Былины Окоротья

– На твоём месте государыню Врасопряху я бы так не называл, – понизив голос, предостерёг воевода Митьку, – Коли не хочешь окончить свои дни, покрывшись язвами от какой-нибудь неизлечимой лихоманки или обернувшись в бестию лесную. В козла там, али жабу…

– Ведьма? Серьёзно? – Калыга, дёрнув поводья, сдержал норовистого, бьющего копытом жеребца и присвистнул, – Вот уж не сказал бы.

– Её с… другом Ксыром, Хоровод нам в помощь прислал. Так что побольше уважения. Искренне советую.

– Жаль. На вид хороша девица, – Митька надув под усами губы сладко причмокнул, – как раз в моем вкусе. И подержаться есть за что, и пальцы жиром не измажешь.

– О ком это вы? – спросил подъехавший к ним Пётр.

– О жарком, что у Ипполита подают, – быстро сказал Всеволод, – Митрий вишь выехал, не успев позавтракать, вот и поминает брашно20.

Калыга звонко рассмеялся.

– Точно. Такое жаркое я б прям сейчас-то и… отведал. Чего уж там и добавки попросил бы.

Княжич недоверчиво поглядел сначала на опричника, потом на Всеволода. Но видя, что никто из них не спешит ничего объяснять, обидчиво нахохлился.

– Не хотите говорить, так и не надо!

– Не о чем тут говорить, до Засеки ещё вёрст немало, а смеркаться начнёт самое большее через три часа…, – Всеволод развернулся и уверенно зашагал по дороге, нагоняя хвост колонны. Не оборачиваясь к верховым, он на ходу закончил: – … так что ты, Калыга, пристраивай своих людей в арьергарде и вперёд. Путь нам предстоит неблизкий.

– Вот ещё, нюхать вашу бздень, пыль глотать да вшей за гридями цеплять? Не бывать этому! – Тютюря одним резким, злым движением вогнал саблю в ножны, – Мы до Засеки сами, первые доскачем, там и лагерь разобьём, а вы уж тут плетитесь, пока силы есть. Пеший конному не друг.

– А вот это не тебе решать, – сухо произнёс Всеволод, – вы тут под началом у Петра. За ним и слово.

– Это что шутка? – Калыга недоверчиво осклабился, изумлённо испепелив колючим взором юношу. Тот, похоже, и сам пребывал в смятении от слов Воеводы

– Нет. В нынешнем походе – Пётр главный. На то воля Ярополка.

– Да чтоб я, потомственный боярин из рода Калыган…– начал было Тютюря, но Всеволод перебил его.

– Насколько помню, ты, потомственный боярин, пред ликами богов поклялся чтить князя и родных его, оберегать престол Марь-города и исполнять наказы владетеля беспрекословно. Или я что-то упустил?

– Нет, но ведь это смех и грех, Пётр слишком молод чтобы…

– А ну прекратите оба! – пресёк их перебранку княжич. Облизав губы, он возбуждённо привстал в седле и продолжил:

– Лаетесь, как два пса. Хватит. Раз уж отец отрядил меня командовать, пусть так и будет! И посему я говорю – мы с Митрием и другами поскачем оперёд. Будем ертаулом, охранением нашего отряда. Разведаем всё окрест и дождёмся подхода остальной дружины. Вот моё слово!

– Как скажешь, княже, – Всеволод постарался, чтобы разочарование, не отразилось на лице, – только негоже это – оставлять за спиной своих людей.

– Вот ты с ними и пойдёшь, – по-юношески ломким голосом ответил Пётр. Нахохлившись он всем своим видом выказывал непреклонность.

Тютюря расхохотался, победно блеснув глазами.

– Ай да Петруша, ай да молодец! Поставил на место воркотуна. Пусть он сам с мужиками со своими по грязи плетётся, а мы с тобою вмиг до Засеки доскачем, да ещё и поохотиться успеем.

Юноша залился румянцем и хлестнул нагайкой круп Ставраса.

– Ну, так вперёд, чего мы ждём!

Кони были борзы и рванули с места, на третьем вдохе перейдя на рысь затем в галоп. Вытянувшись в струну, они стрелою пронеслись мимо дружины. Опричники засвистели, заулюлюкали, пускаясь следом, и шумный гурт умчался прочь, выбивая подковами следы в дорожной грязи.

Окольничий смотрел им вслед и чувствовал, как на душе скребутся кошки. Дурное предчувствие охватило воеводу, накатив волной. Холодная пятерня беспокойства, неприятно взъерошила волосы на затылке, заползла за шиворот. Так бывает, когда глубокой осенью идёшь рыбачить по первому, ещё не успевшему заматереть голубому льду. Вроде бы ты собран, осторожен, выверяешь каждый шаг, а всё ж под ложечкой сосет от тихого потрескивания под ногами. Одно неверное движение, одна ошибка и холодная вода сомкнётся над тобой, ворвётся в лёгкие, вмиг лишая дыхания и жизни.

Тяжело вздохнув, Всеволод прибавил ходу, стремясь занять своё место во главе колонны и освободиться от невеселых дум.

Вешняк, петляющий по обширным изумрудным лугам, в которые изредка вклинивались узкие, заросшие орешником и боярышником косы, постепенно вывел их к журчащей, неглубокой речке. Звалась она Итмень и являлась правым притоком Ижены. Поросшие зелёной стеной тальника берега полого спускались к ступенчатым перекатам, на которых вода пенилась и вихрилась, мерно колыхая бороды тины. Среди тёмно-зелёных лент водорослей, мелькали серые спины плотвы и окуней. Рыба, лениво шевеля плавниками, невозмутимо стояла в быстром течении. В прозрачной как слеза воде им нечего было бояться. Щуки и налимы облюбовали глубокие плёсы и не показывали свои зубастые пасти здесь, на мелководье. Единственным, кто их тревожил, был юркий зимородок. Зависнув над водой, он осколком малахита падал вниз, чтоб ухватить серебристую рыбёшку и взмыть с её трепещущим тельцем к небесам. Маленький убийца был доволен. Окрестности кишели от поживы и ему не приходилось голодать.

В воздухе, щекоча нос, стоял устойчивый запах мокрого ила и цветущей вахты. У берега квакали лягушки, но их тщания пропадали втуне, заглушаемые гомоном реки.

– Явнутова промыть, – сказал Всеволод подошедшей Врасопряхе, глядя как дружинники, закинув сапоги на плечи, босиком бредут по каменистому дну русла, – одно из немногих мест, где можно вброд переправиться через Итмень.

– А по виду и не скажешь. Ручей-ручьём, с берега на берег плюнуть можно.

– Это пока. Река Итмень не как другие реки и разливается не весной в половодье, а в середине лета, когда сходят снега на Дорогобужском перевале у Голым-горы, – пояснил воевода, – В изок21 её и не узнать. Могучая становится она. Там, – Всеволод указал рукой на запад, в сторону синеющего вдалеке горного хребта, – в ущельях на стремнине, несёт она на себе камни с коня величиной, крушит отроги скал, а здесь перейти на другой берег не стоит и пытаться. Итмень, она навроде вас, кудесников. Хоть и обычная на вид тихая протока, а копнёшь поглубже, так своя причуда.

– Надо же… интересно было бы послушать, какая-такая в нас причуда? – недовольно прищурилась волховуша, но Всеволод этого не заметил и продолжил:

– Я говорю о колдовстве. О Силе вашей. Она ведь простым смертным неведома, чужда и страшна. Деревенский мужик о плуге привык думать, о страде, ему и не понять, каким богам, хозяевам и интересам волхвы в очередной раз служат. Какую волошбу творят. Нет ему до того дела, как сказать по правде, и ворожеям до простого крепача. Может я и не прав, только вашего брата чаще встретишь на дворцовых пирах, чем на пашне в поле. Говорят, даже в чертогах Калиградского князя вежливец сидит одесную престола.

– И что с того? – морокунья гневно сдула непослушную прядь со лба, и подбоченившись вызывающе глянула на воеводу, – Коль у Ксарсагора Калиградского достает ума прислушиваться к советам дельным, мудрым, не следует его в том винить. Может, следуй все его примеру, и усобиц было б на Гальдрике поменьше, и опекаемому тобой простому люду жилось легче. Хоровод хочет изменить мир к лучшему, принести в него порядок, а этого не сделать, стоя за сохой. Мы защищаем людей от тьмы, что прячется не только в Бездне, но и в них самих. Об этом ты не думал?

– Оно, конечно так. В сплочённости сила, и недавняя война это доказала. Только злые языки болтают, что, дескать, колдун столишный на самом деле городом и правит. Что Хоровод с годами всё сильнее забывает, для чего был создан, а кудесники заместо служения богам, лезут в дела государственные…

20

еда, пища (уст.)

21

кузнечик, цикада", также "июнь"