Страница 4 из 43
– у Вейсена – это максимально объёмно структурированное вещество больших полушарий – белое вещество;
– у Ланцизия – мозолистое тело (анатомический субстрат, соединяющий оба полушария).
При всём разнообразии конкретных решений вопроса, общим для всех исследователей на этом раннем этапе оставалось стремление непосредственно приурочить все базовые трансцендентные и психические явления к какой-то одной достаточно объёмной части мозгового субстрата, дифференциация же подхода – в привязке к конкретике локализации поведенческих «способностей» в общей структуре головного мозга по «случайной» инерционной хронологичной аналогичности – условно ассоциируется у автора данной статьи с тенденционной динамикой последовательности подачи материала автором «Основ Ииссиидиологии» от 5-го к 6-му томам (начинаясь с амплиссимных информационно ноовременно-континуумных, эпифизарно-клауструумных и электромагнитных динамизмов, переходя в дальнейшем к дефинитивным архитектоническо-нейрофизиологическим и молекулярно-биохимическим «микроструктурным» тенденциозностям ЦНС-сущности). Вышеупомянутая дифференциация впервые проявляется в данных сценариях ПВК только в конце XVIII века благодаря работам И. Майера, который, кондиционально (субъективно-условно) продолжая и развивая немезианский подход, в своём трактате об анатомии и физиологии мозга первый высказал предположение о том, что в коре головного мозга локализована память, в белом веществе – воображение и суждение, в базальных областях мозга – апперцепция (осознанное восприятие) и воля, а деятельность мозга по интеграции всех этих психических функций осуществляется мозолистым телом и мозжечком.
На рубеже XIX и XX веков в научном мире окончательно утвердилась материалистическая парадигма десакрализации головного мозга с доминацией в среде нейрофизиологов постулатов локализационизма, отрицающих как сам факт наличия общего информационного пространства (НВК), так и влияние бессознательных и подсознательных уровней самосознания, сводящих все психоповеденческие реакции исключительно к субстратам головного мозга, непроизвольно вызывая этим у нас условные ассоциации с критикой месткома (мозга) на собрании членов профсоюза (локальных анатомо-нейрофизиологических составляющих), вплоть до нигилизации объективой реальности самого руководящего органа.
Наиболее значимые направления представлены работами следующих ученых:
– М.Ж.П. Флуранса, который, разрушая участки больших полушарий у птиц, наблюдал, что через некоторое время поведение птиц восстанавливается, причём это восстановление идет относительно одинаково, независимо от того, какая часть больших полушарий была разрушена; на этом основании он сделал вывод о том, что, несмотря на то, что весь мозг является сложным органом, тем не менее его кора действует как однородное целое, являясь примариусивным доменом (главенствующей структурой) поведенческих реакций. Любопытно, что своими анатомо-физиологическими экспериментами и выводами Флуранс предвосхитил «кровожадные» работы А. Монуша, У. Фримана и их последователей, проведших, начиная с 30-х по 50-е годы ХХ века, около 70 000 «терапевтических» (объективно, с ллууввумической точки зрения, ошибочно лечебных) лейкотомий (упрощенно – лоботомий) – хирургических воздействий на белое вещество, приводящих к разрушению нервных соединений с префронтальной зоной коры головного мозга;
– П. Брока, соотнёсшего прижизненные речевые (вербальные) нарушения у своих пациентов с аутопсически каузально (причинно-следственно) доказанными деструкциями в конкретной области мозга – задней трети нижней лобной извилины («центре моторных образов слов»), что и было принципиально (с точки зрения локализационного подхода) подтверждено и дополнено спустя десятилетие после находки Брока его последователем в локализационной «онтогенетичности» поведения – К. Вернике («отцом слуховой составляющей речи»), который описал случай поражения задней трети верхней височной извилины левого полушария, вызвавший нарушение понимания речи. Описание двух совершенно изолированных участков мозга, поражение которых приводит к нарушению столь значимых «функций», вызвало активность дальнейших «локализационных» исследований. При помощи данного примера, собственно, как и всех предыдущих, вышеописанных в статье, преследуя цель дальнейшего соотнесения с материалом 6-го тома, основанном на «онлайн инвиво («на живом человеке») медитационно-инвазивной диагностике», я считаю целесообразным акцентировать внимание читателя на констатации ПВК-сценарной объективности привязки субъекта научных изысканий учёных к исследованию именно постревитализационного и (или) инвитро («посмертного» и/или «изученного в пробирке») материала, с дальнейшей субъективной ременинсцированной трансдукцией (переносом) в виде преобразования результатов исследования в причинно-следственные коннективности (связи), жестко соотносимые с витальными (прижизненными) философско-антропологическими поведенческими динамизмами ФД любой ФС;
– Э. Фрича, Э. Гитцига и В. Беца (обнаружившего гигантские «функционально доминантно двигательные» пирамидальные клетки), которые в семидесятых годах XIX века, раздражая кору головного мозга собаки электрическим током, впервые установили, что стимуляция некоторых ограниченных участков коры приводила к сокращению отдельных мышц, и тем самым доказавшими данными экспериментами наличие в коре головного мозга изолированных «двигательных центров».
Хронологическое описание философско-антропологических теорий поведения объективно невозможно без упоминания бихевиористического направления – работ И.М. Сеченова и И.П. Павлова, преобразовавших изыскания Д. Уотсона в практику условно рефлекторного научения, перестав пугать детей наэлектризированными кроликами и перейдя на эксперименты с условно окололлууввумически менее жесткими нейрофизиологическими манипуляциями на собаках. Далее они реформировались В.М. Бехтеревым в «объективную психологию», в рамках которой рефлекторный процесс рассматривался как конкретное выражение и способ реализации любой ФД, представляющей единый нервно-психический процесс, в котором в нерасчленённом виде представлены и физиологические, и психические компоненты, а сама же деятельность человека ограничивается суммой рефлексов, различающихся по сложности, характеру и особенностям организации. Попутно не можем не отметить тот факт, что В.М. Бехтерев является также автором одной из теорий «Бессмертия», в основу которой, по сути, положены интуитивные описания ученым динамики межвозрастных постревитализационных внутриутробных амицираций (перефокусировок).
Выполняя обещанное выше лимитирование изложения данной статьи рамками «от Галена до Крика» и не ставя перед собой целью детальное рассмотрение революционных теорий генетического и эпигенетического детерминизма, перешагнув через столетие, предлагаем совместно с читателем перейти к описанию подхода, официально декларируемого современными нейронауками (нейропсихологией, нейрофизиологией, нейроморфологией, нейрогеномикой и т.д.), изучающими головной мозг высших приматов, включая человека.
Во второй половине ХХ века впервые на проблему отсутствия унифицированной общепризнанной теории мозга, а также на факты непонимания устройства и принципов его работы было указано первооткрывателем структуры ДНК, лауреатом Нобелевской премии Фрэнсисом Криком, написавшем аналитическую статью о головном мозге, в которой говорилось о том, что мы ничего не знаем о мозге и его устройстве, при этом им был проведен анализ существующих подходов к изучению мозга и показано отсутствие новых концептуальных идей в понимании его функционирования, а также сделан вывод о том, что мы и поныне находимся в эксцедерично-допарадигмальном (промежуточно необщепризнанном) периоде развития. Вышеприведённое высказывание вынуждает автора статьи использовать применительно к описанию состояния современной нейронауки цитату Г. Горина из «Анатомии любви»: «… легкие дышат, сердце стучит, а голова – предмет тёмный и исследованию не подлежит…».