Страница 7 из 9
Особое чувство гордости Эдвардсу приносили уложенные гнездом кудрявые волосы – голова была единственным местом, где им удалось прочно обосноваться. В дальнейшем сие достоинство не раз становилось камнем преткновения, и апогей нелепых скандалов пришелся на пору цирковых выступлений. Поначалу между Жоржем и антрепренером возникла настоящая неприязнь на почве волос! О, человек, не перестанешь удивлять ты своей глупостью, доводящей обычные жизненные ситуации до тяжелых случаев психического расстройства. Жаркие споры вокруг такого, казалось бы, простого вопроса продолжались несколько месяцев, но вскоре директору цирка бессмысленные на его взгляд толки надоели, и он поставил жесткий ультиматум. Клоуну предоставили ограниченный выбор, требующий либо окрашивания собственных волос в пагубный для них уродливо зеленый, либо использования схожего с приведенными характеристиками парика. Тогда решение не заставило себя долго ждать, и с тех пор каждое выступление Эдвардсу приходилось прятать единственную гордость под вопиющей безобразностью едкого цвета.
Вместе с тем не только необычная внешность отличала клоуна от остальных – сама его манера существовать, казалось, вытекала из профессиональных обязанностей. Жорж обладал от природы смешной походкой, при которой каждый шаг получался слегка в припрыжку, от чего в процессе передвижения клоун несколько походил на сжимающуюся и разжимающуюся пружину. Вторая особенность заключалась в активном использовании развитых мимики и жестов, отпускающих руки клоуна в самостоятельную жизнь. Несмотря на внутреннюю смятенность многих от странного поведения Эдвардса, сам он все же находил свои привычки скорее талантом, ведь нужда в гиперболизированном притворстве отпадала сама собой.
И вот небольшой мужичок средних лет, наделенный чертами приметного человека, с густой шевелюрой и суетливым в использовании языком тела, пружиной запрыгнул на почтовые и отправился раньше остальных циркачей в город на следующее выступление. Осуществление столь необычной по своей природе выходки вытекало из обстоятельств, которых Жорж – как и в случае с именем – никак не хотел раскрывать. Вынужден принести искренние извинения, о искушенный литературой, но, в отличии от таинства фамилии, обнажать деталь приезда на данном этапе будет совершенно неправильно и может сбить с толку абсолютно любого. Впрочем, невыносимо глупо скрывать, что одна из причин крылась в непереносимости к месту, где Эдвардс выступал уже значительное количество лет.
Заблаговременно узнав о следующем городе, где труппа собирается давать представление, Жорж серьезно озаботился вопросом поиска жилья на ближайшие две недели. Спустя целые кипы бумаг и множественных проволочек – не обошлось и без гневного письма городскому голове! – ему предварительно удалось договориться о небольшом номере в гостинице «Долина Осени», внезапно освободившемся благодаря тому, что у заселявшего ее человека удачно умер кто-то из дальних родственников, и он, скоро собравшись, уехал в другой город в надежде на получение солидной доли наследства.
Уже издалека, только подъезжая после утомительного пути, Эдвардс ощутил на себе ни с чем несравнимое влияние рядом расположенной ярмарки. Из глубины городишка доносился звон воскресных колоколов вперемешку с радушными криками, а воздух, казалось, наполнился различным постукиванием и потрескиванием. Слегка выглядывая из-за крыш домов, виднелись ярко одетые ходуны, повсюду развевались различные цветастые флаги, батистовые, шелковые и узорчатые платки, будто собирающиеся накрыть собой весь город с его жителями. Каждый закоулок пропитался запахом еды, а алкоголь лужами перекрывал улицы.
Извозчик медленно подъехал к обветшалой станции и легким рывком остановил лошадей аккурат напротив входной двери. Эдвардс сошел на землю и жестом изобразил словно снимает в знак признательности широкополую шляпу, а после необычного действа щедро наградил извозчика дополнительным рублем. Озадачившись невнятной выходкой, которая к тому же, привела к его собственной выгоде, мужчина на козлах ничего не ответил и лишь слегка проехал вперед, заняв приятное местечко в тени ветвистого дуба. Впрочем, этого клоун видеть уже не мог, так как моментально направился к дверям станции и, предварительно в них постучавшись, растворился в массивном прямоугольном проеме.
