Страница 23 из 29
Сгорая от желания немедленно испытать невидаль собственными ногами, Нетрой быстро спустился с асфальтового полотна, легко преодолел кювет и выскочил на деревянный тротуар. Потопал по нему, убеждаясь в надежности, и зашагал в направлении окраины. Он мало смотрел по сторонам, а больше под ноги, дивясь настилу и изучая его конструкцию. Конструкция, в общем, немудреная. На землю, скорей всего, на протоптанную здесь прежде тропу, побросали поперечные короткие брусья, лаги, а уже на них настелили и к ним пришили гвоздями попарно обычные трехметровые плахи. Скорей всего, лиственница, доска-пятидесятка. Лиственница – материал стойкий, но, судя по состоянию настила, здесь ему износ причинили основательный. Значит, не лиственница. Или давно уже сработано, или бревна были с изъяном, да так и постелили, не слишком заботясь, как гладко будет по этим дорогам ходить. Не иначе, зеки тротуары мастерили, соображал Нетрой. А что? Им-то как раз по барабану, кто на этих засеках ногу сломает.
Настил и в самом деле носил следы изрядного ущерба. Доски разболтались, кое-где и вовсе не были прибиты. А где-то и отсутствовали совсем, либо лежал какой-то доски остаток, то половина, а то и треть. И, преодолевая прогалины, приходилось либо ступать по земле, либо, где было возможно, переходить на другую линию настила. А как зимой, когда обледенело, думал Нетрой? Убиться же можно!
Впереди, осторожно обходя известные ей изъяны дороги, шла женщина. Шагая широко и споро, Нетрой ее неумолимо настигал. Из гостиницы он прихватил с собой легкую куртку, и давно уже надел ее, почувствовав, что хоть и лето, и тепло, но тепло как-то относительно. В общем, шел он, перепрыгивая с доски на доску и сунув руки в карманы, и вскоре приблизился к женщине настолько, что стал прикидывать, как и где удобней будет ее обогнать. В этот момент женщина вильнула, куда-то прыгнула и опустилась на край незакрепленной доски. Другой конец доски, как на качелях-балансире, тут же поднялся. Феликс как раз прицелился на ту доску наступить, но вместо этого запнулся о ее край выкинутой вперед ногой, а поскольку плечи его тоже ушли вперед, то по инерции, по ходу движения он и упал.
Он свалился, как куль, беспомощный и спеленатый – даже не смог выдернуть руки из карманов. Единственное, что успел, так это развернуться во время падения и выставить вперед плечо. Еще голову втянул и зажмурился. Так и врубился плечом в ставшую с грохотом на место плаху. Не сразу почувствовал, что шляпка наполовину вылезшего из доски гвоздя оцарапала ему лоб. А когда почувствовал и осознал, похолодел. Потому что, по всем меркам, со смертью он только что разошелся не более чем в двух-трех сантиметрах. Да, блин, вот так, со всего маху, да виском на железку! Или, другой вариант, глазом – тоже приятного мало.
Он полежал так, ничком, еще какое-то время, пока не удалось освободить руки из карманов, для чего ему даже пришлось перекатиться на спину, в другую от гвоздя сторону. Лишь поднявшись на ноги, он почувствовал резкий выброс адреналина. Его тут же бросило в пот и немного в дрожь. Вот так вот и не знаешь, где тебя конец поджидает, подумал он. Идешь себе спокойно, ни о чем таком не думаешь, и вдруг – бац! – а мозги твои уже на гвоздь насажены. Он оглянулся по сторонам. Вокруг не было видно ни души, – понятно, почему никто не бросился ему на помощь. А тетка так и шла впереди, не оглядываясь, уже довольно далеко. Она, видимо, даже не заметила, что с ним произошло. А, может, здесь так принято? Упал – твои проблемы! Выбирайся и поднимайся сам. Закон джунглей. Или этой, как ее, тайги. «Твари!» – ни к кому конкретно не обращаясь, вылил свое негодование в окружающий мир Нетрой. Повернувшись, он быстро вернулся обратно, на перекресток. Там вновь поднялся на асфальт и повернул к центру. Настроение уже было не то. Это дикое происшествие с падением совершенно выбило его из себя, ему требовалось время, чтобы успокоиться. Ладно, сказал он себе, не мандражируй! Теперь – только по асфальту!
