Страница 4 из 7
Написала, не подозревая, как глубоко в будущее ей удалось заглянуть.
Да и Сережка на записку эту глянул одним глазком. Он тоже ни о каком будущем не думал, а слушал рассуждения «легендарного Наумыча» – и кипел, внутренне пузырясь и булькая…
А говорил тогда Наумыч вот что:
– Была когда-то компания DEC, Digital Equipment Corporation, начинавшая в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году с цехов в небольшом здании бывшей шерстеперерабатывающей фабрики в штате Массачусетс, а потом, до середины девяностых задававшая тон в производстве компьютеров. Впрочем, основатели DEC, Ольсен и Андерсон, слова «компьютер» избегали, оно у них ассоциировалось с чем-то большим и дорогим, требующим отдельного зала и многочисленного обслуживающего персонала. Таковыми, большими и дорогими, они в то время и были… Кстати, тогда же СССР со своими БЭСМ, «Быстродействующими электронно-счетными машинами», и «МИР», «Машинами для инженерных расчетов», числился на вполне передовых позициях. Но DEC не просто шагнула вперед, она прыгнула вверх – и у нее появился процессор «Альфа», на порядок опередивший интеловские, у нее появилась своя операционная система, в сравнении с которой майкрософтовские игры с «окнами» воспринимались как забавы в песочнице – и все это служило ясной и благородной цели: дать серьезным ученым и инженерам гигантские возможности для решения сложных задач. Но Hewlett-Packard, Intel, Microsoft, Apple предпочли флиртовать с рядовыми потребителями, то есть с недоучками. Они уткнули их мордами в гаджеты, они помогли опутать их Сетью, холуйский девиз «Клиент всегда прав!» стал «Виагрой» для увядающей потенции человечества, и в итоге построена цивилизация примитивности и заурядности, в которой, боюсь, для России места нет… Вы хотите что-то сказать, юноша?
Это он сделал вид, что заметил наконец Сережку, тянувшего руку после первых же прозвучавших на лекции фраз. Того самого Сережку, которого почти все встречавшиеся с ним преподы мечтали погубить неудами. И чтобы потом сразу же в армию его, а следом, без задержек, в тюрьму, на пожизненное, но еще лучше – под пулю за попытку к бегству, потому что общаться с ним для замученных бедностью и чудовищной аудиторной нагрузкой доцентов с кандидатами было адски трудно.
Но нервы Наумыча были гораздо крепче. Он, декан и профессор, закончивший когда-то отделение «Радиоразведка» Высшей школы НКВД, а потом из органов изгнанный, с трудом добился должности начальника участка сборочного цеха Недогонежского радиозавода и, работая иногда по две смены подряд, получил вечернее высшее математическое образование и заочное высшее экономико-управленческое. Но не эта необычная биография, не диссертации, монографии и множество статей были причиной того, что авторитет его стал непререкаем, – просто есть суждения, вобравшие в себя и основательность знания, и экзальтированность веры.
Одно из них: «Наумыч – это Наумыч!»
И он о будущей своей агентуре, задорной, как сжимающее желудки молодое вино, знал многое.
Прежде всего то, что они – круглые отличники, получавшие, впрочем, свои «отлично» по-разному.
Блондинка, которой он вскоре даст прозвище Светлячок, действительно сияет свежестью, умом, доброжелательностью, благодарно усвоенными знаниями, а потому пятерки в ее зачетке – это яркая, но бижутерия. Особенно в сравнении со скромным перстеньком белого золота с голубым бриллиантом, который ловит любой лучик и вспыхивает на ее пальце прощально, как осеннее небо, – ибо подобные особы всегда прощаются лучезарно с сей минутой, чтобы еще сильнее осветить следующую;
Джока – хорошенькая шатенка с улыбкой слегка рассеянной и словно бы занавешивающей постоянную работу едкого ума, для которого числа информативнее слов, а слова дороже эмоций, – и, слушая ее всегда идеально структурированные и продуманные ответы, педагоги и сами начинают верить в незыблемость изреченных ими на лекциях и семинарах истин;
Князь Гвидон прозван так не только за княжескую осанку, но еще и за то, что, подобно сказочному герою, вполне способен сначала спружинить в сверхусилии:
потом, по инерции, спасти Царевну Лебедь… а потом удовлетворенно погрузиться в вечный кайф, взвалив на спасенную царевну строительство столицы, на дядьку Черномора – обеспечение безопасности, а на белочку – наполнение бюджета.
Однако же кайф, в понимании Гвидона, это не шербет, кальян и одалиски, а обретение знаний. Любых: по космологии и филологии, по физике плазмы и микробиологии; об арктических течениях, фондовых рынках и нехороших поступках Медичи, Сфорца и Борджиа… и так далее и так далее… Конспектировать умные мысли умных людей, наслаждаясь порханием дорогой ручки по дорогой бумаге или послушностью клавиш дорогого ноутбука, – какое блаженство! А ведь оно у нашего Гвидона возводится в квадрат и даже в куб – на фоне святой веры в то, что стараниями любящих его, своего чудного Князя, женщин, дядек и белочек город будет хорошеть, безопасность крепнуть, а доходы пухнуть.
О Сережке же Наумыч знал особенно много.
То, например, что тот всегда сидит на лекциях, отвернувшись от доски и кафедры. При этом демонстративно читает учебник или монографию, из которых лектор надергал излагаемый материал.
То, что поднимать его, задав особо каверзный вопрос и надеясь, что всенародно обосрется, бесполезно: он выскажется безукоризненно верно или парадоксально неверно, но затем в споре вывернется.
Что бесполезно также выгонять его из аудитории, обещая расправу на экзамене, – потребует создания комиссии и, отвечая, непременно изложит два варианта: «как меня научили бы, если б не отлучили от посещения» и «чему я сам, отлученный, научился». И будут его слушать, размышляя тоскливо: зачем такие блестящие головы достаются таким отъявленным мерзавцам?
Парадокс, однако, заключался в том, что Наумыч приказывал все эти экзамены записывать для полного контроля на диктофоны, а потому Сережке вынуждены были ставить пятерки, публиковать в сборниках его доклады на конференциях и поздравлять потом с очередным присуждением ему Потанинской стипендии.
Итак, студиозус неустанно тянул руку, а когда возможность «сказануть» была ему наконец дарована, воспользовался ею сполна.
– Профессор, – именно так, а не по имени-отчеству.
Именно так, равноправно, когда к названию должности прибавляют «мистер» в одном только случае, при обращении к президенту, а всех прочих служивых кличут коротко и просто: «губернатор», «сенатор», «конгрессмен»…
Наумыч мигом уловил Сережкино амикошонство, но виду не подал, а ждал, когда тот развернется во всю свою могутную ширь. И невысокий, подвижный, как бес, пляшущий на острие хайтек-прогресса, Сережка «развернуться» не преминул:
– Давным-давно Шиллер сказал: «Любовь и голод правят миром!» Насчет любви – фигня, ее время прошло, теперь «Азарт и голод правят миром!». Азарт таких, как Джобс, Возняк, Уэйн, Брин, Касперский, Маск – и голод семи миллиардов бессмысленных двуногих, вечных иждивенцев. А потому азартным приходится формировать потребности бессмысленных таким образом, чтобы те – в свое удовольствие – жрали и спаривались, но не мешали при этом менять мир к лучшему!
– Вы резки, юноша! – редко случалось Наумычу быть столь смиренным. И не морщиться при этом, а, скорее, «антиморщиться», то есть сменить привычно складчатую кожу лица на невесть откуда взявшуюся другую, совсем иного качества, облегающую его скулы и челюсти так же плотно, как перчатка – руку прелестницы.
Однако, увидев эту гладкость внезапно изменившегося лица декана, хорошо знакомые с ним сотрудники вспоминали почему-то не о прелестницах, а о том, чей он сын и чем именно прославился его отец…