Облако возмездия

– Вчера был неплох.

– А что с ним за ночь изменилось? Ничего не изменилось.

– Нас отцепили, вот что изменилось!

– Это другое! С виски ведь все в порядке! Ну, давай! И, этсамое, пусть все быстро наладится!

Они коротко, но звонко чокнулись пузатыми рюмками и выпили. Довольно странное ощущение – виски натощак с утра. Не только виски, надо думать, любой алкоголь. Для Нетроя опыт был новым, прислушиваясь к шипению в голове и к тепловому вихрю в желудке, думая: «Господи, что я делаю!» – он налег на закуску. То же мясо, те же пирожки, вчерашние, но и вкусные, как вчера. И, конечно, кофе, разлитый из термоса по стаканам, сверху. В принципе, ничего сверхъестественного, только вот почему-то вместо прилива энергии потянуло в сон. Наверное, от алкоголя.

Разговор не вязался. Борисфен постоянно уходил в себя, о чем-то надолго задумывался. Нетрой его вполне понимал – было о чем призадуматься. Еще бы! Такой удар по репутации. Когда прознают, как их отцепили от поезда, вряд ли кто-то еще захочет с ними связываться. Сет 777, ага. Покерный клуб. Хотя, с другой стороны: а они-то, Клер с сыновьями, в чем виноваты? Да ни в чем! Как сложилось, так сложилось. Слепые метания глупого рока. Не злого, но бездумного. И бездушного. Вот что ему наши страдания, наши затруднения? Ничего. Одно слово – рок. Теперь важно, как выходить из ситуации будут. Если разобраться, ему лично, в принципе, все равно. Ну, не попадет он на турнир, и что? Не очень-то и хотелось. Не за деньгами же едет, за впечатлениями. Так тут как раз приключение вырисовывается преотличнейшее. Кому рассказать – не поверит. Потому что не бывает такого, чтобы вагон во время рейса, прямо на маршруте отцепили и в тупик загнали, не бывает! А тут, смотри-ка, случилось. Надо не истерить понапрасну, а смотреть внимательно, что из всего получится. Боюсь, интересно будет.

Когда в коридоре зашумели голоса встревоженных пассажиров, господин Клер вытер губы салфеткой и оттолкнулся от стола. Он причмокнул неизменной конфеткой и покатал ее языком за щекой, чем ввел Феликса в недоумение. Этот леденец, похоже, постоянно находился у Борисфена Нифонтовича во рту, даже когда тот пил виски и ел мясо. В том писатель мог поклясться: несмотря на свой зоркий, все подмечающий глаз, он не видел ни разу, чтобы банкир доставал откуда-то конфетку и клал ее в рот. А она, между тем, всегда там находилась. По запаху Нетрой даже определил барбарис. Чудеса, да и только!

– Пойду я, этсамое, введу публику в курс дела, – сообщил учредитель покерного клуба Сет 777 свое весьма здравое решение. – Пока они волноваться не начали. С этими словами он поднялся и покинул купе.

– Похоже, они уже волнуются.

– О том и речь. Я имею в виду, пока сильно не заволновались.

Оставшись в одиночестве, Нетрой с полминуты отрешенно, однако испытывая остаточную нежность по поводу съеденного только что, смотрел на стол. Есть больше не хотелось. И, в то же время, он с удовольствием бы продолжил. Просто потому, что все есть, доступно, и времени до фига. Такая вот двойственность. Дуализм. Ему нравилось ощущать в себе разные, зачастую противоположные силы, чувства и мысли. Ему нравилось это слово – дуализм, нравилось примерять его на себя. Наверное, потому, что на самом деле никакой двойственности в нем не было. Он всегда был натурой цельной, определенной в своих словах, суждениях и поступках. Но душа жаждала испытаний неведомых, постоянно изыскивала возможность поколебать границы дозволенного. Такие парадоксы. Взгляд его, переместившись, зацепился за доминирующую над плоскостью стола вертикаль – бутылку виски, спустился на этикетку. Подумалось, что из всех напитков, виски подходит ему идеально. Никогда голова после него не болит. Никогда. Главное, знать меру. А вот меру он знает всегда. Кстати, о мере. Та рюмочка, которую он накатил, ему все равно, что слону дробина. В глаз. Ни то, ни се. Перекос зрения и сознания. Значит, что? Надо выправить. Пусть в каждом глазу будет по дробине. Вот, правильно.

