Страница 4 из 6
Четвертый год моего обучения в институте пришелся на начало перестройки. Горбачевым был объявлен курс на демократизацию страны, на корректировку политической системы, на радикальные изменения в экономике и налаживание дружбы с Западом. В стране повеяло свежим ветром перемен, хотя на следующий год после изменения политического курса, нам все еще читали лекции по научному коммунизму. Часть населения была охвачена энтузиазмом, другая отчаянием. Видимо, только я один был далек от политики, я не смотрел телевизор и не читал газет. Моя одержимость Лилей и увлеченность химией не отпускали меня ни на минуту. В отличие от меня, бабушка все свое свободное время в течение трех лет с начала перестройки неотрывно смотрела различные ток шоу и дебаты общественных деятелей по телевизору. Из-за того, что преобразования, которые по ее мнению должны были быть произведены в первую очередь, в частности, перлюстрация руководителей КГБ, никем даже не предлагалась, она начала часто пить корвалол. Мама уговаривала ее не увлекаться политикой, но это не помогало. В результате своих ночных бдений у телевизора бабушка сначала, вроде бы, легко перенесла инсульт, но через пару недель после него, неожиданно умерла. Мама совсем потеряла интерес к жизни. В это же время, в лаборатории, в которой я теперь работал на полную ставку, тоже не все было в порядке. Завлаб ходил мрачнее тучи, так как в лаборатории шли проверки, и не какой-нибудь аудит, а анализ всех имеющихся химикатов на возможность их использования для производства наркотических веществ. Но самый главный удар ждал меня впереди. Когда я решил поговорить с моей невестой о назначении даты нашей свадьбы, и приехал к ней утором, без предупреждения, то застал у нее «научного коммуниста», который в нижнем белье валялся на ее кровати, а она в своем прозрачном халатике варила ему кофе. Меня это так взбесило, что я набросился на него с кулаками, хотя он был тем еще хряком. Сначала мне удавалось мутузить его, так как он лежал на кровати, и не сразу сумел схватить меня и навалиться своим грузным телом. Когда, наконец, ему это удалось, и он начал меня душить, в комнате появилась Лиля и громко крикнула:
– Прекрати немедленно! Хозяин будет недоволен.
«Научный коммунист» тут же отпрянул от меня и, вскочив с постели, начал быстро натягивать брюки:
– Лиля, я люблю тебя, уговори шефа, пусть он разрешит нам пожениться. Только его запрет останавливает меня от того, чтобы бросить семью.
– Убирайся, с тобой разберусь позже.
Лиля закрыла за ним дверь и вернулась в комнату. Я все еще лежал на кровати и пытался осознать происшедшее. Лиля подошла к кровати, она была без макияжа. За ней располагалось окно и, казалось, что солнце просвечивает через ее хрупкое тело. Лицо ее без краски было прозрачно белым. Если бы она не двигалась и не хмурила брови, ее можно было бы принять за статую, сделанную из тончайшего фарфора. Ее неземная красота только усугубляла мое разочарование и отчаяние. Наконец, собрав всю свою волю в кулак, я поднялся с кровати и, не глядя на нее, сказал:
– Наша свадьба отменяется. Я не хочу тебя больше видеть.
Я двинулся к двери, в тайне надеясь, что Лиля попытается остановить меня и придумает какую-нибудь невинную версию того, что произошло. Но она осталась молча стоять в комнате. Весь остаток дня я провел, бесцельно бродя по улицам, домой идти не хотелось. На следующий день я пришел на работу и, собрав все три экземпляра моей диссертации и папку с сопроводительной документацией: авторефератами, разрешениями, рецензиями, отзывами, даже напечатанными уже бюллетенями для голосования, и выбросил их все в мусорную корзину. Остальные сотрудники смотрели на меня с недоумением. Из кабинета появился завлаб, которому видимо, рассказали, что я вытворяю. Он посмотрел на меня и сказал помощнику пойти и принести обратно все, что я выбросил. Он молча просмотрел все ли на месте, потом сказал остальным приниматься за работу, а сам вернулся в свой кабинет, забрав с собой «макулатуру» с результатами моего труда, бросив на ходу:
– Зайдите ко мне Вадим.
