Големикон

Денис Лукьянов

Големикон

Великой жертвы ждет Бог Войны

Он на весах отмерил равно зрелища и хлеба

«Эпидемия»

Прежде всего....

Големы не знают сна.

Не потому, что работают не покладая рук, днем и ночью, когда это необходимо, и не потому, что они – всего лишь глиняные куклы, пускай и здоровые, два метра ростом, движимые магическими потоками, пронизывающими все сущее.

Големы по природе своей неживые. Они лишены чувств, эмоций и даже легкого намека на сознание – эти… конструкты из коричневой глины просто ходят заводными солдатиками. Вечно бодрствующие, даже тогда, когда томно стоят в углу и ничего не делают, дожидаясь новых команд – големы живут работой, хотя, говорить «живут» об этих изваяниях в корне неверно. Но такой оборот можно допустить, ведь големы не спят, не дремлют ни на секунду – такое случится, только если всю магию мира вдруг отключат. Зато…

Големы умирают.

Когда их срок кончается, когда они изнашиваются – ведь ничего не вечно, – когда ломаются их мощные, похожие на могучие дубовые стволы глиняные руки, по телу идут трещины, а рубины в груди и во лбу лопаются – големы, никогда не знавшие жизни, умирают, и больше не возвращаются в строй. Они отправляются на… хочется сказать, что на кладбище, но опять же, такое суждение не совсем верно – ведь не может быть кладбища тех, кто никогда не знал жизнь. Скорее, они отправляются на склад, где в стрекочущей темноте лежат, разбитые, поломанные, нетленные и мертвые.

Но почему-то големы, никогда не знавшие сна, давно мертвые и непригодные, здесь, на этом мрачном складе-кладбище, не слыша скрежета шестерней, словно спали.

И будто бы ждали пробуждения.

***

Проснувшись, она встряхнула крыльями и сменила позу – ей совсем не хотелось пробуждаться, но что-то заставило ее открыть глаза и прервать сладкую, медовую дрему, которая для нее – и ее сородичей – была нормальным состоянием. Она посмотрел по сторонам насыщенными желто-янтарными глазами, в которых переливались мрачные, но прекрасные земные недра, и собиралась было уснуть, но…

Она проснулась – и закричала ужасным рыком.

Глава 1. Традиции и инновации

– Идите вон!

Такими были первые и единственные слова в адрес Прасфоры Попадамс до того, как прямо перед ее носом взмахнули шелковым фиолетовым шарфом и захлопнули дверь.

Девушка вздохнула, посмотрела на осыпающиеся пламенные осенние листья, летевшие прямо под ноги, перекинула большую кожаную сумку через плечо и спустилась с крыльца.

Нет, все-таки ненормальными мир полнится.

Пухленькая Прасфора, конечно, догадывалась, что новая идея не получит ходу сразу. В конце концов, так происходило практически со всеми человеческими придумками: сначала от них шарахались, как от огня, а потом, много после, понимали – да как мы вообще раньше без этого жили? И вроде бы идея, которую они с отцом придумали, должна была разойтись на ура, как горячие пирожки в зимнюю стужу – кстати, в этом контексте очень хорошая метафора, – но вот только попадались такие люди, которые об услуге тебя просили, а потом посылали, самое лучшее, куда подальше. Это если не оказывались остры на язык.

И девушка не понимала, в чем беда – ведь идея разносить еду из кабака по домам, по личным просьбам людей, к тому же еще теплую и пахнущую всеми возможными пряностями, должна большинству понравиться! Такой подход в разы упрощает жизнь.

Прасфора Попадамс жила без матери, и всегда хотела не знать, почему все случилось именно так: чтобы, как героиням иных книг, думать, что мама пропала при таинственных обстоятельствах, героически пала, защищая дочь, или же просто умерла при родах. Девушка хотела не знать, но проблема была в том, что она знала, притом весьма отчетливо – мать свинтила куда-то в поисках лучшей жизни, хлопнув дверью, плюнув на идеи отца и кабак. Отворот, поворот, разворот – и все.

