Страница 12 из 17
Голос Диклана звучал приглушенно.
– Выгони их отсюда.
Его трудно было разглядеть в постели, потому что он замотался в кокон из простыни и одеяла, края которого как можно плотнее прижал к матрасу, чтобы в него не пробрались мелкие твари. Однако их это не останавливало. Кот с неподдельной преданностью теребил простыню у его лица. Олени размером с кошку мяукали и били лапами (или, может, копытами?) в изножье кровати. Крылатые ящерицы игриво набрасывались на ноги Диклана всякий раз, когда он шевелил ими под одеялом.
– Уложись в это столетие, – донесся голос Диклана. – Убирайтесь.
Все они были грезами.
С тех пор как Диклан и Мэтью переехали из Амбаров, Ронан, очевидно, приснил себе целый зверинец. Животные, казалось, вполне успешно добывали себе пропитание в отсутствие Ронана, но тем не менее быстро смекнули, что их утренний ритуал должен включать в себя побудку Диклана с последующими нежностями. Мэтью бы не возражал, если бы они будили его, однако звери так и не выказали интереса к его окну. Словно существа из сновидений как-то догадались, что Диклан из тех людей, кому это понравилось бы меньше всех, и, следовательно, именно он был наиболее притягателен для их ухаживаний.
– Так, ребята! – весело сказал Мэтью. – Давайте-ка раздобудем завтрак! Тебя не касается!
Это было адресовано огромному кабану, который по причине своих размеров не мог пролезть ни в дверь, ни в окно. Зверь попал в комнату в виде отвратительно воняющего газа, и Мэтью знал, что сперва его нужно уменьшить до первоначальной формы.
Мальчик захлопал в ладоши и заорал кабану в морду:
– Давай! Давай же!
Вздрогнув, кабан попятился, но упорно оставался неизменным. Его гигантский зад врезался в комод. Плечо смахнуло книги с полки. Ноутбук Диклана зловеще хрустнул под копытом. Проблема заключалась в том, что зверь уже начал привыкать к Мэтью. С каждым разом требовалось приложить все больше и больше усилий, чтобы его напугать.
– Это был мой… – раздался сдавленный голос Диклана из-под одеяла. – Все приходится делать самому.
Он резко вскочил с кровати, завернутый в простыню, как привидение.
И Мэтью, и кабан, оба шарахнулись от неожиданности.
Животное мгновенно превратилось в облако ядовито смердящего газа, в самый грандиозный пук на свете.
Мэтью остался собой.
– Пресвятая Мария, дай мне терпения, – рявкнул Диклан. Быстро замахав простыней вверх и вниз, он выпустил газы кабана в окно. Одна из присненных птиц с любопытством ткнула его босую ногу клювом в форме отвертки. Диклан поднял ее с пола и выбросил в окно вслед за исчезающим облаком.
– Эй! – сказал Мэтью.
– Все с ней в порядке. Смотри, вон она. – Диклан захлопнул окно. – Просто убери их отсюда. На этом все. Я займусь сегодня замком. Заклею его. И приделаю шипы. Снаружи. Чего ты ждешь, Мэтью? Каждое утро ты становишься все медлительнее. Не вынуждай писать для тебя список обязанностей.
Прежде, до всего случившегося, Мэтью посмеялся бы над словами брата, а затем выполнил все его просьбы. Однако на этот раз он сказал:
– Я не обязан тебя слушаться.
Диклан даже не потрудился ответить, а вместо этого начал энергично выбирать себе одежду.
Что раздражало Мэтью еще сильней. Злость волнующим и опасным образом переплеталась с тем чувством, что он испытывал, глядя на себя в зеркало в ванной. Мальчик сказал:
– Ты только что выбросил в окно одного из моих братьев и сестер.
Заявление предназначалось для пущего эффекта, и оно достигло цели. Диклан одарил Мэтью одним из своих самых «диклановских» выражений лица. Обычно старший брат использовал только два. Первое – Скучный Бизнесмен, Кивающий На Каждое Ваше Слово, Терпеливо Дожидаясь Своей Очереди Высказаться. Второе – Сдержанный Папаша С Синдромом Раздраженного Кишечника, Который Осознает, Что Сперва Должен Позволить Ребенку Воспользоваться Общественным Туалетом. Обе мины подходили практически к любой ситуации, в которой оказывался Диклан. Однако было и третье: Взбешенный Двадцатисчемтолетний Человек Жаждет Наорать На Своих Братьев, Потому Что Какого Черта. Он применял его нечасто, но отсутствие практики не делало выражение менее искусным или менее «диклановским».
– У меня сегодня нет времени для твоего личностного кризиса, – заявил Диклан. – Я пытаюсь раздобыть для нас машину, оставаясь вне поля зрения, и не допустить, чтобы нас окончательно облапошили партнеры нашего безалаберного отца. Так что был бы признателен, если бы ты отложил его до выходных.
Лишь с недавних пор Диклан по-настоящему начал высказывать вслух свои чувства по поводу Ниалла Линча, и эта перемена также была Мэтью не по душе.
– Ты не имеешь права указывать мне, что чувствовать. Я больше тебе не верю, – сказал он.
Диклан надел галстук. Его персона носила галстуки, как большинство людей нижнее белье. Брат, несомненно, считал неприличным появляться без него на публике.
– Я уже попросил прощения за то, что скрыл от тебя правду, Мэтью. Чего еще ты хочешь? Больше извинений? Попробую сочинить что-нибудь, что придется тебе по вкусу, в перерыве на работе.
– Ты врал, – сказал Мэтью, – а это не так просто забыть.
Каким-то образом Диклан уже умудрился полностью облачиться во все свое корпоративное великолепие. Мгновение он изучал Мэтью, и выражение его лица оставалось достаточно серьезным, чтобы мальчик пожелал, чтобы все было как в старые времена, когда он все еще верил, что у его старшего брата есть ответы на все вопросы и ему можно безоговорочно доверять.
– Сходи за свитером. Давай прогуляемся и проверим почтовый ящик.
Обоснованный протест, настоящий бунт в духе Ронана, требовал, чтобы Мэтью в бешенстве умчался, проигнорировав просьбу старшего, но парень всего лишь надулся и побрел вниз в сопровождении зверинца, следующего за ним по пятам. Он взял толстовку с ламой, коробку крекеров для животных и встретился с Дикланом в прихожей.
– И вышвырни эту которукую хрень из моей комнаты, – безмятежно произнес Диклан, выходя на улицу.
Мэтью захлопнул за ними дверь.
Снаружи оказалось чудесно. Здесь всегда было красиво. Амбары располагались глубоко в предгорьях Западной Вирджинии, надежно спрятанные под защитой холмов, долин и бдительного ока гор Блу-Ридж. Мэтью вырос в старом белом фермерском доме. Бродил по этим полям. Играл во всевозможных сараях и хозяйственных постройках, простирающихся прямиком до деревьев, опоясывающих владение.
Холодный туман этим утром клубился над поблекшими полями и запутывался в бордово-коричневых листьях окрестных дубов. Голубое небо парило высоко над головой. Белые слоистые облака светились розовым светом утра, как и выкрашенные в белый цвет постройки внизу на земле.
Действительно чудесно – осознал он.
Несколько минут они с братом молча шагали по длинной-предлинной подъездной дорожке. Диклан постукивал по новому мобильному телефону в особой «диклановской» манере: большим пальцем одной руки и указательным другой, успевая поглядывать вперед, чтобы не сбиться с пути. Мэтью бросал крекеры преследующим их грезам, стараясь случайно не попасть в вечно спящий скот, который усеивал пастбища.
Коров приснил его отец. Ну, или просто Ниалл Линч, так как на самом деле он не был ему отцом. У Мэтью вообще не было отца. Его приснили, совсем как коров. И подобно им он обречен уснуть навеки, если с Ронаном что-то случится.
«Когда с Ронаном что-то случится», – подумалось Мэтью.
Дурной настрой возвращался.
Парень не имел большой практики по части хандры. Он рос довольным, беспроблемным ребенком. Патологически счастливым – сейчас он это понимал. Приснен, чтобы быть счастливым. Мэтью с трудом удавалось найти воспоминание, которое не было бы пропитано хорошим настроением. Даже если момент был не самый счастливый, младший Линч возникал в памяти с бесшабашной ухмылкой на губах, как вспышка солнца на темной фотографии или как талисман команды, позирующий с игроками. Глупый и неуместный, однако необязательно нежеланный.