Монашка и дракон

Меня покоробило его пренебрежительное высказывание, и даже не знаю, что задело больше – касательство святыни или женской свободы.

– Если бы не я, ты бы сидела взаперти, – рассуждал дракон, – спрашивала бы разрешения на каждый чих у своей наставницы, и единственным твоим развлечением были бы сплетни о сестрах и возня с цветочками в монастырском саду.

– Да что вы? А еще – чтение книг в монастырской библиотеке.

– Кому интересна эта замшелая мертвая писанина?

– Мертвая? Похоже, вы не знаете, что такое книга. Это дорога во времени.

– Вот как?! – деланно изумился он.

– Читая книги, я общалась с мудрейшими людьми прошлого, – теперь я говорила горячо, веско, потому что мне очень хотелось донести до темного драконьего сознания, свою правоту. Объяснить, насколько он ограничен в своем понимании свободы. – Их уже давно нет, но я беседовала с ними так же, как с вами. И узнала из этих бесед больше, чем от вас!

– Что толку от твоих знаний, если ты заперта? – спросил он.

– А разве здесь я свободна? – я не утерпела и вскочила, раскинув руки. – Скажите честно, милорд, кому-нибудь из своих жен вы позволите написать письмо господину бен Моше, который служит при дворе короля Альфонсо?

– Мужчине? Да еще из этого нищего племени джудиосов, судя по имени? Какая в том необходимость? – дракон отбросил показную лень и резко сел, оперевшись локтями о колени.

– Разрешили бы? – настаивала я.

– Нет! – отрезал он.

– А я написала ему письмо, и получила ответ, и никто меня в этом не упрекнул! – сказала я с торжеством.

– Ты писала джудиосу? О чем, позволь спросить?

– Я просила его уточнить, что он имел в виду, говоря об ошибочности Толедских таблиц, а он мне ответил, что по его убеждению, год равен трехстам шестидесяти пяти дням, и это разбивает все расчеты магистра Арзахеля.

– Толедские таблицы?

– Похоже, вы впервые услышали о них.

– И магистр Арзахель?

– О да! А сам бен Моша является личным врачом короля Альфонсо и интересуется астрономией. И король не считает джудиосов нищебродами, не стоящими внимания. Наоборот, он очень высоко ценит их знания и даже доверил одному из них свою жизнь.

– Не понимаю, к чему это ты, – дракон тоже вскочил и встал по ту сторону стола. – Зачем спрашивала у лекаря про Толедские таблицы? Решила стать мореходом? Для этого изучаешь астрономию?

– Очень смешно! – я засмеялась саркастично. – Кто же в нашем мире позволит женщине отправиться в плавание по собственному желанию? Тем более стать мореходом! Но никто не запрещал мне в монастыре изучать звезды. А звезды равно светят всем, к вашему сведению – и гордым мужчинам, и женщинам, и даже нищим. В монастыре я могла заниматься тем, что мне интересно, и не зависеть от воли мужчин.

– Можно подумать, я запретил бы тебе смотреть на звезды, – взгляд у дракона потемнел. – Я не запрещаю своим женщинам заниматься тем, что им интересно. Нантиль любит охоту – и я не запрещаю ей участвовать в гоне.

– Да она даже собаку не может назвать по своему желанию! – не сдержалась я. – И после этого вы говорите мне о свободе у вас в замке? Самая страшная участь для женщины, уже вкусившей свободу – снова оказаться в тюрьме. Да еще в такой, которая продлится до самой смерти!

– Это ты про что? – потребовал дракон.

– Про замужество, – объяснила я. – Если вы не поняли. Смотрю на ваших… женщин, и просто поражаюсь их свободе. Две родные сестры, запуганная дочь вашего слуги – они все, несомненно, наслаждаются свободой!

– Они всем довольны.

– Это они вам сказали? – невинно поинтересовалась я.

– По-моему, ты хочешь поссориться со мной, – сказал он, и от него так и повеяло опасностью, и страстью дикого зверя.

– Нет, – я тут же остыла. – Не настолько я безумна, чтобы ссориться с вами. И раз уж выдался момент, хочу поблагодарить за то, что вступились за меня утром. Но почему вы сказали о своей скорой смерти? Это одна из ваших шуток? И причем тут крик Мелюзины? – я умышленно перевела тему, и оказалась права.

