Страница 78 из 85
— Говори, мразь, где она? Где ты её держишь?
Ещё и голос какой-то сиплый, а прокашляться не получается. Сейчас бы применить способность внушения, полученный от Мессинга дар НЛП-программирования, чтобы выведать, где он прячет Лену, да чувствую, что нет не то что физических, скорее, даже моральных сил. Не человек, а какая-то перегоревшая нить накаливания. Если уж когда и стоило применить ДАР, то когда только с ним встретилась у лыжной базы, но в тот момент я был настолько взвинчен, что даже об этом не подумал.
— Не дёргай, — морщится Кистенёв, — мне и так немного осталось.
Кладу его на снег, сам опускаюсь рядом на колени, тычу стволом в заросший подбородок:
— Говори, сволочь, будь хоть сейчас мужиком…
Тот смотрит куда-то мимо меня, тихо говорит:
— Всё с твоей бабой нормально, жива она.
Замолкает, кадык на шее дёргается вверх и снова опадает. Последний выдох облачком пара растворяется в воздухе. Вижу, как заострился его нос, а в поблёкших глазах едва отражается свет то ли Луны, то ли фонаря. Всё, ушёл… Только в этот момент приходит осознание, что Кистенёв был последней нитью, связывавшей меня с прошлым-будущим. И я её оборвал… А если бы не я, то он меня, так что жалеть не о чем.
Поднявшись, отряхиваю снег с колен, смотрю на всё ещё зажатый в руке ПМ, немного подумав, вытираю об штанину джинсов рукоятку и швыряю орудие убийства метров на пятьдесят, в лысые заросли какого-то кустарника. Скорее всего, пролежит под снегом до весны.
Натоптали мы знатно и, учитывая наличие заморозков, к утру следы не подтопит. Придётся от обуви избавляться… Жаль, я в этих чехословацких ботинках только зиму отходил. А тело… Если не наткнётся какой-нибудь заплутавший лыжник, будет лежать как минимум до завтрашнего дня. Больше мне здесь делать нечего.
Сейчас в голове – мысли только о Лене. Он сказал, что она жива, что с ней всё нормально. Почему тогда дома никто не брал трубку? Или она ещё была в больнице?
Мчусь к выходу из парка, закрывая лицо воротником дублёнки от редких любителей вечерних прогулок пешком и на лыжах. На дороге с третьей попытки торможу «Жигулёнок», говорю: «К метро «Смоленская», по-прежнему пряча лицо в воротник. Мало ли, вдруг водила меня запомнит и где-нибудь сболтнёт, что возле Измайловского парка вечером, когда примерно случилось убийство, подобрал куда-то торопившегося типа с кровоподтёком на скуле. Потому и адрес точный я не стал называть, пусть, если что, ищут в районе «Смоленской».
Слева от входа на станцию стоит таксофон с разбитым стеклом, шарю по карманам в поисках мелочи, как назло, самая мелкая – 3-копеечная. Есть пара пятаков, 15-копеечная, и 20 копеек. Блин, как специально, и гривенника нет, который по размеру сошёл бы за «двушку». А, ладно, быстрее добежать. Последнюю часть пути и впрямь преодолеваю бегом. Вот и её (нет, уже давно НАШ) дом, смотрю на окна… Темно!
На ватных ногах подхожу к двери подъезда, дёргаю за холодную ручку… и слышу на втором этаже такие любимые и знакомые голоса. Неведомо откуда взявшиеся силы заставляют меня взлететь наверх и замереть, чувствуя, как спазм сжимает горло, а на глазах набухают слёзы.
— Ой, Лёшка, привет! Я думала, ты дома уже… А мы у мамы гостили, только приехали.
Лена поворачивает ключ в замке, распахивая дверь, но, обернувшись на пороге и разглядев в неярком свете забранной в стеклянный колпак лампы, что со мной что-то не так, делает шаг навстречу и осторожно кончиками пальцев трогает мою скулу:
— Лёш, а откуда этот синяк? И где твой «дипломат»?
Вместо ответа я делаю пару неуверенных шагов, левой рукой прижимаю к себе жену, правой – Наташку, и шепчу:
— Ты даже не представляешь, как я вас люблю!
