Пациент

Она отвернулась, приветствуя очередного только что прибывшего гостя, высокого рыжеволосого курчавого мужчину в жилете и с галстуком-бабочкой.

– Генри! – Улыбка снова засияла на ее красивом лице.

В библиотеке в глубоком камине пылал огонь; язычки пламени плясали, отражаясь в старинных многоугольных окнах. Ряды книг в кожаных переплетах выстроились на полированных полках, доходящих до потолка; стены были отделаны красным шелком; под ногами лежал толстый персидский ковер. На круглом столе расположился бюстик какого-то ребенка, на другом – старый глобус. В углу тикали изящные напольные часы. В толпе я заметила Эбби – одетая у униформу с наколкой, она лавировала между гостями с подносом в руках. Несколько прядей выбились из ее прически и прилипли к раскрасневшимся щекам. Она выглядела сосредоточенно-озабоченной. Офелия как-то нашла подход к уборщице Виктории; очевидно, она умела получать все, что хотела. Я помахала Эбби рукой, но та собирала пустые бокалы и меня не заметила.

– Это все суета, – прошептал Нейтан. – Давай выпьем, а потом уйдем.

Он был очарован Офелией, но, непривычный к такому окружению, чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, как и я, только с той разницей, что у меня не было ощущения паники или скуки. Мне нравились общество и блеск; я соскучилась по этому.

Нейтан начал было проталкиваться через толпу, но перед ним возник директор Кафедральной школы Саймон Холмс – Офелии следовало поставить высший балл за расторопность! Своим тупым лицом и острыми зубами Саймон напоминал мне бобра. Он быстро двигался в нашу сторону, пробираясь сквозь толпу, словно сквозь бурный поток.

– Хоть одно знакомое лицо! – проговорил он с облегчением, хлопнув Нейтана по плечу.

Его жена улыбнулась мне. Если Саймон был похож на бобра, то Сара – на лошадь, но симпатичную и в красной блузке с белым отложным воротничком.

– Я так рада, что вы здесь, Рэйчел. Мы были немного растеряны. Понятия не имели, что это официальный прием.

До последнего момента я тоже. Я огляделась – большинство мужчин были в строгих костюмах, а женщины – в шелках или бархате. Мой взгляд остановился на Лиззи – ее лицо сияло, она смеялась. Она была с высоким мужчиной, который прислонился к стене спиной к нам, его светлые кудри касались воротника. Пока я наблюдала, он обернулся, махнув рукой кому-то в зале, и показал свой гладкий красивый профиль.

«Американец, как и наша хозяйка», – догадалась я, судя по его росту, загару и расслабленной позе.

Он огляделся по сторонам, как делают люди, почувствовав чей-то взгляд, и улыбнулся, заметив меня. Его зубы были очень белыми, как в рекламе зубной пасты. Сказав что-то Лиззи, он взял со столика бутылку шампанского и направился к нашей группе.

– Всем привет! – Он ухмыльнулся. Я оказалась права, американец. – Я Блейк, бедный родственник и приживальщик.

– Добро пожаловать в Солсбери! – Я подняла свой бокал, размышляя, как бы отправить Блейка обратно к Лиззи – рядом с ним она выглядела такой счастливой. Через его плечо я видела, что дочь сделала шаг в нашу сторону, но ее перехватил епископ, тут же приступивший к громогласному допросу: «Как тебе в родном городе? Нашла работу? Много ли подруг? А парень есть?» Счастливое выражение стерлось с ее лица. Некоторые старики обожают бесцеремонно лезть не в свое дело. Разве она обязана рассказывать, что не ей удалось получить работу в лондонском издательстве, пришлось вернуться в город, где выросла, и переквалифицироваться в библиотекаря? Что ей одиноко, что все школьные друзья разъехались, а парень недавно бросил ее, что она живет одна и, по мнению ее отца, мечтает сбежать отсюда?

Блейк наполнил мой бокал шампанским.

– Я брат Офелии. За свои грехи наказан тем, что занимаюсь перестройкой домов, но здесь, увы, мне развернуться не дали. – Он покачал головой, в его голосе звучало сожаление. – Это здание неприкосновенно, декан и совет каноников вцепились в него мертвой хваткой.

– И что бы вы с ним сделали? – Нейтан возник за моим плечом. Как историку, ему была невыносима мысль о любой модернизации. Он самозабвенно почитал прошлое.

– Вообще ничего. Все и так прекрасно. – На обеих щеках Блейка появились ямочки. – Я здесь, чтобы помочь сестре устроиться в новом доме. Мы с ее мужем работаем вместе. – Он наполнил бокал Нейтана так быстро, что шампанское потекло через край, а затем долил свой. – А вы кто такой?

Вопросы в лоб, которые среднестатистический англичанин не удостаивает ответом, американцам часто сходят с рук.

– Местный учитель, – сухо ответил Нейтан, стряхивая шампанское с пальцев.

– О, моя сестра будет рада познакомиться с вами.

– Она уже это сделала.

– Значит, вы уже в курсе, что нам повезло и Оскар будет учиться в вашем замечательном заведении.

Нейтан кивнул, начиная оттаивать. Краем глаза я заметила мерцание золота. Виктория! На ней было блестящее платье в восточном стиле, купленное на марокканском базаре, и туфли на высочайшем каблуке. Она явно прочитала приглашение.

– Наконец-то! – Она наклонилась меня поцеловать, от нее восхитительно повеяло ароматом роз и пряностей. – В последнее время тебя совсем не видно.

– Я тебя тоже потеряла! – Я обняла ее. – Слава богу, ты вернулась, мне надоело смотреть на твои пустые окна.

– Приходи ко мне завтра.

– Ко мне записалась куча народу. Больше только у Роджера, я не знаю, когда…

– Скоро я снова уеду. – Она прищурилась, будто желая услышать оправдание поуважительней.

– Может, в выходные?

Она часто путешествовала. Ее фотоработы публиковали «Нэшнл Географик», «Конде Наст» и «Вог». Ее дом был полон памятных сокровищ; из каждой поездки она привозила то нигерийскую маску, то жезл для предсказаний от ботсванского колдуна, то молитвенные коврики из Пакистана. Она знала несколько языков, пережила любимого мужа и могла работать целыми сутками; в свои семьдесят лет она обладала гораздо большей энергией, чем многие мои знакомые.

– Не смеши, дорогая. Ты же знаешь, у меня не бывает выходных. Завтра в пять?

– Виктория! – Из толпы возник декан и подхватил ее под локоть; на его круглом лице блестели бисеринки пота. – Нам нужно поговорить о фотографиях для приходского журнала.

Подруга подмигнула мне: «Увидимся позже».

Теперь зал был набит битком. Похоже, Офелия пригласила и лондонских друзей. Столичный гламур сверкал то здесь, то там, как золотая нить в рулоне твида. Я заметила одного или двух своих пациентов. Прежде я беспокоилась, что наши встречи в обществе будут вызывать у них неловкость, ведь я выслушивала их страхи, видела их плачущими и обнаженными. Но мои опасения оказались напрасны: не смущаясь, они сами подходили ко мне на вечеринках или караулили на кассе в супермаркете, желая посвятить в новый набор своих жалоб.

Я повернулась к столику с напитками в тот момент, когда в дверях показался ребенок в пижаме, его рука лежала на дверной ручке, а голова была склонена к плечу. Красивый мальчик лет восьми-десяти, со светлыми кудрями, веснушчатый и босой. Он спокойно огляделся вокруг, прежде чем шагнуть в зал, и, потянувшись к блюду на столе, взял несколько маленьких канапе с икрой, запихнул их в рот и уже подносил к губам бокал с вином, когда появилась Офелия. Она с улыбкой забрала у него бокал и слегка потрепала рукой по кудрям. В следующую секунду он скрылся с глаз.

Сын Офелии. Я думала, что он гораздо младше – лет четырех, не более. Офелия выглядела слишком молодой, чтобы иметь десятилетнего сына. Вероятно, она была из тех женщин, которые стараются сохранить свою молодость, или унаследовала хорошие гены. Встретившись со мной взглядом, она перестала улыбаться и пошла прочь. Я наблюдала слишком личный момент. Взяв со стола пару бокалов, я повернулась, чтобы подойти к Лиззи. И увидела своего французского пациента.

Меня затрясло. Это было нелепо. Неудивительно, что мы встретились здесь – он говорил, что восстанавливал дом в Уилтшире, должно быть, этот самый.

Он стоял в центре небольшой группы и что-то говорил. Гости завороженно слушали его. Знакомых лиц среди них я не обнаружила. Все были слишком молоды, вряд ли я могла сталкиваться с ними по работе; молодежи доктора нужны не так часто, как старикам.