Страница 20 из 33
– Надеюсь, она приятная женщина, Джеральд.
– Очаровательная.
– Откуда ты знаешь? Эрику ты терпеть не мог. Говорил, что она вбила клин между Алеком и его семьей.
– Я такого не говорил. Я вообще с ней не был знаком. Это Брайан ее терпеть не мог.
– Но мужчины, заключающие повторный брак, обычно всегда наступают на одни и те же грабли. Часто выбирают себе в супруги женщин, которые во всем схожи с их первыми женами.
– Не думаю, что это случай Алека. Брайан хорошо отзывается о его новой жене.
– Она очень молода. Чуть старше Ивэна.
– Значит, ты будешь видеть в ней дочь.
– Да.
Ева задумалась. Поднеся к носу стебелек тимьяна, она смотрела на сад.
От дома и террасы отлого простирался газон. По двум его сторонам росли камелии, в мае усыпанные розовыми и белыми цветами. Вдалеке, словно картина в раме, – перспектива, тщательно продуманная неким давно почившим садовником, – виднелись бухта, клин синего моря, испещренный белыми парусами и маленькими суденышками.
Все еще беспокоясь о Сильвии, Ева предложила:
– Если пригласить еще и Ивэна, за ужином нас будет четное количество, и мы сказали бы Сильвии…
– Нет, – отрезал Джеральд, остановив на жене суровый взгляд своих синих глаз. – Даже не думай.
– Ладно, – сдалась Ева. Они одновременно улыбнулись, понимая друг друга без лишних слов.
У него она была первой женой, он у нее – вторым мужем, но она любила его так же сильно (хотя и по-другому), как и Филиппа Эшби, отца Ивэна. Джеральду теперь было шестьдесят шесть. Лысеющий, седовласый, в очках, он по-прежнему привлекал своей неординарной внешностью, был видным и обаятельным, как и в ту пору, когда они познакомились. Тогда Джеральд был командиром ее мужа и слыл самым интересным холостяком в ВМС. Деятельный и энергичный, он до сих пор отличался завидной статью: длинноногий (семейная особенность Хаверстоков), фигура подтянутая, без живота. На приемах и вечеринках он неизменно был объектом пристального внимания молодых женщин или сидел на диване в обществе стареющих дам, которые помнили, каким он был в молодости, и не переставали им восхищаться. Еву это не смущало. Напротив, вызывало чувство гордости и самодовольства, ибо в конечном счете ведь именно ее он выбрал себе в жены и привез в Тременхир.
Джеральд надел очки и снова принялся изучать результаты матчей по крикету. Ева встала и пошла в дом.
Британскую империю создали морские офицеры на свои личные средства. И хотя Джеральд Хаверсток родился лет на сто позже и не имел возможности участвовать в создании империи, принцип остался тот же. Успех на службе ему по большей части обеспечили отвага, способности и находчивость; к тому же он не боялся рисковать и ставить на карту свою карьеру. И он рисковал, потому что мог себе это позволить. Ему нравилась служба в ВМС; он был крайне амбициозен, но никогда не гнался за чинами, пусть и желанными, из финансовых соображений. Как офицеру высшего командного состава, ему приходилось сталкиваться с проблемами, касающимися безопасности людей, дорогостоящего оборудования и даже международных отношений, и в решении этих проблем он никогда не искал легких, половинчатых или очевидных вариантов. Своим лихим поведением он завоевал себе репутацию хладнокровного человека, что сослужило ему хорошую службу: заработал право поместить на капот своего большого черного служебного автомобиля адмиральский флажок.
Конечно, ему в немалой степени сопутствовала удача, и Тременхир был частью этого везения. Усадьбу Джеральду завещала пожилая крестная мать, когда ему было всего двадцать шесть лет. Вместе с земельным владением он получил и солидное состояние, накопленное путем хитроумных сделок с компанией «Грейт Уэстерн рейлвей»[10], и финансовое будущее Джеральда было обеспечено до конца его геройской жизни. Думали, что он уйдет из ВМС, станет жить в Корнуолле жизнью сельского помещика, но Джеральд слишком сильно любил свою службу, и до поры до времени, пока он не вышел в отставку, Тременхир был предоставлен сам себе.
Поместье находилось на попечении местного управляющего, на ферму нашелся арендатор, дом несколько раз на долгие сроки сдавали внаем. В отсутствие жильцов за усадьбой присматривал сторож, штатный садовник ухаживал за газоном и цветочными клумбами, вскапывал обнесенные стенами сад и огород, выращивал овощи.
Иногда, возвращаясь из-за границы в длительный отпуск, Джеральд сам останавливался в Тременхире. И тогда в усадьбу съезжались его близкие родственники, племянники и племянницы, друзья по службе. Старый дом оживал, полнился голосами и смехом. У парадного входа стояли машины, дети на газоне играли во французский крикет, двери и окна были распахнуты настежь. На кухне постоянно что-то жарили, парили, пекли, здесь же, за выскобленным кухонным столом, все ели. Иногда в обшитой панелями столовой устраивались званые обеды и ужины при свечах.
Дом спокойно переносил все эти необычные веяния. Как пожилая добродушная тетушка, он не менялся, сохраняя безмятежность духа: та же обстановка, принадлежавшая старой крестной Джеральда, те же шторы, что она повесила, выцветшая обивка на стульях и креслах, викторианская мебель, фотографии в серебряных рамках, картины, фарфор.
Ева, приехавшая в Тременхир шесть лет назад в качестве жены Джеральда, произвела мало изменений.
– Здесь ужасно все обветшало, – сказал ей Джеральд, – но дом полностью в твоем распоряжении. Можешь хоть весь его перестроить.
Однако Ева ничего не хотела менять. На ее взгляд, Тременхир находился в идеальном состоянии. Источал покой, умиротворение. Ей нравились изысканные украшения и детали интерьера викторианской эпохи, старинные кресла и стулья, кровати с латунным каркасом, выцветшие ковры с цветочным орнаментом. Она не хотела менять даже шторы, и, когда они от старости начали расползаться, целыми днями листала каталоги универмага «Либерти», подбирая ткани, по рисунку соответствующие вощеному ситцу, из которого были сшиты прежние шторы.
Теперь она вошла в дом через стеклянные окна-двери, что вели с террасы в гостиную. После яркого уличного света помещение казалось прохладным и сумеречным. Пахло душистым горошком, который Ева утром в большой вазе поставила на инкрустированный стол в центре комнаты. Из гостиной можно было выйти в широкий коридор с дубовым полом, который вел в просторный холл, а оттуда по деревянной лестнице с резными балясинами перил подняться мимо стрельчатого окна на верхний этаж, где висели старинные портреты и стояли украшенные резьбой большие шкафы, в которых некогда держали постельное и столовое белье. Дверь в их спальню была распахнута, отчего комната полнилась воздухом, а шторы с цветочно-геометрическим рисунком чуть раздувались под первыми порывами легкого вечернего ветерка. Ева сняла махровый халат и купальник, прошла в ванную и встала под душ, чтобы смыть соль с уже высохших волос. Потом надела свежее белье, бледно-розовые джинсы и кремовую шелковую блузку. Раньше волосы у нее были белокурые, теперь – почти белые. Она причесалась, подкрасила губы, подушилась.
Все, теперь за малиной, решила Ева. Она покинула спальню, по коридору дошла до двери на верхней площадке черной лестницы, ведущей в кухню. Но, взявшись за дверную ручку, она остановилась и, подумав немного, вместо того чтобы спуститься вниз, отправилась по коридору в то крыло, где некогда располагалась детская, а ныне жила Мэй.
Она постучала в дверь:
– Мэй?
На ее зов никто не откликнулся.
– Мэй?
Ева отворила дверь, вошла. В комнате, находившейся в глубине дома, воздух был душный и спертый. Из окна вид был очаровательный – внутренний двор, дальше – поля, – но оно было плотно закрыто. В старости Мэй постоянно мерзла и потому не видела смысла в том, чтобы страдать, как она выражалась, от «завывающих сквозняков». Здесь было не только душно, но еще и тесно. Кроме тременхирской детской мебели, были еще вещи самой Мэй, которые она привезла с собой из Гемпшира: ее собственный стул, полированный сервировочный столик на колесиках, перед камином – коврик с узором из махровых роз, который сестра Мэй некогда связала для нее. На каминной полке фарфоровые фигурки – сувениры с позабытых приморских курортов – боролись за место со множеством фотографий в рамках. Почти на всех снимках были запечатлены либо Ева, либо ее сын Ивэн, оба в детском возрасте: когда-то давно Мэй была няней Евы, а потом, много лет спустя, волей-неволей, стала няней Ивэна.
10
«Грейт Уэстерн рейлвей» («Большая западная железная дорога») – сеть частных железных дорог, обслуживавших западную и южную части Англии.