Страница 5 из 8
Второй мужик, который с женщинами и ребятами до города дошёл, всё-таки заглянул в трактир. Там и допился до смерти. Когда его стали осматривать десятские, нашли в карманах бумажные деньги.
Бродяжек похоронили на погосте в том месте, где всех безродных закапывали. Да и забыли про них тут же: мало ли безвестного люду гибло в то время?
Горбун-ростовщик скоро съехал, взяв с собой только несколько укладок. Служанку оставил дом стеречь.
Конечно, средь воров, разбойников и любителей поживиться пошёл слух, что в доме осталось много добра. И через некоторое время незнакомцы стали так и шнырять возле окон. Мария, которая стала болеть и сохнуть, велела сыну проверить все запоры, смазать замки и сидеть в доме, как в осаде. Гавря запротивился: раньше всё было открыто, и Егор, и мамины товарки могли спокойно зайти в дом, только постучав в окно.
Но после первого ночного налёта сам стал осторожничать. Посредь ночи с соседской половины выскочили трое грабителей и бросились бежать, вопя: "Мертвячка! Мертвячка!"
Гавря, конечно, грабителей испугался больше, чем их криков. А потом поползли слухи, что внутри дома - сплошной тлен и запах пропастины. И встречает всех труп старухи.
Гавре, конечно, пришлось туго: кроме школы и его обычных обязанностей по дому, пришлось помогать маме. Он даже бельё пробовал стирать. Мама всё больше лежала и сохла на глазах. А ещё у неё с головой оказалось не в порядке: всё разговаривала с ляльками, деточками, просила не шуметь, дескать, плохо ей, а они разбаловались.
Гавря со слов родной бабки, ныне почившей, знал, что у мамы было слабое нутро и она скинула троих деток до его рождения. Гавря ждал Покрова, когда должен был вернуться отец, как пришествия Спасителя.
С ним повадился спать кот-крысолов по кличке Васька. Мурчал громко, усыплял, а потом перелезал на ноги, грел. Гавря-то однажды, ловя по весне гальянов для наживки, застудил ноги, и они временами побаливали. Тёплый бок кота успокаивал хворь в ступнях, и Гавря мог выспаться, чтобы утром впрячься в работу. Но несколько раз Гавря просыпался от тяжести в груди. Это Васька сидел на нём и смотрел жёлтыми наглыми глазами.
Пришлось вышвырнуть Ваську из избы: пусть ночует на чердаке или в сарае. Не то чтобы Гавря верил в сказки, будто коты могут задавить хозяина, просто хотелось выспаться.
И вот в первую же ночь после изгнания Васьки Гавря проснулся от знакомого шёпота:
-- Гавря... Гавря...
И послышались прежние звуки: кто-то скрёбся с той стороны стены, грыз дерево. Гавря сжёг две унции масла для лампы, чтобы не оставаться в темноте. Три дня так промучился. А Васька всё же не упустил момент прошмыгнуть в дом. И звуки из соседской половины прекратились. Гавря так рассудил: раньше кот боялся живой Аграфёны, зато от чертовщины мог защитить.
Хуже оказалось дело в доме Дарьи. Дочка, погодок Егора, начала блажить. Часами сидела в задосках, девичьем углу, уткнувшись в колени. Перестала есть, спать, помогать матери. Двое младших к ней даже не походили, кричали: "Настька щиплется!"
Дарья решила старшуху наказать. Подвела к ней плакавшего меньшого и сказала:
-- Ты что же, тварюга, делаешь? Зачем до крови детей щиплешь?
Настька ударилась в слёзы:
-- Никого не трогала!
А сама что-то спрятала в фартуке, зажав его коленями.
Мать рассердилась, дала ей две оплеухи, рванула фартук. Из него вывалилось зеркальце, краше которого Дарья не видела: махонькое, в эмали с цветочками, а ручка словно из золотого кружева.
-- Откуда это у тебя? Своровала, дрянь? - закричала Дарья, лицо которой сделалось, как варёная свёкла.
Воровство - страшный грех, за него порют вожжами до крови, а на том свете черти сажают на раскалённые сковородки.
-- Егорша подарил... -- залилась слезами Настя.
Они с братом были дружны, помогали друг другу во всём: и грядки полоть, и воду таскать, и печку топить. А ещё шептались по вечерам. Егорша за сестру-погодку стоял горой. Вместе они не любили младших, капризных и приставучих.
Дарья накинулась на старшого и ему надавала по лицу широкой, почти мужской ладонью. Дозналась правды: зеркальце он стянул из комнаты усопшей Аграфёны для сестрёнки, которая уже становилась невестой. А красивых девичьих вещей у неё не было, потому что родители копили деньги, чтобы рассчитаться за дом.
Дарья нарыдалась над горькой долей старших детушек, которые выросли в недостатке, завернула краденое в платок и пошла за советом к Марии.
Она удивилась измождённому виду подруги, и обе они снова наревелись из-за беды с этими похоронами против обычая.
-- Да что тут такого-то? - попыталась утешить подругу Мария. - Егор твой помогал при погребении. Завсегда провожающим что-нибудь дарят: полотенца, на которых гроб опускают; платки, чтобы после похорон утереться. Ещё и после сорокового дня вещи раздают.
-- Дак Настька-то как умом тронулась: сидит как неживая, в зеркало уставившись, -- сказала Дарья. - Вот вернутся мужья, нам с тобой за всё ответ придётся держать.
-- Мой-то ни во что не верит, -- попыталась успокоить себя Мария. - Дай-ка взглянуть, что за зеркало.
Гавря, который всё слышал за своей дверью, метнулся, чтобы не дать матери глянуть на зеркало. Уж слишком ярко он помнил чудеса с большим зеркалом в комнате покойницы. Но не успел.
-- Ай! - крикнула мама и сунула зеркальце в руки Дарьи.
-- Ой, горе мне! - завопила Дарья, бросив его на пол.
Егорша мельком увидел отражение в зеркале. И это был не потолок дома, не стена. На него глядела Арафёна.