Страница 2 из 7
Поднявшись на четвертый этаж и зайдя в свой кабинет, Вартов списал номер с мобильного телефона в записную книжку и позвонил коллегам из милиции.
Уже через четверть часа он знал, что данный номер принадлежал машине, которая разбилась полмесяца назад вдребезги. Машина, как утверждали гаишники, не подлежала восстановлению. Но, видимо, номера сохранились, и кто-то толкнул их налево.
Ситуация была тупиковой для любого нормального человека. Но не для Арсения Вартова.
Он узнал из телефонного справочника, что улица, на которой жил Морозов, значится за Фрунзенским УВД, сообщил в секретариат, что будет именно там, и поехал во Фрунзенское управление к начальнику следотдела.
Налыгов перепрыгнул через разрушенный забор с тыльной стороны парка и успел углубиться в одну из аллей, как некто приличного, совсем не бомжеватого вида выскочил из кустов и бросился ему под ноги. Споткнувшись о неизвестного, Налыгов упал и потерял очки. В это время на голову Петру надели мешок, несколько сильных рук подхватили его и затолкали в багажник машины.
– Очки подбери, – произнес мужской голос, и это было первое и последнее, что он слышал во время всей манипуляции с ним.
Далее машина тронулась с места. Об этом молодой физик догадался по тому, как его трясло на гравии парковых аллей, а потом стало вполне сносно, потому что автомобиль поехал, скорее всего, по асфальту улиц, время от времени останавливаясь у светофоров.
Вскоре остановки стали реже, а потом и совсем прекратились.
– Твою дивизию, – выругался Налыгов, понимая, что его вывозят за город.
Налыгов собрался и стал считать минуты проезда, полагая, что за городом автомобиль движется в среднем со скоростью девяносто километров в час, и если подсчитать время, то можно установить, насколько далеко его увезут.
Федор Щекин, в прошлом уголовный авторитет, имевший в молодости погоняло[1] «Зяблик», а ныне добропорядочный бизнесмен, чуть-чуть не дотянувший до звания олигарха, а посему не попавший на страницы журнала «Форбс», просматривал прессу.
Был Федор мал ростом, нарочито нетороплив. Говорил тихо, но именно в этой неторопливости и негромкой речи чувствовалась некая скрытая и скрываемая энергия, которой ее обладатель мог воспользоваться в любой момент.
Он сидел в кресле в шелковом халате. На стеклянном столике перед ним лежали газеты и стояла чашка кофе.
По утрам он никогда не пил чай, а когда его спрашивали о причинах этого, загадочно улыбаясь, произносил:
– Были времена, когда я его употреблял в большом количестве. Так что я выпил отведенный мне лимит.
Однако Федя лукавил. В колониях он был в конце восьмидесятых, когда чай уже не был валютой на зонах и им не измерялось благосостояние и возможности сидельцев. Не то что в шестидесятые, когда в сибирских лагерях пачка грузинского была эквивалентна паре валенок, а валенки могли приравниваться к стоимости жизни их владельца.
Зачем Федя читал газеты? Наивный читатель скажет, что он просматривал биржевые новости, котировки валют и прочей чепухи, которая так важна всем финансовым воротилам на Западе. Ничего подобного. Федя смотрел в них последнюю страницу с анекдотами, казусами и кроссвордами.
Всем остальным в его бизнесе занимались клерки, которых он нанял для работы, а также клерки, которые контролировали первых клерков. Но это же самый проигрышный вариант организации бизнеса, скажет продвинутый читатель. Потому что и первые, и вторые не заинтересованы в умножении капитала собственника, однако и тут он ошибется. Потому что Федя при абсолютной своей финансово-экономической безграмотности обладал редкой способностью видеть своих работников насквозь и время от времени устраивал показательные чистки, которые сдерживали аппетиты наиболее рьяных мечтателей поживиться на халяву деньгами Феди.
Впрочем, Федя всегда очень тонко намекал окружающим, что он всего лишь смотрящий за деньгами, а на самом деле это деньги вовсе не его. А…
Это тоже сдерживало всех желающих поживиться тем, что имел Федя. Поскольку индивидуальный собственник может простить некий финансовый грешок подчиненного, собственник же коллективный не имеет человеческих чувств и слабостей и беспощаден как Страшный суд.
