Мы никогда друг друга не любили

— Он итальянец, — вставляет Инна, занятая открытием бутылки.

— Да хоть монгол! Главное, горяч и после бурной ночи никогда в жизни не найдет улицу Орджоникидзе. Он это даже не выговорит, а значит, Ава в безопасности. Только не давай ему свой инстаграм.

— У меня нет инстаграма, — тихо говорю я.

— Тогда это тоже запиши. Завести инстаграм и выкладывать туда красивые фоточки. Чтобы бывший сдох от злости!

— Я бы предпочла, чтобы он не вспоминал о моем существовании.

— Тогда тем более надо сделать инстаграм! И заблокировать его там!

Я не знаю, есть ли у Островского инстаграм, но сильно в этом сомневаюсь. Хотя Риту вряд ли это интересует, она болтает без умолку. Отчасти их напор и энергия меня пугают, но это то, что сейчас нужно. Веселая компания и новые впечатления. Правда, на фоне ярких девчонок, я кажусь себе серой мышкой с большими испуганными глазищами.

Это же подтверждает Рита:

— И как ты, будучи женой олигарха, умудряешься выглядеть, как отличница приходской школы?!

С громким хлопком Инна открывает шампанское. Я невольно вздрагиваю, но тут же смеюсь. У нас нет бокалов, я даже не думала, что их нужно купить. Поэтому мы с Ритой пьем из отельных кружек, а Инна — прямо из горла. Пена попадает подруге в нос, и она смеется и кашляет одновременно.

— Ну, за новую жизнь Авроры! — провозглашает Рита.

Инна добавляет:

— Жизнь без бывшего мужа!

3. Виктор

Лобби-бар отеля в семь часов вечера уже наполняется посетителями. В основном это парочки, но встречаются и командировочные одиночки, высматривающие свободных раскрепощенных девиц. Я бы на их месте спустился в цоколь, в ночной клуб, там шансы снять кого-нибудь выше. Хотя клуб еще, пожалуй, закрыт.

— Островский!

Старый друг ничуть не изменился, только татуировок стало еще больше. Когда-то мы хорошо дружили, практически считали друг друга братьями, но судьба развела в разные стороны. Его — в сторону Европы, где осталась семья, а я остался в России. И хотя формально я был женат, назваться семьянином мог только в фантастическом приступе белой горячки.

— Какими судьбами? — спрашиваю, садясь за столик. — Глеб Каренин и отель? Ты же их ненавидишь.

— Конкретно этот я хочу купить. Поэтому для начала разведываю обстановку.

— А ты не сидишь на месте. Есть бизнес, в который твоя семья не запустила лапы?

— А то, — усмехается Глеб, прихлебывая ром, — твой.

— И не надейся.

— Ладно, ладно, расслабь булки, я шучу. Как дела? Как здоровьице?

Официант приносит комплементарный аперитив и, хоть делать этого и не стоит, я с наслаждением глотаю пряный ром на голодный желудок. Выпить хочется с самого утра, наконец-то по телу разливается приятное тепло.

— Островский, у тебя все нормально? Выглядишь, как будто вернулся с похорон.

— Почти, — усмехаюсь я. — С развода.

— Ого. Разошлись? А чего так? Не выдержала свободных отношений или случайно узнала, что они у вас свободные?

— Да не знаю. — Пожимаю плечами. — Мы никогда друг друга не любили. Брак по расчету и все такое. Я женился на бизнесе ее отца. Ему надо было кому-то передать дело, сам понимаешь, девчонку жалко — сожрут. Да и Рогачев столько вложил в дело, что одна мысль о его развале могла его убить. А дочурка не унаследовала ни хватки, ни мозгов. Такая себе серая мышка с абсолютным отсутствием таланта к чему-либо. Там длинная история…

Я оценивающе смотрю на Глеба прикидывая, что можно ему рассказать, а что не стоит. Но потом вспоминаю, сколько лет мы были друзьями, и ощущаю абсолютное отсутствие желания врать и прикидываться.

Глеб терпеливо ждет. Он любит длинные истории.

— Короче, когда дочурке Рогачева было восемнадцать, я нажрался и трахнул ее. Она нажаловалась отцу, а тот не захотел скандала. Точнее как, мы к тому времени уже почти заключили сделку, и я когда сидел с ним в переговорной, прямо видел в глазах борьбу бобра с ослом. Или отомстить за рыдающую деточку и похерить кучу бабла, или сделать вид, что все по плану — и породниться. В общем, Рогачев сказал ей, что она сама виновата и нехер крутить жопой перед пьяным мужиком, и если не хочет, чтобы ее опозорили на всю страну — пусть выходит замуж.