Семейство Попадамсов всегда славилось тем, что было оригинально на выдумки – начиная с пра-пра-пра (и так до бесконечности) дедушек, один из которых, на заре тех времен, когда люди еще кутались в шкуры животных, почти наверняка однажды притащил в пещеру дубинку с тремя заостренными зубцами и наткнул на нее кусок мяса. Впрочем, эта история скорее из разряда легенд, и тут уже не поймешь, правда или вымысел. Вполне реален другой факт – нынешнее поколение Попадамсов от своих предков уж точно не отставало, заведуя кабаком «Ноги из глины», без которого жизнь города представить просто невозможно. Хотя – в этом нет сомнений, – в первые дни существования кабак наверняка считали до ужаса странной идеей. Слишком большой, слишком аккуратной, слишком… слишком смелой, короче говоря.

А вот теперь отец Прасфоры загорелся новой придумкой, которая всему семейству из двух человек и своры родственников разной степени дальности показалось не просто гениальной, а невероятной, будто не от мира сего. Про Попадамсов в принципе часто говорили – не от мира сего, особенно когда они реализовывали нечто, стукнувшее им в голову, упавшее туда раскаленным метеоритом. Вот и папа Прасфоры вдруг решил, что давно пора разносить горячую еду прямо по домам, когда люди не могут прийти в «Ноги из глины». Для этого-то, всего ничего, нужно просто поработать над специальными сумками и иметь пару достаточно быстрых ног.

Попадамсы никогда не двигали колесо прогресса вперед, они лишь заставляли его подпрыгивать, как мелкие камушки на идеально ровной дороге.

Прасфора поправила сумку из коричневой кожи – ту самую, для разноса еды – и посмотрела по сторонам.

Двуединый город Хмельхольм пылал оттенками огненного.

Осень устроила пожар из сочных красок, и поникшие, но еще не уснувшие окончательно витиеватые деревья склонили ветки, усыпанные золотистыми, красными, оранжевыми, алыми и бордовыми листьями – свет, еще согревающий, носился мимо, заставляя листья светиться, излучать необъяснимый уют и будто бы пылать по-настоящему. Город утоп в этом теплом, расшитым ярчайшими нитками свитере, готовясь к грядущим холодам и затяжным дождям. А пока сияло солнце, прыгая по косым крышам из насыщенно-бордовой черепицы, заползая в простенькие окна с деревянными рамами и заставляя тени прижиматься к стенам уютных пухлых бежевых домиков максимум в два этажа, с темно-коричневыми балками. На деревянных балконах и подоконниках розовыми пятнами цвели хризантемы в горшках.

Прасфора вдохнула бодрящего, пока теплого, но постепенно остывающего воздуха – и поспешила к кабаку.

Вдалеке, за городом, виднелись горные пики – острые и высоченные, припорошенные снегом, который скоро покроет и черепичные крыши. Точнее, нет, то было вовсе не за городом – это и был сам город, вторая часть двуединого Хмельхольма.

В горах жили люди.

В этих огромных небоскребах из камня, прямо внутри, работали и отдыхали люди – в породе они сделали себе окна и балконы, обустроили подземные тоннели, проложили рельсы и превратили каменные изваяния в дома, каждый день поднимаясь из глубин до пиков и обратно.

Между городами – точнее, между городом – лежали бесконечные равнины-поля, засаженные всем, чем их можно было засадить. Местные знали, что так любезно предоставленное волей судьбы свободное пространство не должно пропадать даром.

Прасфора Попадамс поймала себя на мысли, что засмотрелась на горы – они всегда завораживали ее. Девушка возобновила шаг.

Если долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть в тебя – общеизвестно. Если же долго смотреть на горы… то рано или поздно там обязательно окажешься – мудрость не столь доступная, зато куда более вероятная.

Иногда в ней приходится убедится на собственной шкуре.