Калейдоскоп

Во всех движениях незнакомцев сквозило возбуждение. Что-то в пейзаже и в уже просмотренных данных будоражило их до дрожи. Они то и дело подходили к центрифуге, как будто неустанное внимание к ней могло каким-то образом повлиять на скорость обработки данных, а приблизившись в очередной раз, начинали нервно нарезать круги вокруг нее, стараясь отвлечься на разглядывание границы или долины, что не сильно помогало унять возбуждение.

Наконец, примерно полчаса спустя, центрифуга начала замедляться. Мужчины подбежали к ней, чуть не столкнувшись друг с другом, и неподвижно застыли, ожидая итоговых данных. Что-то в приборе истошно пискнуло, вращение прекратилось, и на экране появилась таблица с кучей ячеек, заполненных ровными рядами символов. Мужчине постарше хватило буквально минуты ее изучения, по окончании которой он решительно поднял руки и, пошарив пальцами под подбородком, медленно стянул с головы шлем. Под ним все это время скрывалось изрезанное глубокими морщинами лицо, обрамленное седыми бакенбардами и увенчанное непослушным ершиком таких же белых волос. Прищуренные карие глаза его просто светились от счастья, и обаятельная, задорная улыбка играла на тонких бледных губах, делая красивым даже длинный кривой шрам лилового цвета, который спускался наискосок через все лицо от правого виска через нос к подбородку, частично скрываясь в отросшей щетине.

Он всплеснул руками, уронил шлем в траву и схватил своего напарника за плечи, начав энергично трясти, что-то восторженно выкрикивая и периодически поворачиваясь к стене льда за их спиной, грозя ей сжатым кулаком. Его напарник некоторое время вяло отмахивался, пытаясь дочитать таблицу, но в итоге поддался заразительному энтузиазму старика и, увернувшись от очередной порции объятий, тоже стащил с головы шлем. С вихрастой такой белобрысой головы истинного арийца. Как и следовало ожидать, он оказался куда моложе своего спутника и более походил на бравого первооткрывателя. Мощная шея, волевой подбородок, белозубая улыбка и голубые глаза. Комплект героического пионера космонавта с обложек фантастических романов шестидесятых годов. Для полноты картины не хватало красного марсианского пейзажа на заднем фоне, развевающегося флага в руке и обнаженной красотки в кольчужном бикини с неимоверно огромным бюстом, томно разлегшейся на камнях у его ног и прижавшейся щекой к мужественному бедру спасителя галактики.

Однако, за неимением обязательной атрибутики, приходилось обходиться энтузиазмом и духом открытия. Мужчины начали оживленно переговариваться. Теперь, присмотревшись получше, стало заметно, как же они на самом деле устали. Глаза и щеки их глубоко запали, волосы спутались и засалились, кожа была грязной и бледной. Даже улыбки давались им нелегко. Яростное напряжение сил, минуты ожидания и радостное потрясение окончательно вымотали путников. Кожу обоих покрывали крупные бисеринки пота, то и дело сливавшиеся в ручейки, оставлявшие светлые борозды на грязи.

В один момент старик вдруг покачнулся и закрыл глаза рукой, начав оседать на землю. Блондин аккуратно подхватил его под руки и усадил на траву, опустившись перед другом на колени и что-то негромко спрашивая. Седой в ответ только махнул рукой и отрицательно покачав головой прикрыл глаза, расслабившись и пытаясь прийти в себя. Блондин все это время терпеливо ждал, усевшись перед ним и поджав ноги под себя, с любопытством поглядывая по сторонам.

Наконец, старик открыл глаза и удовлетворенно хмыкнув, потряс головой. Он поднял лицо, глядя на границу ледника и вдруг, совершенно по-мальчишески, резко вскинув руку, показал ему оттопыренный мизинец, радостно при этом усмехнувшись. Блондин одобрительно рассмеялся и похлопал товарища по плечу, с удовольствием повторив его жест и добавив отрывистую фразу на своем странном языке, причем отчего-то казалось, что это что-то непечатное.

Отсмеявшись, старик с важным видом воздел к небу теперь уже указательный палец и, расстегнув свободной рукой ворот своего комбинезона, извлек из-под него небольшой каплевидный кулон на цепочке, отлитый из серебристого материала и лишенный каких-либо надписей или гравировки. Старик крепко сжал его в руке и выжидающе посмотрел на своего спутника. Тот, словно спохватившись, повторил действия напарника, торопливо извлек из-под комбинезона такой же кулон и, в свою очередь, сжал его в увесистом кулаке.

Оба мужчины, несмотря на усталость, нашли силы встать на колени лицом к лицу и, глядя друг другу в глаза, начали что-то с чувством декламировать. Старик точно являлся в этом дуэте ведущим – его речь звучала стройней и чувственнее, лицо сияло торжеством и блаженством, а блондин, с благоговением смотря на него, откликался на каждое слово как скромное, но очень прилежное эхо. Их речь звучала все громче, все яростней, пока на пике ее старик не замолчал, резко вскинув обе руки к небу, выпустив при этом кулон, упавший на его грудь и торжествующе не посмотрел на своего молодого спутника, который наблюдал за ним с неприкрытым обожанием во взгляде. Воцарилась тишина, прерываемая лишь стрекотанием сверчков и тяжелым дыханием двоих мужчин.

В эту секунду лицо старика исчезло. На его месте образовалась уродливая воронка, в которую легко вошел бы кулак. Как в кошмарном, но крайне реалистичном сне, отчетливо виднелись осколки черепа, торчавшие из розово-красного месива, обрамленного лохмотьями кожи. Нижняя челюсть как разбитая крепостная стена топорщилась раздробленными зубами и отвисала все ниже, потеряв поддержку сухожилий, пока не отвалилась и не упала в траву.

Блондин не сразу понял, что случилось. Он медленно поднял руку к своему лицу, и провел по нему сверху вниз, размазывая чужую кровь вперемешку с частичками костей, мозга и глаз. В эту же секунду тело старика, конвульсивно подергиваясь, рухнуло в траву. Парень открыл рот, пытаясь закричать, но от шока никак не мог набрать воздуха. Вопль рвался из его ходящей ходуном груди, но в итоге вместо него вышло какое-то жалкое сдавленное хрипение, сквозь которое пробивался тонкий, нечеловеческий писк.

Еще через секунду все это стало неважно. Стальная конусовидная болванка, ускоренная электромагнитным импульсом, абсолютно беззвучно и не встречая никакого сопротивления, вошла ровно в переносицу парня, прошла через черепную коробку, превращая все ее содержимое в кашу, и вышла из затылка, оставив такое большое выходное отверстие, что он практически перестал существовать.

И ничего не стало.

3. Сейчас. Даниль.

– Устранение целей подтверждаю, начинаю зачистку.

Услышав первое сообщение Андрея после продолжительного радиомолчания, Даниль облегченно выдохнул и с силой откинулся на спинку кресла, взъерошив вспотевшие от нервного напряжения волосы обеими ладонями.

Так оставалось всегда, снова и снова, как в затянувшемся на годы кошмаре на один сюжет, с которым постепенно свыкаешься. Ты знаешь, что рано или поздно он снова вернется к тебе, ты знаешь, о чем он будет, но раз за разом закрываешь глаза, в глубине души надеясь на то, что не в эту ночь. И когда он приходит опять, ты никогда не готов к нему, ты переживаешь его начало как в первый раз и лишь потом понимаешь, что это все тот же знакомый бег по кругу. По кругу, в который ты вошел сам, в котором остаешься сам. И тогда ты успокаиваешься, потому что привыкнуть можно ко всему, даже к кошмару.

Тревога, быстрые сборы, несколько часов тишины, короткий доклад. Со всем остальным предстояло разбираться, когда они вернутся с точки рандеву, с новым грузом трофеев, информации и вины. В этот раз тревогу забили датчики на осколке A-114, который Даниль, как и все прочие жители Поселка, предпочитал называть просто «Ледник». Приборы обнаружили двоих визитеров, осторожно продвигавшихся к границе со стороны осколка А-113, длинной безвоздушной кишки, протянувшейся на добрых четыреста метров. Дальше приграничного участка Долины пускать их было уже никак нельзя.

Даниль в момент получения сигнала как раз доедал на своей кухне плотный завтрак из яичницы с беконом на хрустящем тосте. Его зубы вонзились в бутерброд ровно под первые звуки тревожной трели наручного интерфейса. Даниль выматерился и чуть не подавился, пытаясь откашляться крошками.