Облако возмездия

– Пожалуйте! Здесь вам будет удобно? Все хорошо? Хорошо…

Мэтр принес меню и с полупоклоном растворился в череде мгновений.

Нетрой, окруженный световыми пятнами, остался дрейфовать по вечерней реке совместно с зыбким островком стабильности, коим, как ни странно, являлся этот утлый, укрытый белоснежной скатертью, челн. Стол – челн. Ему показался забавным этот возникший из ниоткуда образ. Спорный, возможно, но вместе с тем достаточно верный. Ведь стоило стол снести неожиданному шквалу, что, к слову, очень легко устроить, очень, просто дунуть на него сильней, и все, – как строй вещей тут же нарушится, полетит к чертям, в тар-тарары. И прощай равновесие. А пока он здесь, сказочный остров, и никуда не пропал – можно наслаждаться. Помимо всего прочего, местом у эстрады. Которой, кстати, при дневном посещении заведения он, почему-то, не заметил. Видимо, Мань-гора творила свои незаметные фокусы и на первом этаже тоже.

Удивительно, но здесь играл живой оркестр, составленный, похоже, из музыкантов ссыльно-поселенцев, – или как это называется. Мелькнула такая мысль, и, ухватившись за нее, он подумал, что она верна, что так, скорей всего, и есть. Ведь в окружавших городок лесах, насколько он знал, располагалось несколько арестантских зон, сидельцы в которых работали на рудниках и лесоповалах. Эти городки с жизнеутверждающими названиями: Вольный, Веселый, Радостный… Свободный! Ха! Он стал смотреть на окружающее под другим углом. И, надо сказать, окружающее от этого только выиграло. Образ серой скучной обыденности растворился, и сквозь приоткрытую дверцу в реальную жизнь повеяло романтикой, опасностью, приключениями. И страстями, конечно.

Да, насколько он мог судить, музыканты в ансамбле собрались преотличные. Старый сухонький пианист – птичий профиль в больших очках, – не обращая на зал внимания, перебирал аккорды, каждый из которых отзывался в душе сладкой болью. Невероятно! Как ему это удается? Потом, сложенная из уцепившихся друг за друга нот, потекла мелодия, ее подхватили – подключились другие музыканты. Тогда из-за столика встала хрупкая женщина с нервным лицом, поднялась на эстраду и, поймав микрофон рукой, запела. И все, душа Нетроя, как привязанный к самобеглой коляске воздушный шар, унеслась за этим чуть хрипловатым и таким на удивление сильным голосом. Он слушал, едва различая слова, и думал о чем-то своем, вспоминал, что было или не было в его судьбе, а, может, просто размечтался, поэтому не сразу заметил и осознал, что больше не один.

Женщина смотрела на него вопросительно. Феликс едва узнал ее, но, сказалась выучка, повинуясь инстинкту, вскочил, предложил даме стул, помог сесть.

– Кто вы, незнакомка? – нисколько не покривив душой, спросил он, устроившись напротив. – Я вас знаю?

Женщина усмехнулась. Перекинув ногу на ногу, она спокойно смотрела на явно сбитого с толку мужчину. Это было забавно, он такой большой, уверенный в себе, и вдруг засуетился. Но было, черт возьми, от чего. Да, Феликс смотрел на нее изумленно и, как говорится, узнавал и не узнавал. Еще бы, ведь на каждую деталь ее облика имелось свое возражение. Взять хотя бы гордую посадку головы, и эту длинную шею, как у египетской царицы, той самой, да. Откуда это? Лицо, кажется, то же, да, но почему тогда глаза такие темные и смотрят так уверенно и властно? Прическа узнаваема, вроде бы, но откуда этот локон у виска? Завлекалочка, а? Ведь он не случаен. И, кстати, почему волосы теперь цвета воронова крыла? А руки? Эти цепкие пальцы с ярким маникюром? Нет, маникюр, конечно, можно сделать за полчаса, но это все равно другие руки и другие пальцы. Хороши также грудь и улыбка.

– Нина Федоровна, я вас не узнаю, – выразился, наконец, Нетрой со всей куртуазной определенностью.

– Начнем с того, что я не Нина Федоровна, – прояснила статус кво женщина. Голос ее также звучал иначе, более глухо и завораживающе. Сексуально.

– Ах, да, вы, значит, Эвелина Висбальдовна! – сообразил Феликс. – Как интересно.

– Не знаю еще, интересно ли. Не уверена. Хочу, чтобы вы сразу поняли, я не Нина, я ваших книг не читала, мне, условно говоря, на них плевать. Меня по жизни интересуют другие вещи.

Нетрой несколько ощелемленно смотрел на Эвелину Висбальдовну, не в силах объяснить этой трансформации.

– Зачем же вы пришли? – спросил он.

– Потому что мое время, – отрезала директриса. – К тому же, не каждый день в наш город приезжает известный писатель.