Когда я вошел в его кабинет, то увидел, что он наливает в стаканы коньяк. Один из них он протянул мне и сказал:
– Ты можешь мне не верить, но все наладится. Кроме того, ты не должен так поступать с работой твоего отца. Да и с моим вкладом в нее тоже, я ведь все это время не был сторонним наблюдателем.
– Извините, нервы не выдержали.
– Успокойся и иди работать.
Прошло две недели, проверяющие ничего не найдя, убрались с наших глаз. Завлаба и сотрудников перестало угнетать присутствие представителей закона и в конце дня, тем более это была пятница, в лаборатории устроили небольшой праздник. Накрыли столы, и выпили за «победу», молодые люди принесли магнитофон и начались танцы. Меня пригласила на медленный танец наша новая лаборантка, молодая, симпатичная хохотушка. Во время танца она вдруг серьезно взглянула на меня и спросила:
– У вас проблемы в личной жизни? Почему вы такой грустный?
– А вам не кажется милая девушка, что задавать такие вопросы малознакомым людям не принято.
– Но мы вместе работаем, и ваша скорбная физиономия целыми днями портит мне настроение. «Терпеть ненавижу» несчастных людей.
– Выход простой, не смотрите на мою скорбную физиономию.
– Но она мне нравится.
– А вот с этим я вам ничем помочь не могу.
После этого танца я покинул вечеринку, и ноги сами привели меня к дому Лили. В ее окнах горел свет. Я долго колебался, перед тем как зайти, хотя у меня был нормальный предлог: забрать свои вещи, то есть оставленные в ее квартире домашние тапочки. Когда я позвонил, дверь мне открыл «научный коммунист». Я молча прошел мимо него в комнату. Там находилась Лиля и незнакомый мне мужчина. Меня это сильно удивило. Они сидели за столом, и пили коньяк. Лиля теперь выглядела иначе. Она была теперь брюнеткой, со слегка подкрашенными веками и губами. На ней был строгий, стильный костюм серого цвета и черные, лаковые туфли на шпильках. Незнакомый мне, богато одетый мужчина сидел вплотную к Лиле. В одной руке он держал стакан с коньяком, а свободной рукой слегка поглаживал шею моей бывшей невесты. Я посмотрел на Лилю, которая все это время с видимым удовольствием наблюдала за происходящим. Мужчина, посмотрев на меня, криво усмехнулся и сказал Лиле сварить и принести нам кофе. Она беспрекословно подчинилась. Мужчина просверлил меня взглядом маленьких, почти прозрачных глаз из под белесых бровей и спросил:
– Ты тот самый химик, который хотел жениться на моей племяннице?
– Как видно, некоторые до сих пор этого добиваются.
–Не стоит говорить всерьез об этом прохвосте, «теоретике научного коммунизма». Он у меня на содержании. Это я ему приказал взять на работу в качестве его ассистентки биологического робота модели №1.
– Вы хотите сказать, что Лиля не человек?
– Нет, она клон, выращенный из сохранившегося чудом генетического кода Лилит – красивейшей и первой из представительниц женского пола на Земле. У тебя не вызвало подозрений и не показалось странным ее имя? Хотя ты всегда отличался отвлеченным взглядом на мир, твои мысли постоянно были заняты решением разных теоретических шарад. Кстати о шарадах, с какой целью ты сюда пришел? Вернуть себе невесту у тебя уже не получится. Как там у Пушкина: «Она другому отдана и будет век ему верна». И что ты теперь будешь делать?
– Ничего. А вы, мне кажется, выпили лишнего.
В это время Лиля принесла нам кофе, я взял чашку из ее рук, и пока пил его ни разу не смог поднять на нее глаза. Так называемый дядя спросил ее:
– Кто из этих мужчин тебе больше нравится? Безумно влюбленный в тебя аспирант-химик или доцент-коммунист?
–Доцент.
– Почему?
– Он простой.
– Хочешь сказать, что тебе с ним легко ладить?
– Да, он как верный холоп.
– Это, в каком смысле?
– Он не требует от меня каких-то чувств и рад всему, что ему перепадает.
– Хорошо, но тебе придется с ним проститься окончательно, потому что завтра ты должна поступить в полное распоряжение одного достойного господина, заместителя министра и переехать в шикарную квартирку, которую он для тебя снял в центре Москвы.