Страница 3 из 8
Однажды зимой произошла такая история. Кусо с одноклассниками возвращалась с занятий, и вдруг один мальчишка начал показывать пальцем в сугроб и со смехом кричать: «Смотрите, пьяный в снегу!» Норсоян посмотрела, куда он указывал, и увидела своего отца. Она молча подошла к нему, подняла и, как могла, потащила домой. На следующий день никто из одноклассников не сказал ей ни слова. «Класс сделал все, чтобы я не чувствовала себя изгоем. А ведь среди них были и благополучные дети, которых не трогали пальцем, и детдомовские, которые нагляделись всего, и такие же, как я, – барачные, избитые и лупленые. Каждый из них, очевидно, на моем месте сделал бы то же самое». Когда я спросила, не было ли у нее искушения оставить его там, чтобы прекратить зверства, она ответила, что никогда не хотела бы приложить к этому руку. «Как вам скажет любой человек из семьи алкоголиков, трезвый это был совершенно другой человек», – с грустной улыбкой сказала Норсоян.
Такой была жизнь Кусо с родителями, но не только они определяли ее развитие. Большое влияние на девочку оказали жители Бугуруслана, где к пятидесятым годам оказались многие представители интеллектуальной элиты страны. В 1941 году в Бугуруслане построили бараки, куда позднее привезли поволжских немцев-переселенцев из ликвидированной автономной республики. Затем, по воспоминаниям Норсоян, туда отправляли фигурантов «дела врачей»1, а после них – антисоветчиков, анекдотчиков и западногерманских коммунистов, «сдуру попросивших в Советском Союзе политического убежища», вспоминает Людмила. В брежневские времена бараки укомплектовывали служителями церквей. Все эти люди и их потомки, окружавшие Норсоян, принадлежали будто к абсолютно разным мирам. Ее лучшим другом стал Алексей Остроумов, внук Федора Остроумова – протоиерея и члена рязанской думы, нередко принимавшего высоких гостей, среди которых был, например, писатель и сценарист Борис Полевой.
Общение со ссыльными пробудило в Норсоян жажду знаний. Книги были ее самой большой и самой запретной страстью – сложные семейные взаимоотношения выливались в непростые правила жизни в доме Норсоян. Родители считали, что книги развращают юный ум девушки, поэтому свободное чтение находилось под запретом – во все библиотеки города были поданы записки, запрещающие выдавать Кусо книги. Но это не работало. Ничто не могло противостоять магическому обаянию Кусо, сплотившему вокруг нее половину Бугуруслана. Интерес ко всему новому, большие карие глаза и непослушные кудри, которые были только у Норсоян, мгновенно влюбляли в нее суровых взрослых. Библиотекарши втихаря давали ей книги и пускали в читальный зал, учителя и директор школы позволяли хранить книги в классных партах, а часть запрещенной литературы девушка и вовсе прятала под матрасом.
С одноклассниками отношения складывались сложнее. Гораздо чаще она предпочитала людям книги. «Наверное, меня считали странной девочкой», – вспоминает Людмила. В начальных классах ей было непросто найти взаимопонимание со сверстниками, общение с которыми удалось наладить только со временем. Зато в ней души не чаяли местные хулиганы. На вопрос, чем она вызвала их любовь, Людмила задумалась. «Я с ними разговаривала. И я с ними молчала. Никто ни с кем не разговаривает в большинстве своем, никто ни с кем не молчит о чем-то единодушно. Никто не замечает друг друга и себя. Все тонут в рутине». Хотя вместе с хулиганами Кусо не только молчала – случалось ей и уводить с урока весь класс, потому что там, за окном, их ждали «невероятно красивые облака». За эти проделки директор школы давал ей подзатыльник, а затем все равно прижимал к себе и говорил: «Ах ты ж моя любимица!»
Кажется, будто тяжелое детство никак не отразилось на личности Норсоян, потому что сегодня люди тянутся к ней, как к свету мотыльки. Она всегда приветлива, внимательна и открыта. Каждая ваша идея будет рассмотрена, вопрос обдуман, а авантюра встречена с восторгом. Ученицы школы модного бизнеса Fashion Factory School, которую открыла Норсоян, с нетерпением ждут ее лекций и визитов. Я заметила это, когда работала копирайтером в ее компании. Атмосфера в зале всегда меняется, когда заходит Норсоян, разговоры затихают сами собой, все внимание приковывается к ней. Учащиеся задают Людмиле вопросы, которых не слышно на других лекциях и которые чаще всего касаются не бизнеса, а вдохновения и веры в себя. Многие подходят к ней пообщаться после занятий, просят рекомендаций и обращаются уже после выпуска, чтобы она наставляла тех, кто решится открыть свое дело.