Упоминание о прародительнице подействовало на дракона точно так же, как на меня – его близость. Он тут же передумал гневаться и отступил от стола. Неужели, испугался?..

Пройдясь по комнате туда-сюда, милорд Гидеон остановился возле окна, задумчиво постучав пальцами по открытой раме.

– Все это – бабьи сплетни, ничего больше. Не обращай внимания. Как делаю я.

– Невозможно не замечать того, во что верят все, – возразила я. – Как связаны дама Мелюзина и ваша смерть? Или это такая страшная тайна, которую можно знать всем кроме меня?

Дракон досадливо поморщился:

– Это не тайна. Просто легенда, которую придумали про Мелюзину, как многие другие. Пустая болтовня, ничего больше.

– Тогда, может, расскажете? Чтобы я вместе с вами посмеялась над пустой болтовней?

– Да, посмеялась, – пробормотал он.

Давая ему время собраться с мыслями, я собрала пергаменты и сложила их в папку, крепко завязав вязки на ней, и пообещав себе никогда не записывать ничего открыто. Для откровенных записей есть вечер. Так я не буду застигнута наедине со своими мыслями.

– Ты спрашивала, почему у этого замка нет одной башни, – заговорил дракон, и я обратилась в слух. – Согласно преданию, Гранд-Мелюз был построен Мелюзиной при помощи колдовства. Мелюзина считалась весьма искусной колдуньей, о ее проделках до сих пор рассказывают немало сказок вилланы и менестрели. Но колдовство – странная штука, оно дает огромную власть, но всегда привносит какой-то изъян. Так было и с Мелюзиной – в мостах, что она строила, не хватало одного камня, а замок получился без башни. И даже в семейной жизни оказался изъян – Мелюзина скрывала от милорда Раймонда, мужа, что по сути своей была драконом. Каждую субботу она превращалась в крылатую змею, чешуйчатую, с хвостом. Если было полнолуние – становилась змеей вся, а в обыкновенную ночь – оставалась от макушки до пояса женщиной, а ниже становилась змеей. Когда муж узнал об этом, у них уже были дети, старшие обзавелись семьями, младшие еще лежали в колыбели. Муж назвал Мелюзину «проклятой змеей», и она больше не могла оставаться с ним. Она выпрыгнула из этого окна и трижды облетела замок, крича так тоскливо, что с тех пор любой страшный вопль в наших краях называют «криком Мелюзины». По легенде, когда хозяину замка, потомку Мелюзины, предстоит умереть, она прилетает и кричит так же тоскливо и горестно, как в тот день, когда муж прогнал ее. Естественно, что теперь все обеспокоены за меня. Если кричала Мелюзина – жить мне осталось всего ничего.

Я помолчала, обдумывая все, что услышала, а потом сказала:

– Но сами вы в это не верите, милорд.

– Конечно, не верю, – усмехнулся дракон. – Я похож на дурака, который верит в сказки? К тому же, со времен моего дедушки я не помню, чтобы Мелюзина хоть раз кричала над замком. А ведь и мой дедушка, и мой папаша умерли в этих стенах, – и добавил после короткой паузы. – Ты веришь, что это Мелюзина кричала прошлой ночью?

– Нет, не верю, – сказала я задумчиво, потому что его рассказ произвел на меня впечатление. – Я думаю, тот крик издало живое существо. Мне казалось, кому-то было очень больно и плохо, но в то же время я услышала в крике не печаль, а ярость. Если бы Мелюзина оплакивала вашу кончину, вряд ли она вопила бы от ярости.

– Поэтому забудем и не станем больше вспоминать этот бред, – дракон бесстрашно уселся на подоконник, спиной во двор. – Но если ты сейчас проявишь достаточно ловкости и толкнешь меня – я свалюсь и сломаю себе шею. А ты сможешь клятвенно подтвердить, что все дело в крике Мелюзины.

– Вы прекрасно знаете, что я никогда не сделаю ничего подобного, – возмутилась я. – Но, по моему мнению, вы слишком легкомысленны. Разве вам не интересно узнать, кому так плохо в вашем замке?

– Я бы подумал о тебе, – он показал в улыбке зубы, – но ты была со мной, так что – пальцем в небо.

– А саму историю Мелюзины вы считаете правдивой? – спросила я.