Критерий отбора

Но такой опыт надо было проводить прежде, чем запускать киборгов в испытательный модуль. Не вяжется это всё…

Стоп! Вот на чем тебе надо сосредоточиться, сказал я себе. Подумай: не слишком ли много странностей в этом деле?

Во-первых, ни в какие ворота не лезет то, что участников эксперимента заставили четыре года торчать взаперти ради испытания их психологической совместимости, чтобы потом они провели вместе еще целых восемь лет. Такой маразм мог придумать лишь тот, кто ничего не знает о службе на атомной подводной лодке и о жизни в холостяцком общежитии дальнего военного гарнизона!..

Во-вторых, почему комп-предсказатель не давал исчерпывающих прогнозов: кто, как и почему?.. Не хватило электронных мозгов? И почему его самого не исследовали на этот предмет? Ведь в материалах дела об этом не сказано ни слова.

И наконец, что отложилось в моем подсознании во время просмотра видеозаписей?..

Я воткнул один из дисков в «сиди-ром» и стал наугад воспроизводить отдельные эпизоды прогнозов «Кассандра». По сути, это был поиск пресловутой иголки в стоге сена.

Однако, как известно, чем глупее исходная идея, тем больше шансов на успех. И я нашел то, что искал.

Это был прогноз по группе «3», согласно которому ей суждено превратиться в лед из-за «разгерметизации» модуля (роль марсианской разреженной атмосферы за бортом выполнял какой-то холодильный газ). За два дня до этого экипаж благополучно вернется на станцию после первого ночного выхода на поверхность Марса. Я смотрел, как исследователи, оживленно переговариваясь, снимают скафандры и прочую амуницию. Мое внимание привлек пилот. В отличие от других, он вел себя явно заторможенно. Вот командир группы о чем-то спрашивает его. Пилот отвечает. Его слова заставляют всех на мгновение замереть, будто в немой сцене «Ревизора». Однако это оцепенение длится всего секунду. Потом экипаж дружно хохочет, да и сам пилот тоже улыбается. Правда, немного вымученно…

Больше в эту ночь ничего аномального, кажется, не происходит. На следующий день - тоже. Сплошная рутина. Пилот в порядке. Только часто о чем-то задумывается. И еще его почему-то постоянно тянет к экранам внешнего обзора…

Что же все-таки должно произойти во время той вылазки?

Я перемотал запись назад.

Комп-прогноз показывает, что ничего особенного в поведении испытуемых в ходе наружной работы не происходит. Вот они берут пробы грунта. Вот монтируют какой-то прибор, отойдя от станции на несколько метров. Вот ведут съемку с помощью специальной видеокамеры. Кстати, в роли оператора выступает не кто иной, как пилот… В какой-то момент он неуклюже поворачивается так, что его слегка заносит, и объектив камеры нацеливается куда-то вверх. Пилот замирает на несколько секунд, потом опускает камеру и вертит головой по сторонам. Шлем мешает рассмотреть его лицо. А командир делает знак, что можно возвращаться…

Я вышел покурить на балкон.

Было уже часа три ночи, и заснеженный город спал.

Я жадно глотал табачный дым, не чувствуя его горечи, и глядел в темное небо. Оно было затянуто низкой облачностью - ни звезд, ни луны. Ни тем более Марса. Но я знал, что он - где-то там…

Потом я вернулся в комнату и открыл «Word». Слова словно сами выпрыгивали на экран, и я едва успевал исправлять опечатки, которые то и дело возникали в результате высокой скорости набора текста.

На этот раз Тюбин принял меня не в «военно-полевой лаборатории», а в обычном кабинете со всеми положенными атрибутами в виде приемной, большого стола из массива красного дерева и миловидной секретарши в короткой юбочке.

И «забирать» меня на проходную выходил уже не он сам, а молодой парень в белом халате поверх джинсового костюма и с повадками профессионального хирурга.

- Чай, кофе? - предложил Тюбин, когда мы уселись друг напротив друга за аэродромным столом.

- Нет, спасибо, - отказался я, не без труда извлекая из сумки папку.

- Ни фига себе! - простодушно поразился Тюбин. - Это вы такое заключение накатали?

- Ну что вы, Филипп Сергеевич, неужели я похож на графомана?.. Это я возвращаю вам материалы по эксперименту.

- А заключение где? - хищно прищурился Тюбин.

Я молча протянул ему прозрачную папку с несколькими листами. Тюбин впился взглядом в первую страницу.

- Но ведь это же… - вскоре пробормотал он, вскинув на меня глаза из-под опухших век.

- Я хочу, чтобы вы прочли это. Думаю, много времени у вас это не займет…

Вообще-то, я не люблю, когда в моем присутствии читают мои тексты. Ощущение голого среди волков, как выразился один немецкий писатель.

Но сейчас был особый случай. Мне хотелось понаблюдать за реакцией своего собеседника, который вряд ли был способен по-актерски искусно владеть своей мимикой.

Это был рассказ от первого лица. Назывался он «Первая марсианская бойня» и начинался фразой: «В отличие от других учреждений, тут не практиковали разовых пропусков». В нем почти достоверно описывалась моя работа на Институт. Только Тюбин там превратился в Рюмина. И я не рискнул называть, даже в измененном виде, фамилии участников эксперимента.

Как и следовало ожидать, вначале Тюбин читал вполне безмятежно. Пару раз даже по-медвежьи рыкнул, что, видимо, у него означало смешок.

Однако, дойдя до моих «размышлений вслух» по поводу киборгов, он насупился и хотел что-то сказать. Я попросил его не отвлекаться, и он с явной неохотой вернулся к листкам.

Он читал мой рассказ, а я читал его лицо. Это оказалось забавным занятием. Что-то вроде телепатии.

Наконец Тюбин добрался до последней страницы. Той, что заканчивалась фразой: «Ночное небо было затянуто низкой облачностью - ни звезд, ни луны. Ни тем более Марса… Но я знал, что он - где-то там». Тюбин читал ее внимательно, то и дело возвращаясь взглядом к уже прочитанным абзацам, и лицо его все больше мрачнело. Он даже заглянул на оборот листа в поисках продолжения.

- И это - всё? - разочарованно спросил он.

- Пока - да.

- А суть-то в чем? Там же у вас нет никакого объяснения! Если не считать какого-то бреда насчет киборгов и переодетых марсианских лазутчиков…

- Я просто не успел дописать, Филипп Сергеевич. Но готов изложить вам свои варианты.

- Ну-ну-ну, - нервно подбодрил он меня.

- Насчет киборгов вы правы. Творческий бред, не более того. Потому что, если даже когда-нибудь с помощью электроники удастся создать ни в чем не уступающее человеку искусственное существо, то стоить оно будет столько, что страна разорится, отправив на Марс подобную экспедицию. К тому же люди пока не готовы доверять важнейшие задания технике, какой бы совершенной она ни казалась. Гораздо дешевле и надежнее послать на освоение других планет обычных людей. Тем более, что в России пока еще, слава Богу, хватает людских ресурсов, верно?

- Мы с самого начала ориентировались на пилотируемый полет, в отличие от американцев. Вполне возможно, что и с учетом тех экономических соображений, которые вы только что изложили. Но это уже, в принципе, не моя епархия…

- Значит, в роли испытуемых мы имеем все-таки людей, - продолжал я. - А люди имеют одну очень странную особенность, Филипп Сергеевич. Они почему-то очень не любят, когда их обманывают. Точнее говоря, когда их пытаются обмануть и использовать в своих интересах другие люди.

- Интересно, - криво усмехнулся Тюбин, - как же мы обманывали наших ребят? Может, вы думаете, что мы посулили им славу и награды, а на самом деле не собираемся никуда их посылать? Что, закончив эксперимент, скажем им: «Спасибо и прощайте»? Если так, то вы ошибаетесь, Владимир. В их контрактах всё четко прописано…

- Я вовсе не о том… Вы обманули их другим способом. Точно так же, как у меня в рассказе про Марс, обманули преступников, приговоренных к пожизненному заключению. Им пообещали, что, если они соорудят на Марсе городок для первопереселенцев, то по возвращении на Землю будут отпущены на свободу. Они, наивные, поверили в это. А на самом деле никто и не собирался забирать их с Марса. Но заключенные узнали об этом в последний момент… Как и ваши ребята, Филипп Сергеевич.