Страница 3 из 3
Донован хвастался «ожерельем» из отрезанных и засушенных ушей вьетнамцев, которое он носил на шее как амулет или как средство устрашения, и это выглядело омерзительно. Издалека его «ожерелье» выглядело как какие-то куски мятых тряпок, насаженные на нитку, но вблизи можно было разглядеть, что это на самом деле уши. Донован не стеснялся и говорил начистоту: «Я приехал сюда убивать. Если бы не Вьетнам, я бы уже загремел в кутузку… Ты не понимаешь, что это за кайф – перерезать глотку чарли(3)… А с какого хера я должен их жалеть? Они же животные. Обезьяны… Собакам – собачья смерть».
Лакино рассуждал о коммунистической угрозе. Он не без гордости сообщил, что читал Маркса и считает, что его книги очень опасны. Он говорил: «Это всё русские. С них всё началось. Невежественные и грубые люди… Нарыв нужно вскрывать, не дожидаясь, пока гной отравит всё внутри… Бог на нашей стороне».
Уильямс вздыхал, глядя на меня уставшим и обречённым взглядом: «Когда я попал во Вьетнам, я пожалел, что родился… Я не думал, что всё будет так. Я шёл воевать за правду. Я шёл воевать за идею… Какое право мы имеем убивать их? Мы вторглись на их территорию, мы пришли в их дом и начали убивать».
О’Нил без конца повторял: «Я хочу домой… Если бы ты знал, как я хочу домой… Нет, ты никогда не сможешь этого понять, Браун… Мне кажется, я схожу с ума».
Больше половины парней отправилась во Вьетнам добровольцами, они приехали из разных уголков Америки: Орегон, Висконсин, Айова, Мичиган, Северная Каролина, Коннектикут, Небраска, Луизиана и Калифорния – но все без исключения, что бы они не говорили, хотели вернуться домой. Живыми.
* * *
Той ночью я лежал без сна. То ли из-за того, что эта была моя первая ночь во взводе, то ли потому что я никак не мог отделаться от мыслей об Энди. Справа от меня спал Кемминг (он даже ночью как будто присматривал за мной), а слева – Ли. Это было… наваждение какое-то! Энди был как раз их тех парней, какие мне нравились: высокий (он очень выделялся на фоне остальных), крепкий, с крупными правильными чертами лица, изумительно сложённый. Тела у Энди было в достатке – бёдра, икры, ягодицы, внушительные бицепсы, широченные плечи, сильная шея, даже лицо у него было не скуластое, а скорее полноватое, без угловатости – мягкие губы, ямочки на щеках. В его внешности уживались мужчина и мальчик, и они вовсе не противостояли друг другу, напротив, дополняли. В Энди было что-то такое, что при взгляде на него начинало теплеть внутри и невольно хотелось улыбнуться только ради того, чтобы увидеть, как он тебе улыбается. Он казался беззащитным и всесильным одновременно, и в этом была его прелесть, секрет его сумасшедшего обаяния. Я думал об Энди и внезапно поймал себя на мысли, что не хотел бы с ним просто переспать. Я хотел узнать его как человека. И я не только любоваться им хотел. Хотел, чтобы он со мной разговаривал, чтобы он смотрел на меня. Я хотел быть им. Я не испытывал ничего подобного к мужчине прежде. Когда я видел мужчину, который мне нравился, я думал только о сексе. Я не желал (или не позволял себе?) думать о чём-то большем, ведь я был уверен, что мои связи с мужчинами обусловлены только болезненной неуёмной похотью, в причинах которой силился разобраться. Я был уверен, что способен любить только женщин, чувствовал себя уверенно и «правильно» рядом с женщиной, мне было интересно строить с женщинами отношения, общаться с ними, спать с ними.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей об Энди, я не нашёл ничего лучше, чем начать думать о Кэрол. Я пытался представить, чем она может быть занята. Кэрол хмурит брови над отчётом о продажах или разговаривает с кем-то по телефону? Грызёт кончик карандаша или же пьёт кофе и беззаботно болтает с коллегами? Каким лаком у неё накрашены ногти – тёмно-красным или розовым? Какая у неё причёска – она убрала волосы в высокий пучок или позволила им свободно падать на плечи? Вспоминает ли она меня? Сможет ли она меня простить? Что с нами будет, когда я вернусь из Вьетнама?
А после Кэрол я всё равно принялся думать об Энди. О его семье. Я решил обмануть себя – думать не о нём самом, а о его семье. Хотя бы так. Мне казалось, что он из вполне обеспеченной семьи, быть может, разорившейся (отец скоропостижно умер или потерял хорошую работу?), и Энди пришлось с малых лет зарабатывать деньги, чтобы обеспечить мать и двух сестёр. Конечно, мне представлялось, что Энди был самым старшим из троих детей Кеммингов. Я так и видел, что они живут в большом, на три или даже на четыре спальни, доме, построенном в колониальном стиле и выкрашенном светло-серой краской, в респектабельном пригороде, но всё их имущество – это только напоминание о прошлой жизни, остатки былого благополучия. А если отец Энди жив и здоров и, если его семья продолжает жить привычно и сыто? Тогда что он делает во Вьетнаме? В звании сержанта? Может быть, он из семьи военного? Но опять не сходится. Может быть, он тоже бежал на войну от чего-то? Так же, как и я. Может быть он?.. Что он мог натворить?
Следующий день тянулся бесконечно. Сразу после завтрака мы вышли патрулировать. Патрулирование – это, пожалуй, самая напряжённая, самая утомительная и самая нудная военная задача. Конечно, нельзя патрулирование сравнивать с боем, свистом пуль и автоматными очередями, с едким, бьющим в лицо запахом смерти, которым наполнен воздух, и яростью, довлеющей над страхом, застилающей глаза. Когда идёшь по джунглям, думаешь только об усталости и меньше всего – о внезапности, с которой можешь схлопотать снайперскую пулю или оказаться насаженным на колья ловушки, как кусок мяса на вертел. Очень тяжело находиться в постоянном напряжении и ждать подвоха от каждого куста и поворота тропы.
Чувствовал я себя неважно то ли из-за того, что мне не удалось выспаться, то ли из-за того, что за почти двое суток ещё не успел привыкнуть к жаре. Наш отряд двигался колонной по узкой тропе, и всё, о чём я мог думать, – это как не сбить шаг, всё, на чём я был сосредоточен – это как идти след в след за Энди, который шагал впереди. Когда Энди казалось, что место опасно, он останавливал меня, преградив путь рукой, прислушивался, замирал и не двигался с места. И не позволял мне этого делать, пока не убеждался, что всё в порядке. Ближе к полудню солнце стало жарить немилосердно и даже в тени нельзя было найти спасения. Деревья почти не пропускали солнечный свет, зато создавали эффект теплицы. И самым неприятным во всём этом было то, что приходилось всё время двигаться, идти вперёд и вперёд, почти без остановок, когда вся грудь и спина покрывались испариной, а воздух был таким вязким – не продохнуть – что хотелось не только стянуть с себя форму, но и содрать кожу, и остаться с обнажёнными, сочащимися потом и кровью мускулами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.