Дальше мы перемещаемся в квартиру, мне ставят примочку, а на слегка припухшую голень делаем йодную сетку. Тут же обнаруживается, что у рубашки подмышкой разошёлся шов. Между делом рассказываю на ходу сочинённую историю про якобы нападение в подворотне по пути домой, что у меня пытались отобрать «дипломат», как в своё время рецидивист Фунтиков отобрал сумочки у Лены, став нашим невольным сватом…
— И что, «дипломат» с инструментами пропал? — волнуется Лена.
— Что ты, с ним всё в порядке! Просто пришлось оставить до завтра в качестве вещественного доказательства, — нагло изворачиваюсь я. — А этих двоих голубчиков упаковали в КПЗ, дело на них завели, один из них, оказывается, уже попадался на грабежах. Думали ножом меня запугать. Ха, не на того напали!
Вижу, как в глазах Лены разгорается огонёк гордости за отважного мужа, а я стараюсь побыстрее уйти от скользкой темы:
— Лучше расскажи, как в больницу сходила?
Узнаю, что послезавтра супруга всё же ложится в дородовое, и Наташка на время родов перебирается к бабушке с дедушкой. На мои возражения, что у дочки вообще-то есть отец, следует ответ, что отцу и так есть чем заняться, помимо зарабатывания денег с утра до вечера мне придётся наведываться в больницу к любимой жене, выполняя её разнообразные прихоти. С трудом, но соглашаюсь, на Наташку у меня действительно будет оставаться минимум времени. Даже не представляю, как смогу успеть и платье ей в школу погладить, и уроки помогать делать, да и на кухне мне некогда будет заниматься нормальной готовкой, все эти дни, чувствую, придётся обходиться макаронами с сосисками и яичницей.
Спать ложимся поздно, много что было обсудить. Лена лежит на боку, отвернувшись к стене, моя рука лежит на её животе, и мне кажется, что я чувствую слабое биение маленького сердечка. Представил, что её могли бы у меня украсть вместе с ещё нерождённым дитём, и не только украсть, но и что-то сделать, отчего в груди нарастает глухая ярость. Порвал бы, растоптал в пыль, а потом… Не знаю, как смог бы жить дальше, потеряв самого близкого на этом свете человека. Засыпаю с мыслью, что утром нужно не забыть выбросить ботинки, придётся пару дней, пока по своим каналам не достану такие еж или похожие, походить в демисезонных.
* * *
Дело о гибели от пулевого ранения неизвестного гражданина в Измайловском парке пролежало в районном ОВД чуть больше суток. К вечеру следующего дня в кабинет к капитану Марынову, на которого повесили потенциальный «висяк», заявился человек в штатском и попросил передать ему все документы по делу покойного. Марынов, проводив взглядом гостя с портфелем в руке, куда и улеглась папочка «Дело», мысленно выдохнул. Похоже, при жизни найденный вчерашним утром бородатый мужик, несмотря на свой не совсем презентабельный вид, представлял собой довольно важную фигуру. Иначе с чего бы смежники им заинтересовались?
Час спустя папка лежала на столе перед начальником 2-го главного управления КГБ СССР генерал-лейтенантом Григорием Фёдоровичем Григоренко. Тот долго ходил вокруг стола, мрачно поглядывая на изделие из тёмно-коричневого картона, наконец с тяжким вздохом дёрнул завязки, раскрыл папку и принялся изучать материалы дела по найденному неопознанному трупу. Их было немного, куда более толстая папка хранилась в его сейфе, и её содержимое он помнил практически наизусть.
Глядя на фотографию окоченевшего трупа, Григоренко нервно сжимал и разжимал кулаки с белеющими костяшками пальцев, тихо про себя матерясь. Хотелось бы громче, но даже он, начальник такого важного Управления в системе госбезопасности, не был уверен, что в его кабинете не стоят подслушивающие устройства. Ни к чему, чтобы Андропов знал о его слабостях, для начальства Григорий Фёдорович по-прежнему сотрудник с железной выдержкой, которого даже такие обстоятельства не способный выбить из колеи.