свое послание?

Лайонин, словно не слыша, прошла мимо нее и поднялась в спальню. Первым порывом было сжечь письмо на огне свечи, но она просто не смогла этого сделать.

«Боюсь, осада займет несколько месяцев. Я послал людей в Мальвуазен за плотниками, которым придется изготовить осадные орудия. И несколько раз предлагал этому человеку сдаться. Но он и слушать не желает. Мне ужасно все это надоело. Сейчас я жажду только домашнего уюта.

Брент жив и здоров и постоянно говорит о тебе. Твоя лента всегда со мной.

Твой любящий муж и утомленный рыцарь Ранулф».

Лайонин упала на кровать и разрыдалась. Письмо было таким нежным. Никакого следа его обычной надменности. До чего же он одинок! Она прокляла себя теми немногими ругательствами, которые успела узнать, за то, что на минуту усомнилась в муже.

Наконец ей стало легче настолько, что она улыбнулась, впервые за несколько дней. Она долго писала ответ Ранулфу. Заверила, что и она, и ребенок здоровы, рассказала, что случилось в замке за это время. И только в конце высказала все, что чувствовала:

«Кейт тревожится, что я становлюсь похожей на тебя прежнего, ибо ничто не может вызвать улыбки на моем лице.

Твоя Львица».

К тому времени, когда она отправилась на обед, настроение немного улучшилась. Но тут в соларе опять появилась Амисия.

– Надеюсь, ваше письмо содержало только приятные новости? – спросила она.

– Не слишком. Боюсь, предстоит долгая осада, и Ранулфу придется задержаться.

– О да, после четырех встреч с бароном они ни к чему не пришли и теперь роют подземные ходы, и… впрочем, простите, я уверена, что он уже все изложил вам.

– Но мне не известно так много, как вам. Возможно, человек, написавший вам, более красноречив.

– Да, лорд Ранулф прислал весьма подробное послание.

– Ранулф? О чем вы? – взорвалась Лайонин.

– Как, миледи? Я предполагала, что вы знаете! Вы заверили меня, что мои намеки были вполне недвусмысленны.

– Мой муж шлет вам письма?

– Нельзя же осуждать мужчину, которого влечет к другой женщине!

Лайонин медленно поднялась:

– Думаю, вы должны показать мне письмо.

– Леди Лайонин… понимаю, это, должно быть, первая… неверность вашего мужа, и я не хочу платить неблагодарностью за гостеприимство, показав то, что, несомненно, вас расстроит.

– Я отправлюсь к мужу, и он обличит вашу ложь.

– Ну разумеется, обличит! Не ожидаете же вы, что он будет хвастаться перед вами своими женщинами? По-моему, вы знали, что до женитьбы он не был монахом! Так что же могут изменить обеты, данные перед свидетелями? И, кстати, он выполнил эти обеты: у вас есть все, чего только может пожелать женщина. Пожалуйста, вы должны поесть. Подумайте о ребенке, который растет с каждым часом.

Но еда застревала в горле Лайонин. Она не станет верить этой лгунье! Поедет к Ранулфу, и… что, если он будет все отрицать? Поверит ли ему?

Амисия непрерывно трещала, обсуждая блюда, порицая дерзость слуг Мальвуазена, но Лайонин ничего не слышала, занятая невеселыми мыслями.

Назавтра она надела старую тунику и весь день проработала в саду, яростно выдергивая сорняки.

– А вот и вы, миледи, – раздался за спиной голос Амисии. Лайонин судорожно схватилась за крепкий побег и охнула, увидев, как с пораненной руки стекает кровь. Медленно выпрямившись, она стерла с ладони грязь.

– Понять не могу, как это леди вашего положения занимается черной работой. Никогда не думала, что дама… впрочем, вы ведь дочь барона, верно?

– У меня нет времени выслушивать ваши оскорбления. Если у вас есть что сказать, говорите, только побыстрее.

– Похоже, я никак не могу вам угодить. Я просто гуляю по саду, наслаждаясь видом цветочков и перебирая сладостные воспоминания.

– Миледи Лайонин! – окликнула Кейт. – Вам нельзя быть на солнце. Люси беспокоится, что вы повредите младенцу.

Лайонин молча пошла за ней на кухню, зная, что Амисия туда и носа не сунет.