Лоб саднил, Феликс достал платок и осторожно промокнул рану. Царапина оказалась хоть и не глубокой, зато длинной, перечеркивала весь его широкий, как у быка, лоб. Твою мать, ругался он. Негодовал вообще, по поводу негодного миропорядка, но и себе, любимому, спуска не давал. «Никакой координации! Даже сгруппироваться не успел!» – укорял он себя. Позор! А тут еще заметил, что при падении на те дрова зацепился коленом и выдрал клок из штанов. Немного там, может, пару ниток, но, блин, вот оно ему было надо? Потянулся вправлять задир, почувствовал, как протяжной болью отозвалось ушибленное плечо. Конечно, чай, не юноша, не молочный поросенок, но муж, сто килограммов чистого веса. Больше. И дуб на землю упадет, расколется, а он… Не дуб он, не в том смысле, но, зараза, как же больно! Не хватало еще сломать себе что-то.
В общем, пока мысли Нетроя были заняты личными переживаниями, за внешними обстоятельствами он следил постольку-поскольку. То есть, невнимательно. Потому достаточно неожиданно для себя оказался на следующем перекрестке. О, здесь уже было заметно, что это если не самый центр, то один из городских центров точно.
На пересечении двух заасфальтированных улиц располагалось несколько магазинов, все одноэтажные и деревянные, выкрашенные по местным обычаям частично уже облупившейся и выгоревшей на солнце масляной краской, голубой, зеленой и еще какой-то. На каждом здании в качестве основного использовались разные цвета, а вот детали и архитектурные излишества окрашивались уже, как Бог на душу положит. Получалось стильно. Феликс сразу окрестил этот стиль «среднерусский рандомный». Не сходя с места, только поворачиваясь кругом, он опознал магазин «Продукты», магазин «Хозяйственный» и еще какую-то «Зарю». Народу и машин, к слову сказать, наблюдалось довольно много. И те, и другие двигались неторопливо и как-то отрешенно, по формулировке опять же Нетроя – «как мухи в дихлофосе».
Противоположный угол перекрестка занимал кинотеатр. «Кино-Мир-театр», – разобрал Нетрой в хитросплетении тонких линий название. Это здание, в отличие от магазинов, было каменным, основательным, хотя и тоже одноэтажным, выкрашенным бодренькой желтой краской, и с крытой шифером односкатной крышей. В общем, сельский клуб, только с претензией. Такое впечатление усиливалось пристроенной к дальнему боку дома кочегаркой, что в свою очередь определялось по высокой, в два раза выше здания, квадратной кирпичной трубе. Конечно, зимы в этой местности суровые, а в холодный зал никого не заманишь. А так можно хоть зайти погреться. Все логично.
Перед кинотеатром была устроена, то есть, заасфальтирована, небольшая площадка, на которую выходила касса, надо полагать, летний вариант, а на самом углу перекрестка обосновался газетный киоск. И в кассу, и в киоск выстроились небольшие, в два-три человека очереди. Искусство – в массы, продекламировал Феликс мысленно. Важнейшее из искусств для нас – кино, актуализировал он известный лозунг.
И тут неожиданно он оказался свидетелем события, которое полностью воскресило его упавшее было настроение и с лихвой компенсировало понесенный при падении моральный ущерб.
Оказавшись рядом с киоском, он, сдерживая болезненные ощущения в ушибленном плече, принялся вертеть шеей, рассматривая выставленную на торги печатную продукцию. Как оказалось, всю предложенную к изучению периодику он уже видел раньше, дома, все было месячной, в лучшем случае – недельной свежести. Он как раз придумал метафору, что, мол, жизнь проносится мимо городка Загубинска, как те поезда по Магистрали, а сюда долетают лишь отголоски, да заносятся попутным ветром разные обрывки и ошметки, которые кружат по округе, кружат, да и оседают, покрывая все неравномерно, как пыль, как печная копоть, как… Метафора оказалась такой долгой, что он не успел ее сформулировать до конца, потому что в этот момент, выскочив из-за киоска, наискосок по площади понесся некий невысокого роста мужичонка. Нетрой сразу забыл все досужие размышления и принялся за бегуном следить.