Страница 11 из 28
После рождения дочери и последующих многократных неудачных и ожесточенных попыток побудить себя заботиться о ней Кейт столкнулась с тем, что ей становилось все труднее справляться с потребностями малышки. Когда ребенку было девять дней, Кейт встряхнула и отбросила ее, находя невыносимым слышать ее плач, который она не могла остановить и который явился мощным толчком к пробуждению ее собственных воспоминаний о депривации. Ее нападение на ребенка вновь привлекло к ней внимание социальных служб – на этот раз уже как к матери, ведь она сама только недавно вышла из-под наблюдения опеки. Кейт отметила, что испытала чувство облегчения, когда служба опеки возбудила дело по вопросу ее ухода за новорожденным ребенком, поскольку она осознавала, что не способна справиться с материнством. В этом смысле испытанное Кейт чувство облегчения и ее желание защитить дочь от тех страданий, которые она сама перенесла в детстве, являли собой здоровый и защищающий ребенка аспект ее материнских способностей. Хотя иногда на уровне разума Кейт и осознавала свою потенциальную способность нанести вред дочери, на каком-то другом уровне она могла отрицать свою способность убить и чувствовала себя ограбленной и разъяренной от потери возможности заботиться о своем ребенке. Это явно показывало, как отчаянно Кейт хотела, чтобы кто-то полюбил ее, надеясь, что ребенок удовлетворит эту потребность.
После нападения на малышку ребенка у Кейт изъяли, но вскоре, примерно через пять месяцев после рождения первого ребенка, она забеременела вторым. Мне казалось, что Кейт совершенно не осознавала того факта, что ее считали серьезным фактором риска для ребенка, находящегося на ее попечении, и думала, что встречается со мной для того, чтобы получить «некоторые советы о том, как ухаживать за двумя младенцами». Хотя я неоднократно четко объясняла ей мою роль в сложившейся ситуации, заключающуюся в том, что я должна была подготовить отчет с экспертной оценкой для суда, Кейт, казалось, не понимала этого. Она относилась ко мне с высокой степенью доверия и надежды, что было одновременно трогательным и удручающим. Экспертиза показала, что Кейт, судя по всему, не обладала способностью понимать и удовлетворять потребности своих детей, кроме того, согласно результатам официального тестирования когнитивных способностей, проведенного моим коллегой, у нее были значительные трудности с обучаемостью. Риск, которому Кейт могла подвергнуть своего ребенка в виде пренебрежения его потребностями или нанесения ему физической травмы, был весьма значительным. Таким образом, было выявлено, что единственной надеждой на возвращение дочери Кейт под ее опеку будет получение ими совместной поддержки со стороны опытной приемной матери, которая сможет дать Кейт пример заботы и контейнирования. Подобная попытка уже имела место, когда Алане было три недели, однако решение о приемной семье было отменено по причине крайней зависти Кейт к тому вниманию, которое приемная мать оказывала ее ребенку. Эта зависть была для Кейт непереносимой – она сама жаждала такой материнской заботы к себе. Низкий уровень самооценки Кейт приводил к тому, что, сталкиваясь с критикой, она чувствовала себя настолько опустошенной, что даже малейшие подсказки о том, как ей улучшить свою чувствительность к потребностям малышки, приводили ее в ярость.
Я направила Кейт в местную группу по работе с труднообучаемыми и порекомендовала ей согласиться на психотерапевтическую поддержку, чтобы там ей помогли пережить недавнюю разлуку с дочерью и получить возможность обсуждать способы управления захватывающими ее чувствами безысходности и ярости, которые она направляла как на себя, так и на своего ребенка. Представлялось маловероятным, чтобы Кейт оказалась способна справиться с удовлетворением потребностей своего второго ребенка без помещения ее в поддерживающее и упорядоченное окружение на долговременной основе. Вполне возможно, что и этого ребенка не доверили бы ее попечительству. Это стало бы еще одной существенной потерей для Кейт, не в последнюю очередь потому, что она не хотела бы утратить иллюзию, что ее любят и о ней заботятся.
