Страница 3 из 13
«Матушка дала ведро…»
Странно! Океанические силы резвятся и грохочут только в сонном видении Фёдора и совершенно не слышны со стороны, в предрассветной тишине спящей горницы. Неужели внешний и внутренний миры человека так независимы друг от друга? Тут есть о чём подумать! Впрочем…
Световой меч солнечного Рыцаря Джедая пронзил оконную раму и, дробясь в узорах тюлевой занавески, рассыпался на сотни золотых нитей! Искрящиеся нити подхватила мартовская золотошвейка (наскучалась, поди, за зиму по канительному делу!) и тотчас оплела ими белёный потолок, печь-мазанку и зеркало с подзеркальником – каждую паутинку, каждую пыльцу пересчитала.
Какой уж тут сон – утро на дворе! Федя спрыгнул с печи и подсел к окошку, а там! Рыжая девица опрометью носилась по двору, дразнила присевшие на задки сугробы и, не переставая, щебетала по-птичьи: «Чик-чирик, чик-чирек, тай под вешним солнцем снег!»
– Во даёт! – зачарованно улыбнулся юноша. – Ма, весна на дворе! Глянь, чё творит суматоха!
Двор, возбуждённый присутствием молодой симпатичной барышни, блистал распутным мартовским великолепием. Куры поднимали фонтаны брызг и беспорядочно носились по лужам. Обычно спокойный пёс Обама обрывал цепь и жалобно скулил. А жирные гуси, откормленные за зиму отварным картофелем, как голуби, расселись на поредевшей за зиму поленнице и истошно крекали, заглушая скулёж Обамы.
Фёдор принялся пересчитывать кур. Четырнадцать, пят-надца… Досчитал уже до половины, вдруг из сарая выбежал телёнок Трамп, распугал птицу и сбил пересчёт. «Ах ты, рогатик!» – юноша погрозил ему пальцем и сладко зажмурился, напевая скороговоркой: «Трам-там-тамп-тар-рам-пам-тамт!..»
За долгую зиму его мальчуковая кожица отвыкла от солнечного тепла. «Светит, но не греет», – любил повторять Федя, вглядываясь в зимнее светило. Но сегодня… О! Сегодня он, как мамин кот Эрдоган, ластился к окошку, пропитанному лучистой теплотой весеннего утра.
– Сынок, вставай, пора уже! – мать заглянула в горницу. – Ну вот и молодец. Принеси воды.
Федя послушно громыхнул вёдрами и отправился на колодец, по пути сочиняя стишок на тему последнего урока химии:
Через час, перекусив и выполнив ещё несколько материнских поручений, Фёдор вышел из дома и направился в сторону старого коровника. Идти было трудно. Февральские заносы, слипшиеся в ухабистое бездорожье, сбивали с пути и заставляли петлять стороной. Когда продвигаться стало и вовсе невозможно, Федя огляделся. Невдалеке, на щупленькой берёзке, он приметил привязанную сборщиком сока пластиковую бутылку.
– Что, больно? – спросил он молодое дерево.
– Очень! – колыхнулись в ответ поникшие ветви.
Юноша выпрямился, вдохнул полной грудью «озоновую распутицу» и закричал:
– Сволочи, ей же больно! Слышите, бо-ольно!
От пронзительного крика, похожего на встревоженный клёкот дельфина Флиппера, над березняком поднялась стая галок.
Проваливаясь по колено в ледяную кашицу мокрого снега, Фёдор подобрался к дереву и вытащил злосчастный прутик из расщелины ствола. Теперь предстояло вернуться домой, но промятые в сугробах следы уже заполнила зажора, а надеть резинки (высокие калоши) Фёдор, выбегая из дома, запамятовал. «Крепись, Флиппер, скоро берег!» – рассмеялся он, припомнив песенку Олега Митяева про лето. Морщась от уколов ледяной ряски, Федя пошёл напрямик, набирая воду в старые отцовские сапоги.
Вот и дом. Покуда мать возилась на кухне, путешественник прокрался за печку и наконец разулся. Бросив сапоги под лавку, он впорхнул на лежанку и закутался в тёплое стёганое одеяло.
– Ты где был-то? – спросила из кухни мать.
– Весну навещал! – ответил Фёдор и закрыл глаза.
Ступни ног оттаивали и возвращали тело к жизни. На лбу юноши сверкнули капли испарины. Он засыпал, вернее, уплывал, подобно отвязавшейся лодке, гонимой ветром.
В проседи тумана, клубящегося над водой, Федя разглядел спасённую им берёзку. Она скользила вровень с корпусом лодки и повторяла, улыбаясь Фёдору нежной розовой улыбкой: «Спаси Бог, Феденька, спаси тебя Бог!»[1]Её голос тоже походил на клёкот дельфина Флиппера, но не так, как крик Фёдора, скорее, как его дальнее гулкое эхо. Юноша вспомнил родную деревню, дом с тарелкой для телевизора, мать, гремящую на кухне новыми эмалированными кастрюлями, кота Эрдогана, слизывающего с половицы пролитую сметану… Он обернулся и увидел свой двор, сугробы, не тронутые распутицей, белые соседские посады, а за ними дальний, до самого леса околоток, над которым застыло холодное февральское солнце.
– Ах, Федечка, дружочек! – лепетала берёзка, вглядываясь в молоко наступающего дня.
Чем дальше они отплывали от берега, тем голос белоство-лицы становился мягче, яснее и всё более походил на беззаботное щебетанье утренней гостьи.
– Матушка Зима, поди, ищет нас всюду! – говорила берёзка, весело подмигивая Фёдору тёмными прожилками ствола. – А нам-то с тобой возвращаться никак нельзя. Ты греби, греби!..
Анатолий Анатольев
Пичугин Анатолий Петрович, доктор технических наук, профессор, главный научный сотрудник Новосибирского государственного аграрного университета.
В Новосибирске проживает и работает в НГАУ с 1978 года в должности заведующего кафедрой, проректора, декана.
Заслуженный работник Высшей школы РФ, член Интернационального Союза писателей, Член Союза журналистов РФ.
Литературной деятельностью занимается более тридцати лет.
Написал и издал более двадцати сборников стихов и поэм, пять сборников рассказов, повести и роман.
Пробуждение природы
1
Спаси Бог! – церковнославянское выражение, ставшее основой современного «спасибо».