Холодная комната

– Чья это кровь? – спросил врач.

– Моя, – осторожно призналась Юля, на всякий случай краснея. И тут она вдруг сообразила, что с ней случилось.

– Знаете, я упала, расшибла носик и очень долго смотрела на свою кровь. Поэтому мне почудилось, что у медсестры – не красные ногти. Со мной такое часто бывает. На кровь насмотришься – и предметы красного цвета уже не кажутся красными.

– Да ты дура, – выпрямившись, спокойно сказала Светка. Её большие глаза со свирепой ненавистью глядели на Кременцову. Та покраснела ещё сильнее, даром что потеряла пол-литра крови.

– Прости меня! Я реально думала, что ты – ведьма.

– Сегодня что, полнолуние? – обратился врач к медсестре.

– Понятия не имею.

– Ладно, вкати-ка этой гражданке кубиков шесть димедрола в мягкое место. Пусть отдохнёт хотя бы до завтрака.

Не спеша идя к процедурному впереди хромающей медсестры, Кременцова думала, как бы к ней подлизаться так, чтоб было не вполне ясно, чего она добивается.

– Какой краской волосы красишь? – поинтересовалась она, с тревогой следя, как Светка ломает ампулы с димедролом и наполняет шприц, – наверное, дорогой? Офигенный цвет!

– Задницу готовь.

– А я буду спать после этой штуки?

– Оголяй жопу! Быстро!

В десятый раз за минувшие сутки исполнив эту команду, Юля скороговоркой протараторила:

– Знаешь, я потому спросила, что мой начальник обещал утром ко мне приехать и посоветоваться со мной, какую из медсестёр, здесь работающих, можно взять на работу в ведомственную поликлинику. А ведь если я буду спать, как убитая…

Шприц вонзился. Было ужасно больно. После укола Юля хотела выйти, но медсестра скомандовала:

– Стоять!

– Почему? Зачем?

– Провожу.

Взяв из шкафчика пузырёк со спиртом, голубоглазая вредина запихнула его в карман, погасила свет и открыла дверь. Вышли. Заперев процедурный, Светка повела Юлю к палате за руку. И не зря – шагов через пятьдесят Юля начала спотыкаться. Входя в палату, она уж смотрела сон. Толкнув её на кровать, медсестра сняла с неё шлёпанцы. Потом вышла. Она могла поспать полтора часа, но в сестринскую зашла только для того, чтоб глотнуть «Нескафе» со спиртом, выкурить сигарету и надеть туфли. С четырёх пятнадцати до пяти тридцати она была с Анькой.

Глава девятая

Для утреннего укола Юлю переворачивать не пришлось, поскольку она спала кверху попой. Светка её уколола так, чтоб не разбудить. Не смогла её растолкать и дама, которая развозила завтраки. С этой задачей справились лишь Галина Иосифовна и её помощница Вера, нагрянувшие за час до обеда. Они сначала содрали с правой ноги Кременцовой пропитанную засохшей кровью повязку и наложили новую, затем начали приводить пациентку в чувство. После минутного тормошения, щекотания и щипания за уши Кременцова открыла мутные глазки.

– Доброе утро, – произнесла Галина Иосифовна, разглядывая её с большим недовольством.

– Доброе утро…

Язык не слушался. То есть, слушался, но не Юлию Александровну, а какую-то идиотку внутри неё.

– Простите, я… Мне, по-моему… Я лежу… Мне надо… Я должна встать, наверное, да?

– Вы помните, кто я, Юля? – строго спросила доктор.

– Конечно, помню! – бодро, уверенно и уже чуть более внятно ответила Кременцова, пытаясь вспомнить. Ей это удалось. Почти сразу вспомнилось остальное. Похолодев, Кременцова бросила взгляд направо. Весёлая медсестра, толкая перед собой тележку с бинтами и всякой гадостью, покидала палату. Анькина койка была пуста. Справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству лежал на тумбочке.

– Что у нас за приступ был ночью, Юленька? – продолжала допытываться врачиха.

– Ночью?

– Да, ночью, ночью! Скажите мне, что вы сами об этом думаете?

Кременцова не знала, что отвечать. Галина Иосифовна вздохнула.

– Я попрошу вас после обеда спуститься к невропатологу, на четвёртый этаж. История будет там. Вы меня услышали? Не забудете?

– Я спущусь.

Врачиха кивнула и устремилась вслед за сестрой.

– Галина Иосифовна! Скажите, а Анька где?