– Нет ли здесь противоречия с тем, как вы выразились про книги этого писателя?

– Никакого. Книги книгами, но… Скажу так, человек, написавший столько книг, пользующихся популярностью, не может быть не интересен. Меня привлекает именно интересный человек. Надеюсь, я не разочаруюсь. И давайте уже начнем. Ведь мы за этим здесь, я правильно понимаю? Начать и кончить.

– Вне всяких сомнений, Эвелина Висбальдовна. Но что Нина Федоровна? Хотелось бы, все же, узнать, что с ней?

– С ней все в порядке, не волнуйтесь.

Глядя в упор, она чуть качнула головой, и тут он узнал этот взгляд, этот голос, и, собственно, эти слова. Они никогда не менялись, кто бы их ни воспроизводил, каким голосом бы не произносил.

– Стерва, – сказал он ласково, с улыбкой, похожей на оскал. – Стерва.

– Ну, наконец-то! – хохотнула Эвелина, запрокинув голову. – Признал! И махнула рукой, подзывая пробегавшего мимо официанта. – Человек!

– Что будем пить? – поинтересовался Феликс, когда они заказали еду.

– Ты пей, что хочешь, а мне чего-нибудь сладенького. Я же девочка, как-никак.

– Как-никак, – согласился кавалер. – Тогда что, десертное вино?

– Нет! Никакого вина. А вот у них есть сладенький виски, Jim Beam Red Stag, очень он мне по нраву пришелся. Прямо на душу ложится, как лоскут шелка. Предпочитаю его.

– Хм… Надо же, какие тут у вас деликатесы встречаются.

– И не только такие. К сожалению, не могу от них добиться, чтобы лед подавали к вискарю. Зимой еще как-то получается, зимой со льдом проще, а летом – хоть тресни!

– Ну, летом! Летом и в Москве льда не найти. И в Сальви!

– Ладно, мы не в Москве, и не в Сальви-Крусе. Мы здесь и сейчас, и наслаждаемся жизнью.

– Выпьем!

– За знакомство!

– И за проникновение в суть.

– Гм, так сразу за проникновение?

– В суть!

– Это что, такой писательский тост?

– Именно.

– Ладно, не возражаю. В суть так в суть.

Они выпили.

– Ух, ты! Отличная вещь, слушай! – похвалил Нетрой виски. – На что уж я не люблю сладкого пойла, а это просто-таки годное. Не столько сладкое…

– Я же тебе говорю! Эвелина Висбальдовна плохого не посоветует.

– Слушай, хочу тебя спросить… Мне просто интересно. Ты всегда так легко сходишься с мужиками? Ну, в смысле, мы ведь с тобой совершенно не знакомы.

– Нет, не всегда. Но сегодня случай особый.

– Чем же он особый? Ведь, как говорится, мужики есть мужики… Им, то есть, нам на сантименты чаще всего наплевать. Нам одного подавай.

– Это верно. С этим даже и спорить не стану. Нам ведь тоже одного подавай. Или не одного. Но дело в другом.

– Да, в чем?

– В обычные дни здесь и выбрать не из кого. Либо военные, либо уголовники. Первые всегда заняты, вторые свободны, пока на свободе. Скукота.

– Так почему бы не уехать отсюда?

– Я же сестру не брошу.

– Вместе с ней.

– Вот в этом-то и проблема. Я не могу с ней, я не могу без нее…

– Странно, мы разговариваем, как будто давно знакомы.

– Я тебя знаю. Ты Феликс Нетрой.

– Я не об этом.

– А о чем тогда? Кстати, можешь звать меня Эвой.

– Эвой? Ты – Эва? Не могу о себе сказать того же. В смысле, я не Адам.

– Нет, ты не Адам…

Так, мирно беседуя, перекидываясь словами, полными, как им казалось, сокровенного смысла, они постепенно, но неумолимо, накачивались виски. Собственно, они оба были довольно крепки по части выпивки, поэтому не об опьянении речь, оно, если имелось, так незначительное. Речь о переходе в иное состояние сознания, которое сродни просветлению, когда смыслы приближаются, становятся выпуклыми, почти осязаемыми, когда кажется, что еще одно усилие, и все тайны раскроются, станут доступны и понятны. Пространство вертелось вокруг них блистающим коконом. Порой Нетрою казалось, что они находятся внутри елочной игрушки, огромного зеркального шара с блестками, за тонкими стенками которого взлетали салюты и вспыхивали прожектора. И, что удивительно, ощущение приближения праздника, главного события ночи, нарастало. Казалось, еще немного, и что-то прекрасное, сказочное неминуемо произойдет. В эти волшебные мгновения они ощущали почти мистическое единение, будто кружились, взявшись за руки, глядя глаза в глаза. Это был их отдельный мир, в пределы которого кроме них никто не мог проникнуть.