– Милости просим, господин! – крикнул важный, как разжиревший банкир, но с кошачьими приемами уточенного дипломата, мужичок, вальяжно расположившийся в кресле за массивным столом. Вся площадь его была захламлена мусором, казалось, явно не имевшим – или трудно представить каким образом имевшим – непосредственного отношения к работе смотрителя станции. Конечно, не обошлось и без побелевшего по краям широких листьев фикуса. Видно было, что ярмарочный шум заметно сказался на восприятии громкости мужчиной, так как говорил он с чувством заметного преодоления, явно пытаясь кого-то перекричать. – Да вы, должно быть, Мосье Жорж! – неожиданно прибавил грузный смотритель и, задевая добродетелью стол, лихо поднялся из кожаного кресла.
– Он самый, – не желая того, слегка высокомерно подтвердил Эдвардс. – А вы откуда меня знаете? – в говоре клоуна отчетливо прослеживался легкий акцент прошлой жизни, не всегда улавливаемый собеседниками в силу чистоты и безупречности русского языка.
– Да кто ж вас не знает, сударь? Афишки-то прочитать почти каждый справится! Да чего уж там – достаточно взглянуть на них, ведь половину листа ваш изумительный портрет украшает. Я Виктор Васильевич, многократно польщен встречей с вами! Слыхал, что номер ваш главным будет да что вы во всей Европе известны! Неужто правда?
– От чего же врать? Если интересуетесь, то таких вопросов задавать не престало.
Клоуну разительно не нравилось обсуждать с незнакомыми людьми, неумолкающими от любопытства, себя и всяческую свою связь с цирком. К тому же, смотритель откровенно врал – хотя Жоржу и не довелось видеть афиши собственными глазами, он знал наверняка, что на них изображено лицо с уродливым едко-зеленым париком и толстым слоем белого грима – отчего толстяк никак не мог узнать человека, скрывающегося за сценической маской.
– Конечно, конечно, сударь. Жду, не дождусь своими глазами увидеть ваше выступление, да пускай из дальнейшего ряда, неважно, – расплывшись в улыбке, заявил Виктор Васильевич. – Ладно! Не смею задерживать вас, вы, верно, спешите.
– Откровенно говоря, мне не помешала бы помощь, – Скрестив руки, объявил Эдвардс.
– Чего изволите? – смотритель радостно почувствовал второй шанс проявить себя в лучшем свете, дабы завоевать расположение клоуна.
– В вашем городе есть единственная гостиница с ожидающим меня на данный момент номером. Судя по моим наблюдениям, находится она не рядом со станцией, как полагается делать для удобства каждому, и посему дело оказалось весьма затруднительным. Не знаю, имеется ли у вас такая возможность, но я буду крайне признателен, если мне приставят сопровождающего. О вещах не беспокойтесь, меня интересует исключительно маршрут.
– Зачем же гостиницу сразу, господин? – как бы в доброжелательном возражении развел руки смотритель. – У нас при станции имеется отличное место ночлега. Уверен, ваша милость обязательно останется довольна. Сейчас, правда, гостей мы не принимаем, но ради вас… всего за небольшую плату…
– Не люблю повторять, Виктор Васильевич, – резко перебил клоун, – мне нужна гостиница. Вы можете помочь с сопровождением или нет?
– Да, конечно! Одну минуту! – толстяк с недовольной гримасой вывалился из-за стола и утонул в глубине темноты за ним. Послышался протяжный дверной скрип, а следом неразборчивый шепоток. Спустя мгновенье скрип повторился, и на свет явился смотритель уже вместе с плачевно выглядящим мальчишкой. – Это Миша, он вам поможет, сударь. Только имейте в виду, что он немой, поэтому задавать вопросы никакого смысла не имеет, – Миша кивнул в подтверждение своего недуга, при этом оповещая, что остался счастливым обладателем другого не менее важного чувства восприятия, а именно слуха.