Галина Иосифовна застыла. На её властном лице возникло короткое замешательство, уступившее место странной улыбке. Эта улыбка и эта странность её угадывались под маской.

– Анечка-то? Она в другом отделении. У неё возникли проблемы с почками.

– Да?

– Конечно. Ведь у неё же, Юленька, диабет! Тяжелейшей формы. Почки поражены. А тут ещё это нервное потрясение! Вот и приступ.

– Это опасно?

– Юля, я – не уролог. Трудно сказать.

Оставшись одна, Юля встала с койки и босиком прошлась до окошка, потом – обратно. Пол под её ногами качался, как корабельная палуба. Мимо полуоткрытой двери палаты прошествовала, о чём-то переговариваясь, большая группа врачей во главе с заведующим. Сердце у Кременцовой тоскливо ныло. Решив сварить себе кофе, она включила Анькин электрочайник, и, сев на Анькину койку, взяла от нечего делать собачий справочник. Тут вошла санитарка с капельницей. Поставив штатив у койки, предупредила:

– Будьте в палате. Сейчас придёт медсестра.

– Скажите, а Светочка не ушла ещё?

– Светка-то? В процедурном, уколы делает. К вам она, как я понимаю, сама зайдёт. Ведь вы у нас барыня!

Проводив санитарку стеклянным взглядом, Юля открыла справочник. Начала листать. Интересовали её, естественно, фотографии. На разделе «Сеттеры» она стала листать помедленнее, потому что очень любила эту породу. И вдруг её рука дрогнула, надорвав страницу, как рука Бекки Тэтчер из «Тома Сойера». Глядя в книгу, Юля стала сопеть от недоумения. Два взъерошенных, рыжих ирландских сеттера возбуждённо застыли друг перед другом, мордочка к мордочке. Это были кобель и сука. Сука была очерчена карандашной рамочкой – но не горизонтальной, как того требовала, казалось, форма собаки, а вертикальной, как если бы это было изображение человека. Левая линия этой рамочки протянулась между носами суки и кобеля, чётко отделяя их друг от друга. И эта самая линия почему-то была двойной. Да, именно одна, левая.

На лбу Юли выступил пот от неимоверного напряжения мысли. Когда, а главное – с какой целью обвела Анька рыжую суку иконообразной рамочкой? Вероятно, минувшей ночью, под впечатлением разговора. Ну а зачем, зачем она провела перед её носом карандашом именно два раза? Вот ребус-то! Ведь не поленилась достать из тумбочки карандаш! А кстати, есть ли он в тумбочке?

Тут же выдвинув верхний ящик, Юля увидела карандаш. Взяв его, проверила, тот ли грифель по цвету и заострённости. Грифель был, похоже, тот самый. Так что хотела Анька сказать ей этим рисунком? Или не ей? Но тогда кому?

Влетела, колотя шпильками, Светка – сонная, злая. В руке у неё был шприц.

– Кременцова, жопу!

Отложив справочник, Юля встала и приготовилась. Всадив шприц, медсестра спросила:

– Ты знаешь, что Анька – в реанимации?

Юля вздрогнула.

– Как?

– Вот так.

– А что с ней случилось?

– Почки накрылись. Она мне, кстати, всё рассказала.

Юля присела. Но не от боли – от ужаса.

– Что она тебе рассказала?

– Да всё, всё, всё! Про панночку, про икону, про твоего начальника, про собаку, про гребешок и про Петьку.

Выдернув шприц, Светка рассмеялась.

– Ну, вы и дуры конченые! Совсем с ума посходили.

– Зачем она это сделала? – повернувшись, спросила Юля. В её глазах были слёзы. Светка, смеясь, надвинула на иглу колпачок.

– Она ведь в бреду была! Ну, точнее, в полубреду. Потом вдруг опомнилась, заорала: « Ой, что я сделала! Теперь ведьма тебя убьёт!» Короче, дурдом на выезде, да и только.

– Света, зайди ко мне, пожалуйста, на минуту, когда закончишь, – сдавленным голосом попросила Юля, сев на кровать. Медсестра, сказав, что делать ей больше не хера, кроме как навещать психбольных, уцокала в процедурный.

Чайник давно вскипел. Только Кременцовой было уж не до кофе. Она сидела, будто пришибленная. Вошла внутривенщица. Ей пришлось дважды попросить пациентку лечь и поднять рукав. На её вопрос относительно самочувствия Кременцова дала ответ с четвёртого раза: