Антимасон

Что же касается однокурсников участвовавших в драке студентов, то все они предсказуемо были на стороне своих парней… мало того – они даже явно гордились ими.

А девушки – те и вовсе, все поголовно, смотрели восторженными глазами на подошедших в восемь утра к правлению Сергея и остальных семерых участников ночной стычки, особо не разделяя их по внесённому ими вкладу в общую победу.

Их симпатия была даже больше направлена на пришедших с синяками и ссадинами Женьку и его трёх товарищей, чем на явившихся без каких-либо видимых внешних следов побоев Сергея и его друзей.

Уважение же парней, безусловно, было проявлено, в первую очередь, к тем, кто реально переломил ход драки и обеспечил её положительный итог, то есть: к Сергею, Максиму, Роману и Виктору.

Авторитет этой четвёрки всего лишь за одну короткую ночь поднялся на небывалую для всех первокурсников высоту!

Тем временем, подошедшие перед работой к студенческой толпе институтские кураторы и Петрович, делая вид, что не замечают синяков Женьки и его товарищей, стали строго предупреждать всех присутствующих здесь студентов о недопущении впредь каких-либо конфликтов с местной молодёжью. Однако, все их увещевания тут же потонули в гуле общего негодования.

Из толпы студентов мгновенно раздались крики типа: «Полезут к нам опять – ещё и не так получат!», услышав которые, Петрович быстренько закруглил этот несанкционированный митинг и спешно отправил их на работу.

Ничем закончилось и недовольство родственников пострадавших хулиганов. Убедившись, что, к счастью, их травмы оказались не столь серьёзными, как могло показаться на первый взгляд, вопли их заступников довольно быстро поутихли, а, когда стали известны все явно не красящие деревенских парней подробности ночной драки, то и вовсе сошли на нет.

Конечно, повезло, что и с той, и с другой стороны, обошлось без переломов, а, значит, и без обращения в медицинские учреждения.

Наряду с отсутствием каких-либо заявлений по данному поводу в милицию, это обстоятельство уберегло всех участников конфликта от серьёзных разбирательств и, возможно, таких же серьёзных последствий…

Оставшиеся до конца «картофельной» командировки дни прошли уже спокойно и без сколько-нибудь значимых для институтской молодёжи событий, и по их завершении слегка подуставшие за её время студенты, наконец-то, вернулись в свой любимый областной центр.

Глава 5. Соседка

Возвращение в родной город означало для Смирнова возврат в его съёмную комнату, к которой он пока ещё не успел как следует привыкнуть, так как ему в ней, до его отъезда «на картошку», удалось прожить всего лишь две неполные недели.

Дом, где он её снимал, представлял собой большой деревянный сруб с четырьмя маленькими окошками, выходящими на проезжую часть улицы, и двумя небольшими кирпичными пристроями к нему по его бокам, имеющими отдельные входы со стороны внутреннего двора, через которые можно было в него войти и, при открытых внутренних дверях, насквозь пройти через все его малогабаритные комнаты, отгороженные друг от друга лишь тонкими фанерными перегородками.

Комната Сергея, при этом, являлась центральной и, имея в наличии два окошка, была расположена ровно посередине этого относительно нестарого «терем-теремка».

С одной стороны к его комнате примыкали небольшая кухня с одним окном и жилой пристрой, в котором проживала семидесятипятилетняя Евдокия Михайловна – глуховатая на оба уха и грузноватая телом бездетная хозяйка дома, обладающая, ко всему прочему, сильно выраженным цокающим выговором, добродушным характером и безразмерным чувством любви к своей единственной домашней животине – немолодой ласковой кошке черно-белого цвета, скрашивающей ей жизнь на склоне её немалых лет.

С другой стороны его «апартаменты» соседствовали с небольшой однооконной комнаткой и вторым жилым пристроем, в которых размещались ещё одни квартиранты добросердечной бабы Дуни – молодая семья рабочих местного автозавода с их маленькой трёхлетней дочкой. Родителям девочки на вид было около тридцати лет, и, судя по всему, оба они являлись выходцами из одной деревни.