Перед лекциями в школе Людмилу часто можно встретить в коридоре со стаканчиком чая в компании журналистов, дизайнеров, партнеров и друзей, которые наконец-то смогли отловить ее между посещениями бесчисленных фабрик и поездками на всемирные выставки трикотажа.
Вдобавок к поразительной общительности Людмила отличается тем, что от нее практически невозможно уйти с пустыми руками. При приеме на работу в Fashion Factory каждому она выдавала вязаную шапку Norsoyan.
Когда я в первый раз пришла к Людмиле для обсуждения книги, у нее в гостях была ее давняя знакомая, которая занимается закупками тканей в Гонконге. Норсоян встретила меня в китайском традиционном мужском костюме, который ей подарила гостья. Девушка уже направлялась к выходу, держа в руках огромный, доверху набитый пакет. На прощание она сказала Людмиле с укором: «Ну вот, увожу от вас больше, чем привезла!» Мне в тот вечер завернули с собой конфеты из Амстердама. В следующий раз Людмила угощала меня яствами из разных стран: медом из Грузии, коньяком из Туркменистана и сладким хворостом из Башкирии – всё подарки гостей.
Можно ли сказать, что все это – результат одной только работы над собой? Какой же путь она проделала от сторонящейся людей напряженной девочки до излучающего свет человека? Искать нужно в полном контрастов Бугуруслане. Людмила любит вспоминать, как жила у одной из ссыльных старух и спала на печке. Где-то там искрилась зима, завывала вьюга, и ей вторили волки. А Кусо лежала на печке, кутаясь в тепло и уют. Парадоксально, но сильнее всего мы ощущаем безопасность, когда где-то недалеко рыщет угроза, которая – ты знаешь – не пройдет через толстые стены твоего дома.
Суровые зимы выгоняли животных из леса ближе к городу, куда они сбегались в поисках еды. Чтобы помочь зверью, но не подпустить близко к домам, город обставляли стогами сена и глыбами каменной соли. На угощение шли лоси и степные звери, а за ними уже приходили волки, поэтому по вечерам в окрестностях Бугуруслана лучше было не ходить.
Морозы в городе стояли такие, что часто звери просто замерзали на улице, не найдя теплого укрытия. Тогда неравнодушные детишки, Кусо и ее друг Леша, доставали из сугробов не успевших долететь до теплого укрытия птиц и несли их отогреваться в сени. Многих удавалось спасти, хотя Норсоян до сих пор помнит совенка, так и не оттаявшего после мороза.
Суровость края и того времени сказывалась на жителях. В те времена город делился на районы, которые между собой не дружили. По выходным местные жители выходили на кулачные бои, которые называли «махаловкой». «Это было ужасно, – вспоминает Норсоян. – Каждые выходные были убийства». Поначалу в боях участвовали только юноши, но впоследствии к ним присоединились и девушки – они вбивали в туфли гвозди, затачивали каблуки. В конце концов ситуация зашла так далеко, что в Бугуруслан прислали московское подразделение милиции. Местные же представители органов правопорядка приходились родственниками участникам боев и справиться с ситуацией не могли. Регулярные схватки прекратились только после вмешательства столичных милиционеров.
Среди боевой молодежи были и друзья Кусо. Одного из ее одноклассников посадили в седьмом классе за убийство – они с другом напали на московского командировочного, чтобы снять с него джинсы. «Это была эпоха, когда убивали за норковую шапку, за золотые сережки, фирменные джинсы. Тогда был рынок дефицита. Все были одинаково бедными, не подозревавшими даже, что это такое – быть богатыми. Поэтому в то время ценились не люди, а вещи». В то время далеко не все регионы жили в сытости и достатке – многие города кормили Москву, в том числе и Бугуруслан, который отправлял в столицу продукты с мясокомбината и молочного завода. Их в городе купить было нельзя. «Я помню, как офонарела в первый год жизни в Москве, увидев свежие огурцы осенью. Я не знала, что такое бывает. Потому что овощи появлялись на огороде и сразу заканчивались. Их засаливали, чтобы было что зимой поесть». Именно в те времена и появились так называемые «колбасные электрички», на которых по выходным жители дальних городов ездили в Москву за продуктами. В таких поездах все время пахло едой.
1
Подтверждения этому факту найти не удалось.