Пароброневик «Ливейский манул»

– Зеркало тут есть? – и голос не мой, сейчас понимаю. Хриплый, ну это понятно, это я сейчас в шоке. А и раньше был не мой голос. Это я от нового языка то сразу не понял. Куда же меня занесло то? И почему до меня так медленно доходит?

– Покрасоваться хочешь? Это потом. Тут хрупкого держать не стоит. – оба – двое, левый и правый, как я про себя их окрестил, дружно ухмыльнулись на одну сторону.

– Ладно, потом так потом. – а сам как-то дёргано себя намыливал, пытаясь ощупать, что и где не так, запоздало понимая, что у меня тут всё не так. Это не моё тело. А куда моё делось?

Санитары стали погладывать уж больно подозрительно, а меня тошнило и кружилась голова. И пелена перед глазами бледно – зелёная появилась. С голодухи и от волнения всякое может случиться. Нельзя! Стой как стоишь. Дыши! Эти – же с уколом полезут. Нельзя! Фууу! Стоять насмерть!

В общем, с трудом отдышался, пришёл слегка в себя. Полотенце дали не махровое. Больше на серую, заношенную простыню смахивает. С одеждой тоже вышло не очень. Трусов небыло совсем, зато были кальсоны. Оригинальной конструкции, я такие только в немом кино видел. Там сзади люк такой, квадратный. На пуговицах. Резинок нет совсем. Всё на верёвочках – завязочках. И даже запах – казённый. Я его по армии ещё помню. Зато рубашка от нижнего белья – точь-в-точь, как я в армии носил. Остальная одёжка тоже армейский вид имела. Вот как её так хранят, что места разные, а запах одинаковый? Это уметь надо! Коричневые … зуб даю, галифе! А к ним гимнастёрка. И всё с красными лампасами по штанинам и рукавам. И естественно, что не мой размер. Когда это было видано, чтоб у армейских вещичек размер враз подошёл? Я такого не помню точно. А вот ботинки в мой размер. Судя по тому, что из отдельного мешка вынимали – скорее всего мои и есть. Хорошо, что я помню, как портянку крутить нужно. А то бы вызвал лишние подозрения.

– Готов. Пожрать бы?

– Ну, завтрак мы с тобой пропустили. Но пару ломтей хлеба с сыром да с чаем раздобыть можно. Тётка Абигэль всегда покормит. – меня успокоили, и взяв в клещи, повели перекусить чем бог послал.

Тётки Абигэль было много. Во – первых, она сама была довольно массивной дамой. Не в моём вкусе, но знавал я одного джигита, который, глядя на такой объём говаривал: «Такая большая и вся моя!», при этом капая слюной. Во-вторых, она была как будто одновременно везде на огромной кухне. Её цветастое платье, напоминающее туристическую палатку весёлых расцветок, развевалось, когда она практически одновременно резала хлеб, мясо, наливала чай и при этом не умолкая причитала над «бедным дитятей, совсем оголодавшем». И помешивала в трёх котлах, стоявших на дровяной печке какое то варево, одновременно сметая мусор метлой в угол. Некоторое напряжение пришлось приложить, чтоб понять – «бедное дитяте» не только я, но и оба санитара. А, если подумать, то каждый, кто сюда забредает. Возможно, в сравнении с ней, и впрямь, мы все выглядели как недоедающие дистрофики. После пары бутербродов ноздреватого хлеба с жёлтым, пресным сыром, мы с трудом вырвались на волю и меня отконвоировали к доктору. Санитаров, кстати, тоже покормили. Понять не могу, почему для этого потребовалось аж двое медбратьев? Я не выглядел ни гигантом, ни желающим свинтить в ближайшую дырку. Хотя, насчёт последнего, не уверен. Желание забиться и повыть от страха местами проступало.

– Присаживайся, Ром. Отмылся? Поел?

– Да, спасибо. – чувства всё ещё клокотали, неизвестность пугала. Но, хоть что-то сейчас должно проясниться.

– Давай, для начала, просто поговорим. Что ты помнишь последним?

А действительно? Вроде и не торопимся, а мысли скачут и не получается спокойно подумать. Так, надо начать с начала. Я – Денис. Я точно Денис, а не Ром, как меня называет доктор. Стоп! Но на Рома я тоже как-то спокойно реагирую. В смысле – вроде как понимаю, что это ко-мне обращаются. Так я кто? Дениска, как дед называл или Ром, как … как братья … стоп! Я – Денис Ткач. Мне сороковник. Я холостяк, люблю женщин и море. Я работаю доставалой на стройках века у моего обожаемого шефа – Карапета Израилевича. Могу достать всё, что нужно и в срок! Как я тут оказался? Море! Точно, я был в заслуженном отпуске на море. Вторая неделя активного отдыха. Брюнетка лед тридцати, жена профессора каких-то там наук, который выпил цистерну креплёного и планировал ещё столько же выпить. Потащила меня на пляж, смотреть на шторм после того, как я помог затащить её мужа в номер гостиницы и выложить на кровать. Шторм был сильный. С сеткой молний на всё небо и громом, похожим на взрыв в карьере. Потом мы в кабинку для переодевания забежали, хотя на пляже были вполне себе нормальные лежаки, даже пара полотенец кто-то забыл. Помню, как они меня прижимала к стенке кабины всей своей неизрасходованной страстью и вздрагивала от каждого раската грома. А потом я вышел на пляж в чём мать родила, раскинул руки, вдохнул полной грудью и … точно! Вот тут в меня молния то и шарахнула!

– Ром! Рооом! Ты меня слышишь?

Доктор тряс меня за плечо, а я пытался понять, кто он и куда делась молния? А, да, точно. Сигизмунд Фрейд. Нет, Байт. Нет! Бит. Точно! Сигизмунд Бит.

– Молния.

– Что – молния?

– Последнее, что я помню – в меня попала молния.

– Хм. Оригинально. И где это было?

– На пляже.

– А что было до молнии, помнишь?

– Ну, расплывчато. – я решил не уточнять про пляжные забавы. Не то, что я был уверен, в том, что доктор был знаком с рогатым профессором, но чем чёрт не шутит. Может это розыгрыш по заявкам оскорблённого мужа? Бред, но кто поручится? Или я за соломинку хватаюсь?

– Похоже, у тебя случилась не типичная реакция на отравление. Случается.

– Отравление? – вот это новость! Я тем вечером, конечно, перекусить успел, но ресторанчик на набережной был приличным, и я там был не первый раз. Даже изжоги небыло, а уж отравления и подавно. Не сходится.

– Да. Ты, в развалинах, наткнулся на корпус химической бомбы с VK и нюхнул остатки газа. И сразу впал в безумие. Тебя притащили твои друзья. Не припоминаешь?

Захотелось спросить, что за газ такой. Про VX я слыхал в армии на занятиях по химзащите, редкостная гадость, но с него даже кони дохнут. А тут … и тут я понял, что знаю, что это за дрянь. И запах. Точнее, клубничный аромат с горчинкой. Я его вздохнул и мир сразу стал раскрашен такими противно – токсичными красками. Да, это я вспомнил, как будто я когда-то это подсмотрел, где – то. Бред?

– Вспомнил. Клубничный аромат. С горчинкой. Я его вдохнул и меня накрыло!

– Ну, примерно так. Тут интересный момент. – вот сразу видно интеллигентного человека, принявшегося читать лекцию очередному остолопку – Каждый чувствует свой запах. Кто ягодный, кто травяной или ещё какой естественный. Похоже, воздействие на центр ассоциаций происходит, и каждый представляет любимый запах, с которым какие-то приятные ассоциации связанны. Что-то меня занесло. – доктор даже как будто смутился – В общем каждый чувствует свой личный, приятный запах. Но, всегда с горчинкой.

– Ага. Понятно. – нифига не понятно. Но пока просто посмотреть будем.

– Надо сказать, ты очень занятный случай. Не типичный. Я, это, кажется, уже говорил. – доктор с сомнением взглянул сквозь пенсне.

– Почему?

– Реакция странная. Не типичная реакция на отравление. – доктор, похоже, ещё сомневался во-мне.

– И что не так?

– После того, как тебе ввели… хм… лекарство, ты должен был… уснуть. А потом либо проснуться выздоровевшим, либо окончательно… стать психом, если тебе так понятнее. На всё отводится неделя, максимум десять дней. И ни разу небыло по-другому. А ты у нас тут гостишь уже третий месяц. Да и реакция на комплекс пошла не стандартная. Уснуть ты уснул. Так и не мудрено – лошадиная доза морфина усыпит даже кита. А вот проснулся ты через сутки, но не выздоровел. Странно!

– А что делал?

– А вот тут атипичность проявилась. Ты пел.

– Что пел?