Страница 89 из 98
Прикрыл глаза кюган, не желая видеть погибающий в огне порок, да сдерживая свои чувства и приводя мысли в порядок. А размежив веки, он улыбнулся — как хорошо, что вчера лишь один стреломет у врага был, и что так далеко он не разил! Точнее разил — но только с маковки самой высокой, надвратной башни… Сегодня мастера орусутов довели его до ума, да еще и новых пороков построили — а будь вчера у них столько же стрелометов, разве удалось бы сжечь ворота да проломить стены поверху, чтобы лестницы к ним приставить?! Нет, ничего бы ни вышло — и не было бы сегодня у темника ни единого шансов взять непокорный град!
Потому так легко принял потерю порока Годжур, что не сильно и надеялся он разбить ворота второй стены — все больше полагался на храбрость нукеров, которым некуда уже отступать, да многочисленность штурмовых лестниц. Их уже приставляют к тыну — под частыми залпами вставших за частоколом воев с мощными составными луками, да неся от срезней орусутов большие потери… Правда, теперь татары сцепили щиты над головами — но видя это, приказал Ратибор бить стрелами с долотовидными наконечниками, раскалывающими доски щитов. И полетели они во врага, а следом вновь срезни…
А со стены ратники метают в поганых сулицы, кидают в приблизившихся ворогов камни и обледенелые чурбаны. Лестницы же, что агаряне приставляют к частоколу, русичи стараются оттолкнуть ухватами! Пока, правда, опрокинуть удалось всего две из более, чем десятка — ибо хабуту старательно выцеливают и выбивают смельчаков… И уже полезли нехристи наверх, густо полезли — но тут же полетели на них тяжелые бревна, сметая штурмующих с перекладин и ломая лестницы пополам! А на головы тех, кто подобрался к самому частоколу, надеясь избежать разящих стрел и дротиков, обильно полился кипяток, ошпаривая и заставляя обожженных протяжно орать от боли!
Лишь растет вал из тел убитых татар на дне рва-перибола — уже полторы тысячи нукеров не досчитывается вражья рать! Против трех сотен ополченцев, сраженных срезнями степняков… Но вот уже и первые поганые поднялись на стену — однако встречает агарян крепкая, недрогнувшая рука русского ратника, цепко сжавшая чекан с узким лезвием или более широкую, «длиннобородую» секиру! Падают вниз вороги с отсеченными кистями, да разрубленными черепами — держат русичи стену! Правда, с каждым мигом число вскарабшихся по лестницам нукеров становится все больше — зато летящих со стороны хабуту срезней все меньше, бояться лучники зацепить своих… И тогда прогремел боевой рог воеводы, призывая выжидающих, томящихся от бездействия панцирных дружинников вступить в бой!
В тот миг, когда на стене загремел рог, я закончил затягивать тугую повязку на руке своего «заряжающего», Ладимира. Мастер по дереву сомлел от боли и потери крови — увы, столь плотен был обстрел вражеских лучников, особенно к третьему нашему залпу, что мало кому из отчаянных «артиллеристов» удалось избежать тяжелого ранения… Или гибели. Меня спас «бронежилет» ламеллярного панциря, одетого поверх кольчуги, выдержавший аж три попадания срезней! Остальным с броней повезло меньше — и вот он результат… Одиноко стоят разряженные стрелометы, к коим уже некому встать — впрочем, и незачем. Порок мы зажгли — это я точно видел, а тягаться в стрелковой дуэли с врагом, когда сам находишься в зоне поражения степных биокомпозитов… Не слишком удачная идея.
Да и найдется мне уже другая задача — по плечу. Вон, сразу двое татар бегут к сходням, что у самых ворот, думают вниз спускаться… Зачем только? Ворота заложены изнутри камнем, укреплены подпорками — а внизу врага дожидается несколько сотен лучников, да три сотни гридей, уже устремившихся к стене во главе с князем и Кречетом!
И судя по изумленным, испуганно вытянувшимся лицам, поганые, наконец, разглядели дружинников! Замерли спешенные половцы в нерешительности у сходней — но после заметили меня, как раз встающего на ноги… И толи инстинкт сработал (вдвоем на одного), толи мозгов у степняков оказалось немного — но ринулись они вперед, воинственно вскричав на бегу!
Что же, вдвоем, так вдвоем… Я замер в проеме, ведущем в надвратную боевую площадку — не обойти. Щит впереди, закрывает корпус, сабля (тяжеловато палашом махать, особенно когда в броне, так что сменил я трофей на уже привычный клинок) развернута плашмя острием к ворогам, и прикрывает голову.
— Ну, что медлите? Бей!!!
Словно подстегнутый моим криком, первый ворог бросается ко мне — и тут же приседает в коленях, рассчитывая полоснуть сабелькой по моим незащищенным ногам. Ага, конечно… Щит резко опускается, закрывая меня от вражеского удара — а собственный клинок тут же срывается вниз, в длинном выпаде, целя в лицо татарина! Враг увидел мою атаку и попытался дернуться назад — но рухнувшая сверху сабля уже ткнулась половцу под подбородок, пробороздив острием горло чуть выше кадыка…
Рванулся вперед второй противник, да рубанул лихо, наискось перед собой! Но я разглядел его движение, успел отпрянуть, подставив под клинок щит — и вражеская сабля, противно лязгнув, сломалась о широкий стальной умбон! Изумленный половец замер, раскрывшись в момент собственной размашистой атаки — а я ударил навстречу, через левое плечо к ключице… Удар больно отозвался в кисти, встретившись с человеческой плотью, прикрытой лишь стеганым халатом — а враг, отчаянно вскрикнув, рухнул на настил, зажимая рукой широкую рубленную рану…
Поединок занимает всего несколько секунд — и я выигрываю его, сумев занять более выгодную позицию в проеме хода, ведущего к боевой галерее, и позволив врагам атаковать меня лишь по одному! А по сходням уже спешат наверх дружинники — они наверняка переломят ход схватки на стене в считанные мгновения…
И вместо того, чтобы устремиться вслед за ними в сечу, я возвращаюсь к арбалетам. Сипло выдохнув от натуги, поднимаю один сразу с треногой! Самострел этот с уже натянутым воротом, но пока еще не вложенной в него сулицей — его расчет поганые выбили самым первым…