Глеб смотрит с недоверием, а я продолжаю:

— Повезло, что она была совершеннолетняя. И неспособная открывать рот. Я, если честно, даже не помню, пересекались ли мы в доме хоть однажды. Беспроблемная деваха, сидела себе в комнате, как мышка, тратила отцовские денежки на всякую фигню. А с Рогачевым мы неплохо сработались. Правда, год назад женушка объявила, что хочет развода. И тут же Рогачев слег с сердцем. Жена быстро сообразила, что весть о разводе и дележе имущества папа не переживет и прокрутила фарш назад, но-о-о…

Я усмехаюсь, вспоминая огромные глаза Авроры — я тогда чуть ли не впервые в них посмотрел.

Прочитал там много нового о себе.

— Ну?! — Глеб залпом замахивает еще один стакан.

— Рогачев умер и зачитали его завещание. Оно ей не понравилось.

— Да ладно…

— Тесть все оставил мне. Ей только всякие побрякушки и все остальное. Компания, недвига — все отошло мне и, как ты понимаешь, при разводе не делится. Тогда у Авроры снесло крышу, она потребовала развод и раздел имущества. Я пригрозил оставить ее с голой жопой на морозе, ибо делится не только бабло, но и кредиты, поэтому сошлись на полюбовном соглашении. Она получила четыре миллиона, я не стал вешать на нее свои половые трудности в бизнесе. Вот сегодня отдали заявление.

— Ох-ре-неть. Слушай. Ну ты-то в шоколаде, а чего Рогачев дочь оставил без бабла и квартиры?

Я отвечаю не сразу. Нас с отцом бывшей жены связывают пять лет совместного бизнеса. За такое время невозможно не изучить человека, его страхи и сожаления. Но мы никогда не касались личного. Я панически боялся разговоров о Наде, а Рогачев не любил вспоминать прошлое. Впрочем, кое-что иногда всплывало…

— Мне кажется, он ненавидел ее за смерть жены. И жену ненавидел за то, что так и не полюбила его. Такой знаешь обозленный мужик, у которого не сложилась личная жизнь. Красавица-жена, обязанная обожать его, презирала. Умерла, оставив с ребенком, который ему был не нужен. Да и сам ребенок, мало того, что напоминал о матери, так еще и вырос абсолютно бездарным и унылым существом. Как-то раз тесть бросил фразу… знаешь, дословно не воспроизведу, что-то вроде «Единственная польза от нее — привела нормального мужика».

— Слушай, жалко так-то. Ну нахуй такого папашу.

— Жалко, — соглашаюсь я.

Но на самом деле не чувствую ни жалости, ни каких-либо теплых чувств по отношению к бывшей. Она совсем не заслуживает ненависти, потому что не выбирала быть похожей на мать, и, отдавая себе в этом отчет, я ни разу не позволил себе обойтись с ней грубо, предпочитая по большей части игнорировать. Но и делать вид, будто мое большое доброе сердце сжимается от жалости к нелюбимой всеми серой мышке, я тоже не намерен.

Аврора Рогачева теперь в прошлом. Как и ее мать.

— Значит, тебя можно поздравить, — задумчиво произносит Глеб. — Ты теперь, Островский, свободный человек! Как оно, в статусе холостяка? Можно пить, курить, трахать баб и не ночевать дома.

— Как будто раньше это было запрещено, — хмыкаю я.

— Тогда предлагаю, во-первых, тост. А во-вторых, оттянуться за встречу. Ща допьем бутылочку и спустимся вниз. Посмотрим шоу и шоты.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Каренин, по-моему, я уже стар для шоу и шотов. А ты вообще помолвлен. Не боишься, что невеста что-нибудь открутит?

— Моя? — Каренин довольно ржет. — Я не уверен, что она вообще в курсе, за что у мужика можно подержаться. Поэтому пусть не жалуется. Благодаря легкомысленным женщинам моя любовь к невесте остается чистой и непорочной.

В отличие от меня, Каренин ни по какой любви из прошлого не страдает. Он вообще не склонен к самокопанию. Берет от жизни все, что захочет и всех, кого захочет. Мы из разных миров, но нас связывает нечто куда более важное, чем моральные принципы. Как-то повелось, что у каждого они свои.