Пес Господень

В некотором отдалении за дромоном двигалось еще несколько судов, мечтающих дойти до самой Аккры, чтобы усилить войска короля Филиппа.

Сакремон хорошо запомнил, как сильно однажды возбудился ветер и обманчивое небо густо и обиженно задышало. Ветер хватал суда то спереди, то сзади и гнал их так быстро, что люди на борту по-настоящему начинали чувствовать ужасную и великую бездну, колышащуюся и разверзающуюся у них под ногами. Огромность этой ужасной бездны была заполнена только водой и это пугало еще больше.

Только за Фарой, когда дромон повернул в сторону Аккры, упал штиль, зато вместе со штилем пришло полное безветрие и дромон почти встал в виду Монжибеля. Лишь в страстной четверг тот, кто отнял ветер и кто может все дать и все взять, вернул все-таки свежий ветер прямым и косым парусам и в глубокой ночи на корме дромона были зажжены масляные фонари, на свет которых подтягивались из тьмы другие суда.

Так сула пришли к Криту.

От Крита до Родоса и Кипра оставалось совсем немного, а уж от Кипра суда всего за два дня дошли до Аккры, под которой уже были раскинуты палатки короля Филиппа.

Перед лицом смерти, сумрачно подумал сакремон, никакой путь не кажется долгим.

Он внимательно глядел на Маштуба, все так же высокомерно возлежащего на шелковых подушках. Зачем-то Господь не позволил мне утонуть в море, подумал он, не позволил пасть под саблями неверных, не позволил сгореть в ужасном пламени греческого огня и быть зарубленным на тесных улочках Аккры.

Раз так, значит, зачем-то я еще нужен Господу.

Он покачал головой.

Он никак не мог понять, почему вслед за бароном Теодульфом в пролом стены не бросились рыцари и лучники, сердженты и тафуры короля Филиппа или короля Ричарда? Что их остановило?

Серкамон с тоской смотрел издали на костер, горящий далеко за стенами Аккры.

Возможно, сейчас вокруг костра собрались благородные бароны, чтобы обсудить неудачный приступ. А, возможно, обозленные тафуры, те, что и на приступ идут босиком, поймали старуху из тех, что рыскают по всему лагерю, а потом передают сведения неверным…

Серкамон почему-то очень хотел знать, что сейчас происходит вокруг костра, но Господь сделал по-своему: он поставил серкамона перед тем, кого благородные рыцари давно собирались посадить на кол, перед начальником Аккры Маштубом.

Маштуб щелкнул пальцами.

Бесшумно вошел в шатре и присел на корточки рядом с ложем Маштуба невысокий человек, плотно кутающийся в плащ с низко опущенным на лоб тюрбаном.

Маштуб что-то произнес на языке неверных.

– Теперь вы будете отвечать, – по-французски произнес человек в плаще и в тюрбане. – Вам зададут разные вопросы, а вы будете отвечать на эти вопросы. Иначе вам никак нельзя.

Это было так неожиданно, что барон Теодульф, брызгая слюной и еще больше, чем всегда, пуча свои безумные глаза, выдохнул:

– Ты кто? Франк?

Человек в тюрбане испуганно вздрогнул:

– Я франк. Но я давно принял ислам. Аллах оказывает свою милость тем, кто искренне признает его силу.

– Клянусь божьей смертью! – богохульно взревел барон. – Клянусь божьими глазами, ногами, руками! Клянусь божьей глоткой и зобом божьим, отступник, я доберусь до тебя!

– Тебя убьют раньше, чем ты поднимешь руку, – смиренно ответил отступник и, повернув голову к Маштубу, перевел ему неистовые слова раненого барона.

Маштуб усмехнулся.

– Спроси своего начальника, – негромко сказал сеньор Абеляр, – почему наш штурм не удался?

Маштуб выслушал толмача и кивнул.

– Латинян погубила жадность, – объяснил толмач. – Войдя в пролом стены и пропустив первый отряд, тамплиеры встали в проходе и мечами не пустили остальных воинов в город. Они посчитали, что Аккра сдастся и они успеют поделить между собой самую богатую добычу. Но Аллах не допустил плохого. Всех, кто ворвался в пролом, вырезали.

– И тамплиеров? – взревел барон.

– Тамплиеры успели уйти.

Ужасные ругательства, самые дерзкие и богохульные, изверглись из пасти барона. Он ревел, пока один из воинов не ударил его сзади рукояткой кинжала по голове.