Он налил себе еще рюмку. Без сопутствующих мыслей или какого иного тостового оформления, выпил, потом собрал с тарелки остатки мясной нарезки, все сразу, что было, одной кипой, сунул в рот и, жуя на ходу вкусное, вышел из купе.

Пассажиры, и верно, все высыпали в коридор и толпились в его глубине, ближе к нерабочему тамбуру. Нетрой отметил там всех четверых покеристов, в полном составе. Перед ними находился, выделяясь на фоне всех белой доминантой, господин Клер. Рядом с ним, почти вплотную, стояла молодая женщина азиатской внешности, плотная, в джинсовой обтягивающей двойке, очевидно, та самая журналистка Мария Хо. Ничего себе азиаточка, мимолетно оценил ее достоинства, в особенности плотные накаченные бедра, Феликс. Госпожа Хо явно увлекалась восточными единоборствами. Вполне возможно, не только ими. Ближе всех, прислонившись плечом к открытой двери купе, находилась другая девица, та, которую он встречал накануне вечером. Лаура ака Лимбо. Девица быстро глянула на присоединившегося к обществу Нетроя, и, не выказав по этому поводу никаких эмоций, тут же отвернулась.

Присутствующие высказывались достаточно громко и возмущенно, то все сразу, то по отдельности. Впрочем, уровень громкости, как и градус возмущения, пребывали на вполне приемлемом для организаторов тура уровне. Господин Клер стоял к остальным вполоборота, правым плечом вперед, сунув руки в карманы, он улыбался. Не смущенно, отнюдь, но с таким видом, что, де, вполне понимает общее негодование и тоже негодует со всеми. В подтверждение своей солидарности с настроением общества, он раз за разом, отмечая чью-то реплику, кивал. Пол вагона под ногами не раскачивался, пассажиры чувствовали себя вполне устойчиво, но это был, по общей оценке, единственный положительный момент в создавшейся ситуации.

– Ну, вы, этсамое, не сгущайте, – увещевал возбужденную общественность вагона Борисфен Нифонтович. – Уверен, скоро все разрешится.

– А никто не сгущает! – выкрикнул Загул. Белобрысая челка лезла ему на глаза, и он, глядя исподлобья, нахально их таращил. Сразу было заметно, что он из всех самый младший и заводной. А Феликс, зная таких людей, еще подумал: провокатор. Любитель блефовать на кураже.

– И с чего вы, уважаемый Борисфен Нифонтович, так уверены, что все разрешится, тем более, скоро? – поинтересовался низким хриплым голосом старейший из присутствующих игроков в покер Фрол Кассепа. Несколько отросшие, густые, жесткие и абсолютно седые волосы его сидели на голове как оловянная каска, образ довершали такого же цвета и качества густые вислые усы. Кассепа по традиции был в клетчатой рубахе и в жилетке, и все время совал пальцы то в ее кармашки на животе, то в вырезы для рук. – Какие у вас для этого основания?

Господин Клер вздохнул и, отдуваясь, продолжил объяснять:

– Ну, этсамое, это же очевидно… Иначе просто быть не может!

– Да что же тут очевидного, помилуйте! – перебив его на полуслове, вскричал Кристиан Клодница, очевидно, из поляков. Его острые глаза возбужденно блестели из-за очков в тонкой золотой оправе, он подпрыгивал на месте и потной ладонью поминутно заглаживал челку на левую сторону. – Ничего ведь очевидного нет! Кроме того, что на турнир мы уже не попадаем. А быть, как раз, может что угодно!

– Да не нервничайте вы так, ради Бога! И турнир у нас с вами пока остается в плане.

– Пока!

– А если нет – все равно не волнуйтесь. В накладе, уверяю вас, не останетесь. Вы уже не в накладе, если на то пошло.

– Что же все-таки случилось? – полюбопытствовал самый сдержанный из всех, невозмутимый обладатель настоящего покер фейса Геннадий Данцер. Был он рыжий, как истинный ариец, и прозвище среди покеристов имел соответствующее – Ганс. – Есть какие-нибудь предположения, почему нас в тупик загнали?

– Так, если б я знал! Уже все бы вам доложил.

– Персонал! Даже персонал разбежался! Ни проводницы, ни кого!

– А кто вам, этсамое, нужен? Кроме проводницы?

– Да хоть кто-то!

– Электричества нет!