У Феди было двое сыновей. Один из них старший… нет, не сидел в тюрьме, но почему-то все время туда стремился. И папаше стоило больших усилий все время выручать его.
Младший же, надежда Феди, учился в Лондоне в некоей закрытой школе, и именно на него Федя возлагал большие надежды. Полагая, что пуританская обстановка Англии и такое же воспитание позволят сыну не повторить Фединых ошибок молодости.
В кармане халата зазвонил мобильный телефон.
– Все в порядке, шеф, – произнес искаженный мембраной голос начальника службы безопасности.
– Сделайте выдержку и начинайте работать, – ответил Федя. – Доклад по мере важности…
– Все понял, шеф, – ответил начальник службы безопасности и отбился.
Машина остановилась, Налыгова вытащили из багажника, завязали глаза и повели куда-то вниз по ступеням. Шли они не долго. Вскоре на его плечо положили руку, знак того, что он должен остановиться. Налыгов услышал, как скрипят несмазанные петли какой-то двери, и в следующий момент с него стащили повязку, надели на нос очки и втолкнули в камеру.
То, что это была именно камера, а не комната, Налыгов определил сразу, хотя никогда в камерах не был. Но он был парнем начитанным и знал, какими бывают камеры. Здесь все было классически. Обитая железом дверь, с волчком и кормушкой. Тусклая лампочка в углу. Двухъярусные нары у одной из стен. Стол и табурет у другой, а также сантехническое устройство, которое вопреки всем санитарным нормам было рядом с раковиной для умывания.
Разумеется, первое, что сделал Налыгов, это развернулся, чтобы посмотреть на тех, кто его привез сюда. Но дверь захлопнулась, не позволив ему сделать это.
Налыгов обошел камеру, ощупал стол и табурет на предмет их надежности. Он даже поискал на стенах надписи, которые могли пролить свет на все, что с ним произошло. Но стены были чисты. Правда, на обратной стороне верхних нар было вырезано ножом слово «Зяба». Что оно означало, было непонятно.
Исследовав все, что можно было исследовать, Петр уселся на нижние нары и стал подводить некоторые итоги последних событий.
Итак, его похитили. Это ясно. Какая цель похищения, предположить трудно. Он не олигарх, и выкуп за него никто платить не будет.
Вселяло надежду несколько моментов. Или, как сказал бы его научный руководитель, факторов.
Во-первых, ему завязали глаза. Значит, не хотят, чтобы он видел похитителей, а также место, куда его привезли. Это тоже говорило за то, что его рано или поздно отпустят. Зачем же тогда завязывать глаза?
Во-вторых, с ним обошлись довольно мягко, если не сказать большего, вообще по-джентльменски. Что тоже способствовало некоему успокоению.
Был и третий фактор: а не розыгрыш ли это его коллег?
Хотя времена кэвээновских розыгрышей прошли лет двадцать назад, а то и более.
Да и не в силах его коллеги организовать такое похищение.
Осознав, что в своих рассуждениях он все равно дальше, чем есть, не продвинется (а для того, чтобы продвинуться, нужна дополнительная информация), Налыгов улегся на нары и стал ждать этой информации. А то, что она появится, он не сомневался. Зачем бы в таком случае его сюда привозить?
Морозова везли долго. А может, это ему только показалось. Один раз похитители даже останавливались и раздвинули молнию на мешке, которой он был зашпилен. Но похитителей он не видел, так как лежал на боку. Просто он почувствовал, как чья-то рука пощупала у него пульс на шее. При этом тестирующий удовлетворенно хмыкнул, осознав, видимо, что похищенный не врезал дуба.
Всю дальнейшую дорогу Морозов ничего не предпринимал, чтобы сориентироваться в обстановке, не считал минуты, дабы потом прикинуть, как далеко увезли его от города. Он просто тихонечко скулил, хотя особых причин для этого не было. С ним обошлись корректно и даже в багажнике положили не на голое железо, а на какую-то попону. Почему он думал, что это попона? Наверное, по тому неприятному запаху, который исходил от подстилки. По мнению Морозова, так должны пахнуть именно попоны, которые какое-то время были на вьючных животных, а потом стали подстилками, в том числе и в багажниках современных автомобилей.
1
Погоняло (жаргон) – кличка.