Исповедь эгоиста.

Я как раз снял карабин с предохранителя, когда три бородатых идиота с криками понеслись в мою сторону размахивая ударно-дробящим оружием, это если юридическим языком, а так – с дубинами наперевес. Не поверив в такой вариант, уже став на колено и прижав карабин к плечу выглянул, как на тренировке из-за препятствия на полкорпуса и…

«Бум! Бум! Бум!». Они меня так разозлили, что уже включились рефлексы, и я в лучших традициях практической стрельбы сделал классический «Билл Дрил» по групповой цели. Картечь, двенадцатый калибр, полная навеска на расстоянии десять метров никому шансов не оставляет. Три истерзанных тела просто легли на поляну, даже не пикнув и их рев мгновенно замолк.

Кустики были так себе и через них были видны два силуэта, которые занимались характерным и не совсем приятным для меня делом – перезаряжали древние дульнозарядные ружья, привычно дергая шомполами, утрамбовывая заряды.

«Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!» – пять выстрелов веером по кустам, сброс магазина, вставил новый, перезарядка. «Бум!» – по кустам, вроде какое-то шевеление. Смена позиции, не вправо, как обычно бегут неподготовленные стрелки и где их обычно ждут, а влево, при этом как на тренировках, ствол оружия был направлен в сторону противника. Перебежал к соседнему дереву, встал на колено, и опять жестко прижав приклад к плечу чуть выглянул из-за дереве, через коллиматор рассматривая позицию противника. Вжик! Стрела скользнула по шлему и ушла куда-то в сторону.

«Бум!» – в сторону стрелка, который тоже по-умному спрятался за дерево, ствол которого сразу искромсало моей картечью. И этот дурак тут-же выглянул на полкорпуса, натягивая лук и целясь в меня – наверно тут привыкли, что все огнестрельное стреляет по одному разу и уже выработались кое-какие схемы поведения против стрелка с огнестрельным оружием.

«Бум!». Я стрелял как-бы снизу вверх и сноп картечи ему угодил в верхнюю часть туловища, с кровавыми брызгами разворотив грудь, разнеся череп и снова искромсав дерево, за которым он прятался. Лучник без звука завалился назад.

Ни о чем не думая, реально ощутив азарт боя, сразу побежал к следующему дереву, снова меняя позицию, для приличия пальнув на ходу опять по кустам, на случай если там кто-то живой остался.

Спрятавшись за деревом замер на несколько мгновений, переводя дух и вслушиваясь в звуки леса. Птиц не было слышно, выстрелы многих перепугали и они либо улетели, либо затихли, а все остальное в виде шума ветра в кронах деревьев, журчание ручейка – остались, но не более того.

В такой ситуации, как сейчас, лишние телодвижения могут стать фатальными: все попрятались, сидят, ждут, у кого первого сдадут нервы. Прошло еще несколько минут, как с той стороны раздался уже знакомый голос:

– Великий Катран, не стреляй, здесь все убиты, а в голосе уже чувствуется такое конкретное уважение и даже страх.

В бою, да и на войне беспечные и доверчивые долго не живут, поэтому с радостью ломиться и рассматривать поверженных врагов я не стал. Короткими перебежками от дерева к дереву, забирая в сторону, перепрыгнув через ручей, почти обошел с фланга импровизированную позицию противника. Вроде неприятных сюрпризов не было. Вон и Иван стоит над телами врагов и что-то с интересом рассматривает. Услышав мое топанье, он отошел в сторону и благоговейно показал на четыре тела, лежащие среди кустов.

Еще раз осмотревшись, я уже более спокойно подошел к нему. Картина, мягко говоря, нерадостная. Картечь и здесь натворила делов: когда я стрелял веером по кустам, как раз на уровне пояса, двое стояли и заряжали ружья, а вот еще двое присели, спрятавшись. Естественно кустики никакой защиты им не обеспечили и все четверо легли вполне надежно и качественно – в патроне двенадцатого калибра около десятка восьми миллиметровых картечин, каждая из которых при выстреле имеет энергетику, сходную с пулей пистолета Макарова. Поэтому пять выстрелов это все равно, что из пистолета-пулемета непрерывно выпустить пару магазинов по кустам.

