Страница 3 из 13
– Мне кажется… смотреть на меня не обязательно… – Нина явно развернулась, чтобы уйти, но замерла, точно желала получить разрешение на это. – Вам что-нибудь принести?
«Сырники с вишней», – мысленно усмехнулся Андрей и подошел к окну.
– Нет, иди спать.
– Спокойной ночи.
Он стоял долго и неподвижно, глядя в черноту сада, и лишь смутно улавливал свет фонаря. Память рисовала берег моря, хрустальные брызги соленой воды, смех, шелест листвы, два стареньких шезлонга, две белые чашки на краю поцарапанного предыдущими жильцами пластикового стола и облупившийся забор, покосившийся под тяжестью дикого винограда. Пожалуй, если Андрей и был когда-то по-настоящему счастлив, то там… и тогда… С той женщиной, которая не могла задержаться в его жизни надолго, но каждый вечер, прижимаясь крепко, шептала: «Завтра будет хороший день. Я верю в это».
– Спокойный ночи, – ответил Андрей, зная, что Нина все еще стоит около лестницы.
– Завтра будет хороший день, – дежурно, без тени эмоций, произнесла она и добавила чуть громче: – Я верю в это.
Он сорвался с места, налетел на стул, отшвырнул его, сжал плечи Нины, развернул ее к себе, наклонился, уткнулся носом в макушку и втянул в ноздри незнакомый цветочный запах. Наверное, запах шампуня. Сердце колотилось бешено, и Андрей медлил, прежде чем сделать именно то, чего в эту минуту желал больше всего. У нее светлые волосы… Это он знает давно… Но какие глаза? Губы?..
Как и положено слепому, Андрей сначала прошелся по лицу Нины пальцами, а затем коснулся ладонями ее щек, приподнял ее голову и приблизился так, что дыхание девушки коснулось его лица. И как жадный пес, нашедший в лесу непонятную добычу, – ежа или перепуганную насмерть мышь, Андрей принялся «читать» каждый миллиметр кожи, изгиб переносицы, дрожь ресниц, родинку над правой бровью… И он это делал целую вечность, до тех пор, пока портрет не стал четким и ясным.
– Но… это не можешь быть ты… – прохрипел Андрей и отшатнулся, точно увидел привидение. – Кто ты?
– Я… Нина…
Судорожно вздохнув, она бросилась вверх по лестнице. Топот ног сливался с ударами его сердца и практически оглушал. Два человека не могут быть настолько похожими просто так…
– Кто ты?! – крикнул он и вцепился в перила.
Топот оборвался. Скрипнула ступенька. А потом раздался дрожащий голос:
– Я… ваша дочь… Извините… – Облако качнулось, зарябило, а потом растворилось в темном пространстве второго этажа.
– Сколько тебе лет?! – Еще не до конца осознавая услышанное, Андрей интуитивно попытался отыскать хоть какую-то точку опоры в происходящем.
– Семнадцать… – долетело непойми откуда и эхом зазвучало в голове.
«Андрей, ты превращаешься в сумасшедшего пилигрима, странствующего по вымышленным мирам, давным-давно потерявшего координаты и ориентиры! Каждый раз, когда я вижу тебя в таком состоянии, я задаюсь вопросом: а вернешься ли ты вообще в нашу реальность?..» – отчего-то вспомнились слова Марины. Может, он уже потерял рассудок? И все это… мираж?
Андрей встретил ее случайно на берегу Черного моря. Неспокойные волны искрились на солнце, пенились, утюжили песок и оставляли после себя осколки мелких ракушек. Воздух казался соленым и вкусным, хотелось дышать полной грудью и получать удовольствие от этого продолжительного тет-а-тета с великой природой. Но дыхание Андрея сбилось, когда он увидел хрупкую девушку в тонком бежевом платье, украшенном кружевными воланами. Ветер растрепал ее длинные светлые волосы, брызги намочили подол, какая-то неведомая печаль сделала взгляд голубых глаз грустным…
– Сланцы унесло в море, – объяснила она, вздохнула и сморщила курносый нос. – Я отвернулась на секундочку, и их смыло волной. Так жалко… Я их только вчера купила.
Она сделала попытку убрать волосы от лица, и на пальце блеснуло тонкое обручальное кольцо. А уж потом Андрей заметил родинку над правой бровью.
Наташа. Белая чайка, выбравшая для полета нежности и любви море его жизни. Как хорошо было потом просыпаться вместе на скрипучей кровати, и чтоб лучи солнца непременно пробирались в комнату с раннего утра, и на завтрак – холодное молоко и мягкий белый хлеб или сырники. Тогда Андрей не был известным автором, но сюжеты уже мучили его, и он устремился на юг, чтобы погрузиться в писательскую работу. Снял весьма скромный домик, на большее попросту не хватило денег, и два дня просидел над прологом. Кто ж знал, что иногда музы выходят гулять на берег, и волны бессовестно уносят их новенькие сланцы…
Поступив в родном Питере в институт, Наташа почти сразу вышла замуж за своего преподавателя. Он был старше на семнадцать лет и усиленно занимался наукой. И эти два факта неожиданно оказались губительными для юной неокрепшей души. Наташе не разрешалось приводить друзей (они слишком шумные), в ее сторону летела едкая снисходительность (кто ты и кто я?), довольно быстро пришлось научиться перечеркивать свои желания, и к двадцати трем годам Наташа признала, что совершила ошибку… Она бы ушла. При других обстоятельствах. Но у мужа было больное сердце, а она не из тех, кто толкнет к погибели или бросит на переправе. Вот только нужен был глоток воздуха, чтоб спастись самой, чтоб еще продержаться. И Наташа придумала для себя поездку на море. Именно море дает самое настоящее ощущение свободы…
Андрей не знал, что бывает так хорошо и больно одновременно. И когда утром разламывал вилкой сырник с вишней, приготовленный Наташей, он мысленно произносил: «Господи, спасибо… И помоги…» Одной минуты хватило чтобы понять – это мой человек. Тот самый. Единственный.
Три недели счастья, а потом – слова и планы, которые разбивались вдребезги, оставляя порезы на душе. Хрупкая Наташа превращалась то в скалу, то в чайку, и на все уговоры звучал один ответ: «Нет, я не могу…» И однажды утром она ушла навсегда. Андрей видел застывшие в ее глазах слезы, и губы были сжаты так, что побелели…
Он злился.
Метался.
Ненавидел.
Молился.
Любил.
И жалел Наташу.
И еще в тишине маленьких комнат просил прощение за то, что так поздно появился в ее жизни.
Андрей не смел подняться на второй этаж. Ему казалось, что он и есть настоящий пилигрим, скитающийся долгое время по разным мирам и однажды постучавшийся в дом, построенный неизвестно кем на границе прошлого и настоящего.
В гостиной горел свет. И там – наверху – горела одна лампа. Как мало для него сейчас. Мало несмотря на то, что давным-давно по этим комнатам его уверенно водят за руку память и обострившееся чутье. Андрею хотелось рычать, глядя на густую черноту второго этажа.
«Где она?.. Позову, но не откликнется… Нет, не откликнется…»
Нервно сжав зубы, он шагнул на первую ступеньку и двинулся вверх по лестнице. На широком лбу выступили капельки пота, и рубашка прилипла к спине. Андрей привык к слепоте, но сейчас отдал бы очень много, чтобы видеть выражение лица своей… дочери. Ему была важна любая ее реакция на все. Но он не увидит.
«Сомневаюсь ли я, что Нина моя дочь? Нет… тут не обошлось без Марины».
Горькая усмешка скользнула по губам, но потом Андрей понял, что больше не в силах медлить. Он рванул вверх и как лев, потерявший в ночной саванне своего детеныша, принялся впитывать темноту с ее шорохами и еле уловимыми вибрациями воздуха. От волнения он забыл про кресло и врезался в него, чертыхнулся и устремился дальше, торопливо выстраивая в голове план комнат и схему расстановки мебели.
Она там. Рядом с библиотекой.
– Нина… – позвал Андрей, не слишком-то надеясь на ответ. Она наверняка напугана собственным признанием и теперь не представляет, что делать. Да и как он сейчас выглядит? Давно нормально не спал и не брился. И чего от него может ждать Светлое Облако, залетевшее без приглашения? – Нина…
Дверь в эту комнату оказалась распахнутой, горел только ночник. Андрей болезненно прищурился и повернулся сначала вправо, а затем влево.