– Леди Лайонин, если бы ваша матушка видела, как вы трудитесь, да еще в таком положении! – упрекнула Люси.

Ах, если бы только рядом была мать! Она знала бы, что делать!

– А лорд Ранулф, – продолжала Люси, – наверняка рассердился бы, узнав, что вы держали младенчика на солнце!

Лайонин почти швырнула на стол кружку с элем.

– Лорд Ранулф! У меня уже в ушах звенит от этого имени! Я рожу ребенка, которого он так жаждет, но при этом не обязана давать приют его любовницам!

– О чем это ты, дитя? У лорда Ранулфа нет любовниц! В жизни не видела, чтобы мужчина так любил жену. Он тебя обожает!

– О, Люси! – всхлипнула Лайонин и, прижавшись к толстой старухе, которая всегда была рядом, зарыдала на обширной груди.

– Пойдем-ка наверх. Тебе нужно лечь.

Лайонин оперлась об ее руку и позволила раздеть себя и уложить в постель. Люси погладила чересчур теплый лоб и, заметив черные круги под глазами, шепнула:

– Расскажи, что тревожит тебя. Люси никому не скажет.

– Он не любит меня и никогда не любил.

– Как ты можешь такое говорить! Он не отходит от тебя! Может, его письмо тебя опечалило?

– У него есть другие женщины.

– Милая, все мужчины изменяют женам. Но это не означает, что муж тебя не любит.

В ответ на это Лайонин заплакала еще горше.

– Спи, дитя мое, и боль утихнет.

Постепенно Лайонин успокоилась и заснула. Но сон то и дело прерывался. А проснувшись и увидев пустую постель и ни одной души в комнате, она почувствовала себя совсем плохо.

Следующие несколько дней Лайонин всячески избегала Амисии: ела в комнате и не выходила в солар, как пленница в собственном доме.

– Она уехала, миледи! – сообщила Кейт, вбегая в спальню.

– Уехала? Кто именно?

– Та женщина, француженка. Утром прибыл гонец с пи'сь-мом для нее. Она немедленно приказала оседлать коня и умчалась. Но с собой ничего не взяла. Как по-вашему, она не вернется?

При мысли об избавлении от ненавистной соперницы сердце Лайонин забилось сильнее.

– Не знаю. Чей флаг был у гонца?

– Мальвуазена, Черного Льва. Лайонин почувствовала, что бледнеет.

– Ты видела письмо, Кейт?

– Да, оно и сейчас лежит на постели, только я не умею читать.

– Принеси мне.

Лайонин дрожащими руками развернула свиток. Письмо было коротким. Всего четыре слова.

«Приезжай ко мне.

Ранулф».

Свиток вывалился у нее из рук и упал на пол.

– Миледи! Миледи! – всполошилась Кейт и побежала за вином. – Выпейте скорее.

Лайонин почти давилась сладким напитком. Значит, это правда. Каждое слово! Она узнала размашистый почерк Ранулфа и оттиснутую на воске печать. Эта печать находилась у графа, и он никогда и никому не передавал ее.

Амисии не было три дня. Три дня адских мучений для Лайонин. Слезы у нее давно иссякли, так что даже плакать она не могла. Кейт ухаживала за ней, но она почти ничего и никого не замечала. Люси попыталась было утешить ее, говоря, что ни один мужчина не стоит таких страданий и что она тоже была потрясена, когда первый муж завел себе любовницу, но все же продолжала жить и даже вышла замуж второй раз.

За это время прибыло еще одно письмо от Ранулфа, но ответ Лайонин был коротким и сухим и содержал только отчет о событиях в Мальвуазене.

– Что с вами, леди Лайонин? Вы больны? У вас такой усталый вид! – пропела вернувшаяся Амисия, когда Лайонин вышла в зал. – Клянусь, нет ничего лучше свежего деревенского воздуха, чтобы вернуть румянец на щеки, хотя летом в шатре немного душно, не находите?

Лайонин молча прошла мимо и покинула дом. Конюх, больше не пугавшийся Лориэйджа, с тех пор как она научила его обращаться с конем, оседлал вороного, и она помчалась как ветер, радуясь возможности побыть одной. Она сама не заметила, как очутилась в долине, том памятном и милом месте, где сообщила Ранулфу о будущем ребенке. Тогда жизнь улыбалась ей, но это счастье больше не повторится.