Страница 16 из 25
С того времени, когда компаньоны покинули Берлингтон, город существенно переменился. По улицам ездили автомобили, появилось много новых зданий, а зелени стало меньше. Набережную Винуски, где когда-то они познакомились с Дюком и по которой Джейк в детстве любил ходить босиком, расчертили каменные дорожки.
Ступеньки заросли травой и осыпались.
У самых ног коммерсанта речная волна обливала запутавшийся в сухих водорослях, белый от солнца, кусок каната. По воде проскакал мальчишка. Он увлеченно свистел в какую-то дудку.
Янтарная вода колыхалась на солнце.
Коммерсант выкурил сигаретку и взял курс на Чейс-стрит.
Вот уже больше десяти лет два или три раза в год приходил он к родительскому дому, молясь, чтобы его не заметили, топтался на углу – и уходил. Все равно миссис Маллоу не станет задавать вопросов. Так что это было своего рода традицией.
Но на сей раз во дворе было пусто.
Джейк подошел ближе. В конце концов, ему давно не пятнадцать. Можно спокойно сказать миссис Маллоу: «Не хочу». Эта мысль нравилась Д.Э. Саммерсу. Но по неизвестной причине всякий раз, когда он собирался завести этот разговор, находилась тысяча обстоятельств, чтобы его отложить.
В доме хлопнула дверь. Бывший коммерсант как раз щурился на вывеску: «Похоронный дом Саммерса: Гробы, саваны etc. Быстрый сервис ночью и днем», висевшую над флигелем. Он увидел, как на крыльцо вышла рослая молодая женщина в унылом платье со старомодным черным бантом на груди.
– Да, отец, – произнесла она, торопливо закрыла дверь, повернулась – и тут увидела его.
Мгновение женщина стояла неподвижно, затем вихрем сбежала по ступенькам.
– Ты! – потрясенно выговорил Джейк.
– Я, – все еще не веря своим глазам, подтвердила Эмми.
Саммерс стоял, как громом пораженный. Он открыл было рот, чтобы сказать сестре: «Он сказал, что я больше тебя не увижу. Я представления не имел, где тебя искать!». Как вдруг подумал, что если бы искал, то уж, конечно, нашел бы.
А Эмми говорила без остановки:
– Он все-таки отдал меня в пансион. Сказал, что я больше тебя не увижу. Пансионов было три, я не закончила ни один, и они отправили меня к тете Рейчел. Тетя умерла в этом году, на Рождество. Они никогда не передавали мне писем! Я же представления не имела, где тебя искать!
– А…
– Знаешь, никого не осталось. Роза у нас уже давно не служит. Дороти и София повыходили замуж. Дороти за Еноха, а София – за Мафусаила, ну этого, помнишь….
– Сколько же ему лет? – ахнул Джейк, припомнив свирепого джентльмена с большим носом и седыми бакенбардами, не упускавшему случая напомнить пресвитеру Саммерсу, что его сын опозорил общину в очередной раз.
– Шестьдесят два, но это неважно, – отмахнулась Эмми. – Ей самой-то уже тридцать семь! Зато он богат и благочестив. По крайней мере, с виду. Мистер Уксус и миссис Уксус в лучшем виде.
– Ну, а ты что же?
– Я?
Эмми взяла брата под руку.
– Пойдем? Мне нужно в лавочку.
– Керосин, – догадался бывший коммерсант.
– Он самый. Послушай, а ты можешь…
– Что за вопрос, конечно, я тебя увезу!
– Куда ты все время спешишь! – засмеялась Эмми. – Я знаю. Я хотела сказать: ты можешь купить мне мороженое?
Глава 8, в которой сплошной скандал из-за женщин
«Ванхеллер», «Уолдорф», имбирное, потом «Мараскино»[1], розовое, кофейное и еще пломбир «Дельмонико» – все это поместилось в Эмми за один раз.
Восемь рожков мороженого.
«Отец всегда был скрягой», – думал Джейк, не в силах определить, есть в доме деньги или отцовский «скорбный труд искупающий» все-таки пришел в упадок. В темноте и пыли стоял тот теплый, неряшливый запах, что издают старые дома с плохой вентиляцией, проржавевшими трубами водопровода и большим количеством нафталина, которым прислуга, не жалеючи, посыпает старье.
В холле, захламленном старой мебелью, среди которой торчала вешалка, громоздились сундуки. На сундуках валялись стопки слежавшихся газет, перевязанных веревками, пустые мешки, на них – таз. Горку дров рядом со входом в гостиную венчал чайник.
Мистер Эзра Джосайя Саммерс – рукоположенный пресвитер берлингтонской общины «Первая баптистская церковь», почетный председатель городского Общества трезвости и похоронный церемониймейстер сидел у камина, опираясь на свою палку. Ему уже исполнилось восемьдесят. Его старческие руки скрючила подагра. Его волосы стали седыми, редкими, а вечно мешающая прядь – такая же, как у сына, спадала сосулькой на лоб. Но фигура, хотя и стала еще более грузной, сохранила гордую осанку, темный сюртук «Принц Альберт» был ладно скроен и крепко сшит, и Джейк готов был поклясться, что на отце один из тех костюмов, что шились еще в те времена, когда будущего коммерсанта Д.Э. Саммерса водили гулять в платьице.
Пресвитер даже привстал в кресле, когда увидел, кто пришел вместе с дочерью. В горле у него захрипело и засвистело.
– Вернулся, блудный сын? – во рту похоронного церемониймейстера обнаружилась прекрасная вставная челюсть. – Хорошо. Очень хорошо.
Он долго и пристально смотрел на Джейка, потом тяжело поднялся, подошел и похлопал его по груди.
– Твой галстук неплохо выглядит. Мне нравится, как ты его завязываешь. Мистер Льюис тоже неплохо завязывал галстуки на покойниках, пока не попытался украсть бобы с огорода этих пройдох Лароз. Твой приятель Альфред выстрелил в него картечью.
Отец ухмыльнулся и Саммерса передернуло. Ни Альфред, ни Генри Лароз никогда не были его приятелями. Обоих братьев он и сейчас удавил бы собственными руками.
– Вспомни мои слова, – спокойно произнес он. – Из ябед не вырастают порядочные люди.
Отец закашлялся и долго, надсадно перхал.
– Альфред всегда стрелял солью, но на этот раз перепутал дробовики. Выстрел, – он взмахнул палкой, – и мистер Льюис больше не может так прекрасно завязывать галстуки. Ты вовремя. Идем. Мне надо работать.
Джейк улыбнулся.
– Боюсь, что придется тебе обратиться с этим соблазнительным предложением к Альфу. Раз уж он лишил тебя персонала, пусть…
– Альфред Лароз – г****! И Генри Лароз – г****! – гробовщик тяжело сжал пальцы на рукояти своей палки. – Никому нельзя верить. Идем.
Саммерс представил скальпель, не нуждающийся в стерилизации, и оцинкованный стол со стоком для омерзительных жидкостей, и зеленую банку с формалином, и фиолетовую с денатуратом, и большой шприц для заливания воска под кожу мертвеца – и множество других вещей. Встреча со всем этим была неизбежна, но бывший коммерсант надеялся, что состоится она тогда, когда его уже не будут волновать никакие вещи, проблемы и дела.
Похоронный церемониймейстер поднялся, подошел и сжал его локоть.
– Ты наследуешь мое дело. Нет, никаких вопросов! Ты вернулся. Значит, все в порядке.
Бывший коммерсант с тоской смотрел в щель между занавесей, где только что скрылась сестра.
Тем временем дела на Колчестер-авеню обстояли так себе. М.Р. Маллоу объяснял мачехе, почему он до сих пор не женат, затем отбрехивался по очереди от всех местных невест от шестнадцати до тридцати трех лет, и, наконец, должен был ответить нечто такое, чтобы миссис Маллоу перестала допытываться, когда же она, наконец, будет нянчить внуков.
– Я старый больной человек, – жалобно сказал он. – У меня живот болит. Наверное, что-то съел. И еще, ты знаешь, мам, кажется, я стал хуже видеть.
.
Опираясь на свою палку, отец вернулся к камину и опустился в кресло.
– Погоди, я только немного переведу дух – и пойдем.
Он дышал и со свистом.
– Как я устал. У меня совсем не осталось силы. Эти проклятые гимны по четыре раза за службу – они сделали меня глухим. Я провел всю жизнь в обществе полоумных. Я ничего не соображаю. Практическая сторона дела каждый день требует последних жалких остатков моих мозгов, а я устал.
1
Мараскин – маленькая, терпкая вишня с сильным запахом. Для приготовления мороженого используется вместе с косточкой – чтобы придать миндальный аромат. Именно она идет на вишенки для коктейля, некоторые спиртные напитки, а также конфеты «пьяная вишня«. Но вишня тут ни при чем. Когда речь идет о пирожных или мороженом, мараскин – это ликер со специфическим вкусом. Он делался из диких вишен, растущих на адриатическом побережье. Рецепт его был такой: вишневка из Австрии, розовое масло и немного масла горького миндаля. Масло горького миндаля делается из бензойного альдегида. Этот последний довольно взрывоопасен и разрушил не одну пекарню, где выпекали миндальные пирожные.