Сергей познакомился с ними в свой первый день появления в этом доме в середине августа, но, до предела загруженный, тогда, своими проблемами, не запомнил, в спешке, их имена, и лишь частое упоминание квартирантки в последующих разговорах Евдокии Михайловны, запросто называвшей её Зинкой, зафиксировало, в конце концов, это имя в его памяти.

Сама же Зинка показалась ему, тогда, откровенно взбалмошной и на редкость бесстыжей молодой женщиной, а её супруг – типичным тихим подкаблучником, которым она крутила и вертела как хотела. Всё это он отчётливо понял, в том числе, благодаря потрясающей слышимости всего происходящего в соседней комнате.

В первую же ночь, проведённую Сергеем в своём новом жилище, Зинка сначала, на ровном месте, устроила скандал её тюфячному мужу, а затем, после того, как уложила дочку спать, в буквальном смысле в приказном порядке заставила того немедленно исполнить в отношении неё свой супружеский долг. При этом, во время моментально последовавшего за данным приказом недолгого процесса беспрекословного исполнения супругом её желания она, ни грамма не смущаясь того, что её прекрасно слышит их новый молодой сосед, своими откровенными стонами и громкими вздохами сделала абсолютно тщетными все честные попытки последнего заснуть до момента полного удовлетворения ею своей безудержной страсти.

Тем не менее, окончательное мнение об этой женщине без комплексов Сергей составил несколькими днями позже.

Это произошло тогда, когда очередным поздним вечером, закончив читать случайно попавшуюся ему на глаза газету и плавно готовясь ко сну, он внезапно услышал, как в до того бесшумной соседской комнате тихо открылась входная дверь, и в неё кто-то вошёл.

Из последующего, там, за этим короткого разговора Смирнов безошибочно понял, что туда пришли заранее отправившая мужа с дочкой в деревню Зинка и, судя по всему, какой-то её тайный заводской любовник.

Их недолгая беседа почти сразу переросла в то, ради чего эти голубки, собственно говоря, сюда и прилетели. Естественно, что заснуть Сергею, при таких обстоятельствах, вновь удалось лишь после того, как насытившаяся греховным процессом Зинка, наконец-то, выпроводила своего любовника за порог её комнаты…

На следующую ночь ситуация в соседнем жилище в точности повторилась. Отличие было лишь в имени любовника, называемого Зинкой в порыве её очередной страсти. Это имя кардинально отличалось от предыдущего; как, собственно говоря, был абсолютно иным и тембр мужского голоса, доносящегося ныне из соседской комнаты.

Уровень же громкости всех последовавших за окончанием словесной части рандеву Зинкиных стонов и вздохов, при этом, не на йоту не уступал предшествовавшему, продемонстрированному ею прошлой ночью с её первым любовником.

И вновь засыпать Смирнову пришлось лишь после наступления в комнате у любвеобильной соседки окончательной тишины…

Самое интересное, что уже на следующее утро, случайно столкнувшись с Сергеем на остановке, которая располагалась прямо напротив дома Евдокии Михайловны, Зинка, как ни в чём не бывало, громко поздоровалась с ним и, хитро улыбнувшись, медленно поднесла вытянутый вверх указательный палец к своим губам, явно указывая этим жестом на то, что ему следует молчать обо всём услышанном им в эти две прошедшие ночи.

В ответ Сергей лишь молча пожал плечами, показывая своё полное безразличие к её личным и семейным делам, и ускоренным шагом направился к дальним от неё дверцам подъехавшего автобуса.

Ну, а потом, последовала его картофельная «командировка», и все вышеперечисленные Зинкины выкрутасы напрочь вылетели из его памяти…

С «картошки» Смирнов вернулся в самой середине пасмурного субботнего дня.

Открыв со скрипом калитку в высоком деревянном заборе, отгораживающем внутренний двор хозяйского дома от оживлённой улицы, он прошёл с десяток метров по дворовой территории, поднялся на невысокое крыльцо и вошёл в узкую прихожую перед пристроем, в котором жила Евдокия Михайловна.