Как беременность, так и материнство оказались для Кейт переживаниями глубоко тревожными, близкими к ее опыту преследования, разворошившими невыносимые воспоминания и чувства этой одновременно уязвимой и предрасположенной к насилию женщины. Переживаемое ею чувство отчужденности от собственного тела, вызванное беременностью, представляется наглядной иллюстрацией того, как ее скудный опыт получения материнской заботы и опеки лишил ее безопасного ощущения своего женского тела. Во время беременности она воспринимала свое тело как ненадежный и пугающий объект, что отражало ее младенческий опыт встречи с депрессией и эмоциональной недоступностью ее собственной матери. У нее было некое представление, в котором она бессознательно отождествляла себя с нечеловеческим младенцем, который жаждал убить и желания которого, адресованные ее матери, не нашли удовлетворения. Кейт, казалось, была мучима практически психотическим переживанием нереальности и страха перед тем, что происходило с ее телом во время беременности. Для этой женщины, у которой почти не было внутренних ресурсов и интернализированного представления о матери, опыт беременности оказался одним из наиболее труднопереносимых переживаний насилия и преследования.
Обсуждение
Бессознательные фантазии в период беременности
Во время беременности женщина нарциссически идентифицирует себя со своим плодом, и это возрождает ее инфантильные фантазии о себе как о ребенке в теле ее матери. Это может привести к возобновлению интенсивных амбивалентных чувств по отношению к этой матери, к интернализированной репрезентации ее и себя как ребенка. Если враждебность, неотделимая от этих амбивалентных чувств, слишком велика, то женщина может ощущать свою неспособность позволить жить настоящему ребенку, находящемуся внутри нее. С другой стороны, она может не чувствовать себя в силах разрешить этому ребенку отдельную психическую жизнь, рассматривая его как свое нарциссическое расширение. Понятие о нарушенном материнстве, описанное Э. Вэллдон, явно согласуется с описанными Д. Пайнз психическими процессами, вследствие которых молодая женщина со скудным или нарушенным опытом воспитания в детстве может находить задачи материнства трудными, если не неразрешимыми.
Для женщин, которые не испытали в собственном детстве «достаточно хорошего» отношения и заботы со стороны матерей, с сопутствующей интернализацией и интеграцией в личный опыт телесных переживаний, неизбежен регресс, связанный с беременностью, который может показаться пугающим. Кроме того, «с одной стороны, инфантильное желание слиться воедино с матерью, а с другой – страх перед таким слиянием, вызвавшим в прошлом провал в дифференциации себя и объекта, могут вновь возвратиться к жизни» (Pines 1993, p. 99). Сепарация – индивидуация ребенка зависит также от отношений его матери с отцом и ее способности наслаждаться своим взрослым сексуальным телом. Беременность предлагает женщине форму биологической идентификации со своей собственной матерью, что может быть для женщины чрезвычайно пугающим – в зависимости от ее опыта получения материнской заботы в детстве и текущих социальных обстоятельств.
Задачи развития, с которыми сталкиваются беременные молодые женщины и девочки-подростки, требуют изменения их отношения к своим подростковым телам или идентификации с их собственными матерями. Это может вновь пробудить их ранние трудности и вызвать симптомы, защищающие от психической боли, особенно в тех случаях, когда сепарация от матери не была достигнута на ранних стадиях развития. Лауфер связывает эту сложность с эдиповым комплексом и требованием, чтобы он был разрешен так, чтобы девочка идентифицировала себя со своей матерью и считала себя обладающей телом без пениса. Это в дальнейшем потребует от девочки отбросить фантазию о том, чтобы обладать своей матерью и оплодотворять ее так, как это мог бы делать мужчина; девочка должна также отказаться от фантазии доставить матери сексуальное удовлетворение. Утрата этой всемогущей фантазии может породить у ребенка серьезную тревогу: