Страница 14 из 23
– Машка! – я только и успеваю её окликнуть, от удивления – даже не домашним именем, а официальным, только моя Плюшка даже не оборачивается.
Шах и мат.
Что примечательно – никакого удовлетворения. Только сильнее клокочет внутри горечь. Потому что, может быть, Ветров и последний гад и сволочь, только вот это с Маруськой происходит из-за меня. Я ей сказала…
– Вика… – Ник и Яр окликают меня синхронно, когда я бросаюсь вслед за дочерью. Один – озабоченно, второй – даже виновато. Впрочем, мне сейчас не до триумфа, меня занимает только Маруська, эти двое могут и подождать.
– Оставайтесь тут, – бросаю я через плечо, – оба. Вы сейчас только помешаете.
Господи, только бы она не убежала далеко. Как я её здесь найду потом? Это же маленькая вселенная посреди высокого елового леса. Экологичненько и красивенько, но озабоченной матери маленькой единорожки, которая и без нервного напряжения особо не смотрит по сторонам и летит не разбирая дороги, – не очень-то спокойно.
А еще – господи, дай мне, пожалуйста, нужные слова. Такие, какие точно спасут ситуацию, сгладят её до допустимого уровня.
Потому что вот сию секунду я совершенно не представляю, как мне мою дочь успокоить.
Маруськи не хватает на дальний забег – слава всем богам. Но хватает на то, чтобы найти самую дальнюю конюшню, ту самую, у которой даже персонала не пасется, и нырнуть в неё, чтоб потом не вынырнуть.
Без инструктора не пускают, говорите?
Раздолбайство – это всеобщий бич, даже вот таких вот претенциозных заведений, как конно-спортивный клуб «Артемис», на сайте которого гордо висит расписание всероссийских соревнований по конкуру, которые проводятся на их базе.
От такого резкого скоростного забега у меня начинает покалывать в боку. И все же перехожу на медленный шаг при виде моей дочери, отчаянно мечущейся по чистенькому коридору между пустыми стойлами в поисках, где бы ей спрятаться от нас всех, безмозглых взрослых, подальше.
Не находит – и прижимается к стене спиной, глядя на меня глазами отчаянного, загнанного в угол зайца.
Господи, первый раз она так на меня смотрит…
И вот теперь сбежать хочется уже мне, только за такое точно надо будет расстрелять без суда и следствия. Пасуют и бегут от проблем маленькие девочки. Мама должна уметь это все разруливать.
И побыстрее. Чем быстрее разрулишь, тем меньше непоправимого ущерба случится.
– Бусь, ну что ты? – к Маруське я приближаюсь медленно – не хочу спугнуть своего зайчонка. Метнется она под моими руками – и поминай, как звали, только и уповай, что успеешь схватить вертлявую егозу за тот же капюшон. А не получится – придется снова носиться по территории клуба, пугая посетителей своей обеспокоенной физиономией.
Между нами остается всего один шаг, и это расстояние – как минное поле, на которое ступишь – и точно рванет. Но мы попробуем по-другому.
Я опускаюсь на корточки, чтобы видеть Маруськины глаза и не смотреть на неё свысока. Иногда взрослый авторитет совсем не нужен.
Свои ладони я к Маруське протягиваю как-то сама. Без особого умысла – просто предлагая.
Хочешь где-то спрятаться – давай тебя спрячу я.
Со мной у мамы такое срабатывало.
Правда и фееричный папа в моей жизни так и не появился. Хотя нельзя ведь сказать, что я его не ждала. И хорошо, что не появился. А вот с Ветровым так уже не будет.
Приглашением Маруська воспользоваться не спешит, раздумывает, но и я так быстро не сдаюсь – двигаюсь по «минному полю» медленно, по чуть-чуть сокращая расстояние. Нам нужен диалог или хоть какое-то сближение для начала, чтобы разбавить этот страх. Чтобы она поняла: я не заставлю её выбирать, мне это не нужно. Я никогда этого не хотела. Поэтому даже не портила её мечты собственными воспоминаниями о Ветрове. Ведь папой он может быть лучше, чем мужем. Даже если не знает, что он – папа.
С женой можно развестись, и она легко становится чужим человеком. Ребенок при разводе все равно остается общим.