Маштуб поднял руку и заговорил.

Толмач медленно переводил.

– Аллах не позволил собакам-латинянам сорвать со стен Аккры желтое знамя Магомета, – переводил толмач. – Аллах велик. Воины великого Саладина, хранителя веры, уничтожили собак-латинян на реке Кресон и там же убили великого магистра иоаннитов Рожэ де Мулена. Мы отобрали у собак-латинян Тиревиреаду. Мы разгромили собак-латинян под Хаттином, а там против воинов Аллаха выступали граф Раймунд Триполийский, великий магистр тамплиеров Жерар де Ридорф и граф Рено Шатийонский. Мы взяли Сайду, Яффу, Кесарию, Аскалон. Иерусалим открыл перед нами свои святые ворота. Летучие отряды защитника веры великого Саладина не позволил собакам-латинянам ходить по нашей земле.

– Но вы не взяли Тир! – взревел барон. – Вы не справились с Конрадом Монферратским. Перед стенами Аккры стоят воины короля Ричарда и короля Филиппа.

– Собаки, – перевел ответ Маштуба толмач. – Грязные собаки. Они уже передрались из-за кости, которую им не проглотить. Латиняне бегут из лагеря. Они боятся умереть от болезней и голода. У них нет денег, чтобы купить место на венецианских галерах, они перебегают к нам. Аллах велик, он принимает всех, кто принимает ислам. Мы можем даже не торопиться, – высокомерно сказал Маштуб, почему-то вздохнув. – Времени у нас, как песка в пустыне. Время перемалывает все. Аллах велик. Аллах утопил рыжебородого Барбароссу в ручье, в котором не утонет щенок. Воля Аллаха превыше всего.

– Я не утка, я не утону! – взревел барон, пытаясь поднять правую руку. – Пусть идут в воду те, кого туда тянет. Очень скоро желтые штаны Магомета будут сорваны со стен Аккры.

Толмач перевел слова барона Маштубу.

Наступило молчание.

– Позволь мне с помощью вопросов выяснить состояние твоей души, – наконец произнес толмач.

– Это говоришь мне ты, проклятый отступник?

– Это говорит защитник веры Маштуб.

– Помолчи, барон, – негромко заметил сказал сеньор Абеляр. Было видно, как ему тяжело говорить. – Я сам хочу ответить на вопросы Маштуба.

Барон замолчал, бессмысленно пуча безумные глаза и пуская с губ прозрачную слюну.

– Думаете ли вы, сеньор, – спросил толмач, переводя слова Маштуба и глядя теперь только на сеньора Абеляра, поддерживаемого оруженосцами. – Думаете ли вы, сеньор, что этот мир приводится в движение лишенными смысла причинами или же он все-таки поддается разумному управлению?

– Все в воле божией, – ответил сеньор Абеляр.

– Но короли Ричард и Филипп враждуют друг с другом. Они стоят у стен Аккры, но не могут ее взять. Они спорят, кого посадить на иерусалимский трон, собаку-рыцаря Га Лузиньяка или собаку-маркиза Монферратского. У них помутился ум. Они делят трон, который еще надо завоевать, и они не понимают, что завоевать иерусалимский трон можно только совместными усилиями. У них совсем помутился разум.

– Все в воле божией, – повторил сеньор Абеляр и было видно, что ему трудно произносить даже такие короткие слова. – Наверное, ты мудр, начальник Маштуб, но ты, наверное, не знаешь, что Крез, царь лидийцев, столь долго угрожавший Киру, сам был впоследствии предан пламени костра. Наверное, ты никогда не слышал о том, что пришло время и римский консул Павел сам проливал благочестивые слезы из-за несчастий Персея, пленного им же? Ты говоришь о времени, Маштуб, но у нас этого времени ничуть не меньше.

– Твои несчастья, – негромко перевел презрительный ответ Маштуба толмач, – являются наказанием за твои заблуждения, ибо ты не в силах правильно оценить ход событий.

– О чем они говорят? – снова взревел барон Теодульф. – Клянусь божьими потрохами, я не понимаю ни слова!

Маштуб что-то высокомерно сказал и в шатер внесли холодный шербет на серебряном подносе.

– Пей и ты, пучеглазый, – перевел слова Маштуба толмач. – Наверное, ты больше никогда не будешь пить, грязный латинянин. Аллах велик, он разрешает тебе сделать несколько глотков.