Я остановился и смотрел на дело рук своих, и что странно – никаких особых эмоций не испытывал, хотя это были первые двухсотые в моей жизни, которых я сам сработал. Абсолютно никаких эмоций: они стреляли, я стрелял и все. Я попал, они промахнулись, такова жизнь, такова логика и правда боя насмерть. Либо они, либо я.

По фенотипу – все вроде как славяне. Одеты бедненько, какие-то тулупы, штаны из грубой ткани, обувь непонятная, нечёсаные бороды, в общем, типичный вид лесных разбойников этого времени. Хотя вот один чернявый, явно имел восточные корни, и чуть лучше одет, и вроде даже пару дней назад брился, судя по щетине. Умер, получив две картечины в голову и одну в грудь, намертво зажав в руке большущий револьвер, так и не сделав ни одного выстрела. А вот это хорошо, заберу трофей себе, подарю Максиму Николаевичу, он вроде как любитель таких раритетов.

– Это они, плохие луцэ? – спросил у стоящего рядом Ивана.

– Да, Великий Катран. Это помощник главного плохого луцэ, его все звали Бродень.

– Все остальные тоже из их банды?

Он только кивнул головой.

– А тот? Торка? – я кивнул в сторону дерева, у которого лежал тот стрелок из лука который меня чуть не завалил.

– Турин, брат Торка, хороший охотник, плохой, глупый человек.

– А Торка твой, что убежал?

– Убежал, – обреченно вздохнул вождь.

– Догнать?

– Не получится. Торка хороший молодой охотник, я старый, не догоню. Семен молодой, не глупый, но устал, не догонит, может погибнуть. Торка любит ставить ловушки.

Я не ответил, повернулся и пошел к тем трем, что завалил в самом начале боя, которые вроде как пошли в атаку. Картина фактически та же самая, только повреждения более серьезные, с такого расстояния каждому почти полностью досталось по полному заряду картечи. Больше ничего интересного не увидев, прошел дальше и подобрал сброшенный во время перезарядке магазин. Особо не торопясь, отошел чуть в сторону, поставил карабин на предохранитель, повесил на плечо и стал набивать магазин, доставая патроны из подсумка-мародерки, закрепленного в районе поясницы на широком поясе РПС-ки.

Иван с Семеном вполне деловито обыскивали трупы, отдельно откладывая все, что может иметь какую-то ценность для лесных жителей. Я как раз только вспомнил, что надо разобраться с тем, что мне прилетело в грудь в самом начале боя, тем более в «Горке» на груди образовалась неприятная дырочка. Подходя к тому месту, где все произошло, немного покрутив головой, с трудом рассмотрел в траве охотничью стрелу. Подняв ее, с живым интересом осмотрел металлический наконечник, который явно затупился при встрече с моим бронежилетом, примерно представляя, что было бы со мной, если б не предусмотрительно надетые средства защиты. Обычно в рейды броню никто не берет – лишний вес, тут главное быстрота и мобильность, но сейчас другой случай.

За этим занятием меня и застал подошедший Иван, который молча наблюдал за мной, ожидая, когда мне надоест рассматривание простой охотничьей стрелы. Я повернулся к нему:

– Ну что?

Он кивнул головой в сторону небольшой горки всякой мелочи. Я подошел, присел на корточки и стал рассматривать. Кремниевые ружья были изношены и зачуханы так, что их даже в руки было противно брать. Все остальное – ножи, какая-то другая мелочь, то же самое, не интересно, а вот револьвер я себе забрал. Классный раритет: Смит-Вессон 1871 года, с длинющим стволом и сам тяжелый, чуть ли не под полтора килограмма. Тут же на шкуре отдельно лежали с десяток патронов к нему.

Когда я поднимался, краем глаза заметил одобрительный взгляд вождя, явно ведь сразу все просчитал и подсунул пистолет. Ему-то он не нужен – вещь дорогая, офицерская и в лесу абсолютно не нужная. Точно где-то на грабеже захватили, если попробует просто продать, могут и вопросы задать, где взял и при определенных обстоятельствах пришить «висяки». Повернув к нему голову и взглянув прямо ему в глаза, проговорил: