Страница 166 из 189
С хитростью и предусмотрительностью, достойными лучшего применения, папское управление решило держаться наступательного образа действий, и не только в Италии, но и всюду. Поэтому было торжественно заявлено, что весь гордый своим разумом мир должен подчиниться новому великому догмату, какого не придерживался еще ни один папа за все прошлые века. 29 июня 1868 года появилась булла «Aeterni patris», в силу которой 8 декабря 1869 года в Риме созывался духовный собор, и лишь постепенно стало известно, что на соборе поднят будет вопрос о возведении в степень догмата и утверждении непогрешимости папы в делах веры и нравственности. Весь протестантский мир отнесся к этому довольно равнодушно, чем и доказал, насколько мало он был знаком с могуществом католического мира; но католики пришли в волнение. Повсюду раздались горячие речи и толки среди философов и богословов. Так например, известнейший из них, профессор Игнатий Дёллингер в Мюнхене, выступил в качестве вождя и оратора во главе несогласных с новым догматом. Дёллингер доказывал, что этот догмат прямо противоречил убеждениям католической Церкви, утверждающей и допускающей непогрешимость суждений папы лишь совместно с епископами.
Однако дело все шло и шло своим чередом, и 8 декабря 1869 года святейший собор был объявлен открытым в храме Св. Петра. В его состав входило 750 членов и громадное большинство было на стороне Пия IX, действовавшего по наущению иезуитов; все старания меньшинства, состоявшего большею частью из немецких, австрийских и французских епископов, которые силились доказать несогласие нового догмата с воззрениями христианства, и указывали на беды, в которые он мог вовлечь Церковь, — все было тщетно. 18 июля 1870 года, после последнего голосования, в котором более 115 епископов оппозиции уже не принимали участия, были объявлены новые постановления «о Церкви» («de еcclesia») и «о первосвященном Римском» («de Romano pontifice»), по которым впредь полагалось каждому христианину верить, что папа непогрешим в тех случаях, когда он выступает как высший судья и учитель, когда он говорит «ex cathedra» (с кафедры), что он непогрешим сам по себе, а не вследствие совокупного действия с Церковью, «ex sese, non ex consensu ecclesiae».
Установление непогрешимости папы как раз совпало с той достопамятной минутой, когда Франция решилась отомстить новому германскому государству за поражение своей политики при Садове. Через день после известия о ватиканском декрете в Берлин пришло объявление Францией войны.
Надежды, которые французы возлагали на германский кризис, были совершенно развеяны победоносными действиями пруссаков. Французские министры и государственные деятели не скрывали того глубокого разочарования, в которое повергла их победа пруссаков при деревне Садова (как они называли бой при Кениггреце); но это было лишь начало целого ряда неудач. Уступка Венеции итальянцам не привела, как они надеялись, к разрыву между Италией и ее союзником — Пруссией; мирный договор был заключен без существенного вмешательства Франции, которая вынуждена была довольствоваться незначительными и даже скорее кажущимися, нежели действительными, уступками. 6 августа французский посол в Берлине, Бенедетти, поставил Бисмарку альтернативой: или уступить Франции Майнц с соответствующими землями, или тотчас же принять объявление войны. На это Бисмарк лишь сухо ответил: «Хорошо! Пусть будет война!» (Gut! Da
Между тем, открылись новые виды на «вознаграждение себя» и на ограничение власти Германии над германскими же владениями. Так, например, голландский король выразил готовность продать Франции за довольно крупную сумму герцогство Люксембургское. Это небольшое государство, занимавшее всего 46 кв. миль при 200 000 человек населения, находилось, с прекращением существования Германского союза, в неопределенном положении; но оно все еще принадлежало к таможенному союзу и потому в его крепостях стоял прусский гарнизон, Пруссия же отказалась стать в этом случае на сторону Франции. Весной 1867 года уже готова была начаться война из-за этого клочка земли, население которого вообще относилось к этому вопросу равнодушно. В это время были обнародованы тайные оборонительно-наступательные союзы Пруссии с южногерманскими государствами, и Наполеону, как оказалось, приходилось теперь иметь дело не только с одной Пруссией, но и со всей Германией. Наполеону пришлось приостановить свое решение и допустить вмешательство в это дело посторонних держав; особенно усердно хлопотал о его осуществлении австрийский министр граф Бейтс. Впредь, опираясь на гарантию Европы, Люксембург должен был оставаться нейтральным владением, не выходя из состава германского таможенного союза. Прусский гарнизон вскоре покинул Люксембургскую крепость, а 11 мая 1867 года решено было уничтожить все ее укрепления.
Император Наполеон III, в своем желании отвлечь внимание Европы от своих неудавшихся замыслов, задумал устроить всемирную промышленную выставку, на которую 1 апреля 1867 года были приглашены державные гости, в том числе и король-победитель французов при Садовой (Кениггреце). С заключением нового таможенного союза власть Пруссии еще более усилилась. Когда же, вследствие свидания в Зальцбурге французской и австрийской державной четы, в августе месяце прошли тревожные слухи, Бисмарк дал понять французам циркулярной депешей, что отношения северогерманского союза к южногерманскому носят исключительно внутренний характер. Все эти неудачи, к которым прибавилась еще и мексиканская, окончившаяся злополучно для легковерных и обманувшихся в своих ожиданиях, поколебали уважение к императору и еще более усилили власть оппозиции. Выборы в законодательный корпус, состоявшиеся в мае 1869 года, ослабили существовавшее дотоле большинство и, наоборот, усилили партию умеренных настолько, что император признал за лучшее сделать народу некоторую уступку.
В конце 1869 года Наполеон поставил во главе министерства Эмиля Оливье — вождя партии умеренных, — человека умного и настолько энергичного, что он во главе своих единомышленников смело шел вперед по пути преобразования императорской Франции в конституционную. Он встретил сильную оппозицию со стороны прежнего большинства — императорских пособников, равно как и со стороны республиканской оппозиции с Жюлем Фавром, Гамбеттой и памфлетистом Рошфором во главе: успех его листка скандалов, «Марсельеза», достаточно ясно указывал на то, в каком смутном и напряженном состоянии находилась тогда Франция. Однако изменения в конституции, предложенные министерством, были приняты, а законопроект, охватывающий их целиком, был представлен на утверждение Сената 28 марта 1870 года.
Эмиль Оливье
Суть этих изменений заключалась в следующем: император, Сенат и законодательный корпус должны войти между собою в обыкновенные конституционные отношения. До сих пор Наполеон III давал волю Оливье и не мешал проявлениям его доверчивых увлечений; но, в то же время, он был настолько проницателен, что решил изменить существующий государственный строй империи в конституционную монархию. Поэтому, по совету опытного и умного Руэ, своего бывшего министра, а ныне так называемого «вице-императора», он ловко вывернулся из раскинутых ему сетей, потребовав, чтобы новые конституционные постановления были утверждены плебисцитом. Оливье ничего не имел против, тем более, что это требование не выходило за пределы положений настоящей конституции; он горячо отстаивал это желание императора в Палате. Палата же, «вполне полагаясь на покорность министров императорскому и парламентскому управлению», перешла к очередным делам. Префектам была внушена «кипучая деятельность» (activite devorante), а сам Наполеон, желая укрепить свою власть и свое значение, обратился к каждому из избирателей с одинаковым для всех письмом, в котором он искал у них утвердительного ответа на вопрос: «Находит ли французский народ законными и справедливыми те либеральные реформы, которые сделаны императором и его главными государственными учреждениями в конституции после 1860 года и одобряет ли он заключение Сената от 20 апреля 1870 года?»… т. е. то его заключение, которое делало его новые назначения согласованными с конституцией. Такой вопрос просто означает: Наполеон или нет? Наполеон или война? Наполеон или республика? Наполеон или… ничто? Общее настроение народа сказалось в пользу Наполеона, а следовательно и в пользу единодержавия, на стороне которого оказалось 7 350 000 голосов, а против него было лишь 1 500 000. Таким образом, министерство Оливье превратилось в монархическое, а он сам, со своими сподвижниками, оставил его. На место министра иностранных дел Дарю был назначен посол в Вене, герцог де Граммон, которому, как мы увидим ниже, предстояло играть в ближайшем будущем весьма печальную роль.