– Солнышко…
В какой-то момент Маруська отворачивается и утыкается лбом в бревенчатую стену. Хорошая возможность, чтобы сделать марш-бросок и обнять, наконец, Плюшку за колючие худенькие плечики.
Вопреки моим ожиданиям, Плюшка не сопротивляется, как это у неё бывает, когда она дуется на меня, – стоит этаким пассивно сопротивляющимся объятиям Буратиной.
Нет. В этот раз она сама прижимается ко мне, крепко-крепко вцепляясь ладошками в мои руки. Уже хорошо – маму мы не боимся.
Осталось только поговорить.
– Не бойся, солнышко мое, – тихонько шепчу я, стискивая Маруську крепче, – ничего не бойся. Я рядом. И всегда буду.
Пальчики Маруськи сжимаются на моих запястьях так отчаянно, будто я её спасательный круг, и она вот-вот уйдет под воду.
– А он… Он меня сейчас не заберет? – тихонько, так, что я аж вслушиваюсь, чтобы разобрать её шепот, спрашивает меня Маруська.
Вот оно, блин. То, из-за чего мне хочется сдохнуть. Всего-то нечаянно ляпнула правду на вопрос дочери «Мам, а почему ты плачешь?» – и вот сколько последствий. Кто меня тянул за язык, а?
У Маруськи уже, поди, в голове красочная картинка, где Ветров хватает её в охапку и запихивает в свою машину, уезжая в закат. Можно сделать поправку на коня, суть от этого не меняется.
– Нет, солнышко, – обнять бы её еще крепче, чтобы уж самой поверить в то, что говорю, да только, боюсь, у мелкой моей затрещат её хрупкие косточки, – не заберет.
– А потом? – тихо озадачивает меня Маруська, как и многие дети умеющая формулировкой вопроса поставить в тупик. Что лучше – сладкая ложь сейчас или горькая правда потом? Ведь он может же… Как бы отчаянно я ни боролась, в моем случае это всего лишь дон-кихотская попытка устроить спарринг с мельницей.
Мама всесильная потом так запросто станет мамой-обманщицей. И какой смысл у этого вранья в этом случае?
И все-таки…
– И потом не заберет, – отрезаю я, и все-таки стискиваю свою дочь в руках еще крепче, – он просто увидит, какая я на него злая, и тут же передумает.
Ветров – и передумает, ага. У него же самое любимое развлечение – рушить мою жизнь до самого основания.
Вот только Плюшке этого лучше не знать. С неё хватит нашей правды!
Она и так тихонько похныкивает, утыкаясь носом в сгиб моего локтя. Ну вот, теперь мы еще и ревем. Вот и где то космическое материнское прозрение, когда его так не хватает?
– Плюш, – я осторожно разворачиваю дочь к себе, усаживая её на колено, пробегаюсь пальцами по щеке, стирая слезинку, – ты все еще боишься?
Маруська молчит, но еле-еле дергает из стороны в сторону острым, таким моим подбородком. Еще и плачет молча, прикусив губешку, выпуская из меня еще порцию свежей крови. Упрямо хмурится, типа «Вот еще, буду я бояться».
Бойцовый мой мышонок, уж насколько все проще было бы, если бы ты была принцессой. У принцесс эмоции наружу, они поплакали, а потом поправили корону и полетели дальше. А моя мышка ищет себе норку-укрытие.
– Ты по нему соскучилась? – тихо спрашиваю я и замечаю, как Маруська спешно прячет взгляд и покачивает головой во второй раз. Она уже в том возрасте, когда можно осознанно врать, хоть и получается это фигово. Значит – соскучилась. Даже очень. И даже боится мне это показать, хотя я ведь точно не хотела, чтобы моя дочь поддерживала меня вот так.
Совсем я съехала с катушек с этими разборками.
Вот только как мне принимать необходимое решение, зная, что на самом деле хочет Ветров?
Ведь любая встреча с Маруськой для него – как тур игры в покер, в котором любая улыбка моей дочери – это для него удачная карта в его комбинации.
Да, мнение ребенка учитывают в суде, даже если он десятилетнего возраста не достиг, – вызывают там представителя органов опеки, вот это все, но…
Но Маруське нравится папа.
И условия проживания у него лучше.
Не говоря уже о том, что связей больше.
И на чьей стороне будет суд?
Да, мой адвокат бодро обещает мне победу, но что еще он может обещать-то?