Страница 59 из 93
Провозгласив себя сторонником «централизованного афганского государства», Ахмад Шах полагал, что власть в стране будут осуществлять руководители так называемого Северного альянса — временного и зыбкого союза наиболее влиятельных полевых командиров вооружённой оппозиции северной части Афганистана, состоявшей в основном из таджиков, узбеков, а также хазарейцев и некоторых других национальных меньшинств. Есть все основания считать, что, постоянно ставя во главу угла национальные интересы таджиков, он не имел какого-либо представления о всей сложности разрешения национального вопроса в Афганистане, если, конечно, это вообще его беспокоило.
В 1980-е годы советская сторона считала Ахмад Шаха Масуда одним из наиболее гибких полевых командиров, с которым иногда можно было договариваться. Но эта гибкость отнюдь не свидетельствовала о его дальновидности. Она была следствием реальной оценки Ахмад Шахом неодолимой силы советского воинского контингента и понимания того, что население подконтрольных ему районов устало от войны и, в общем-то, довольно благосклонно относилось к шурави — советским людям.
В январе — феврале 1989 года Ахмад Шах своё слово сдержал. Сдержал, несмотря на то, что 23 января против его бандформирований началась крупномасштабная операция «Тайфун» с применением мощных бомбово-штурмовых и артиллерийских ударов. Инициатором этой нелепой затеи, повлёкшей гибель множества мирных жителей, стал министр иностранных дел Шеварднадзе, который встречался накануне с Наджибуллой, якобы просившим его «нанести по Ахмад Шаху решающий удар». Несмотря на резкие возражения командования 40-й армии и военных специалистов, находившихся в Афганистане и владевших обстановкой, такой приказ войскам был отдан.
Просьбу Наджибуллы, которого мы оставляли один на один со свирепым врагом, ещё как-то можно понять. Но чем можно объяснить и оправдать действия наших партийных лидеров, принявших такое решение?
«Конечно, министру иностранных дел СССР, — пишет известный и авторитетный историк Афганской войны А. А. Ляховский, — трудно было понять настроения генералов, офицеров и солдат, которые не хотели воевать, уходя из Афганистана. Никому не хотелось убивать и погибать напоследок. Но советские партийные функционеры придерживались иного мнения… Никакие возражения, доводы и аргументы командования 40-й армии о нецелесообразности подобных действий в расчёт не принимались»[131].
Какими бы мотивами ни руководствовались в Москве, операция «Тайфун» вылилась в крупнейшую военную и политическую провокацию. Под занавес боевых действий она дала афганской вооружённой оппозиции и значительной части населения Афганистана веские основания говорить о том, что русские, оставившие на прощание «чёрную метку», способны на вероломство.
Операция «Тайфун» нанесла необратимый урон политике национального примирения в Афганистане, которая за два с лишним года кропотливой, тяжелейшей работы наших дипломатов, советников и специалистов обрела реальные черты и стала приносить первые ощутимые результаты. Во всяком случае, альтернативы этой политике не было, что подтвердил и ход дальнейших событий в Афганистане, который вот уже почти 40 лет находится в состоянии непрерывной и кровопролитной войны.
Ничем не оправданные боевые действия накануне завершения вывода советских войск вполне вписываются в контекст той политики горбачёвского руководства СССР, которая проводилась после заключения женевских соглашений по Афганистану. Как писал Крючков, «советская сторона послушно выполняла и даже старательно перевыполняла условия женевских соглашений… Надо вещи называть своими именами: Москва предала своих афганских друзей…».
После завершения вывода войск, в феврале 1989 года, для обсуждения с руководством страны дальнейших перспектив развития в новых условиях в Афганистан выезжала группа во главе с Шеварднадзе. Её прогнозы были крайне пессимистичны: месяц, от силы два — и режим Наджибуллы падёт.
«Я был в полном одиночестве, — пишет Крючков, — когда говорил, что новый Афганистан может выстоять.
Прошёл месяц, второй, а Кабул стоял и, более того, положение вокруг столицы даже укрепилось. Спустя полгода стали свободными для транспорта дороги на Кандагар (юг страны) и на Герат (запад). Практически без перерывов функционировала автострада на Джелалабад — город на востоке страны, недалеко от границы с Пакистаном. Попытки отдельных оппозиционных сил организовать наступление на некоторых участках довольно быстро и эффективно пресекались. Для многих такое положение явилось полной неожиданностью.
У Наджибуллы, всего руководства поднялось настроение, возросла уверенность в победе»[132].
Автор готов подтвердить оптимизм Крючкова личными наблюдениями и впечатлениями. Дело в том, что ему довелось находиться в Афганистане и в период вывода из страны 40-й армии, и спустя несколько месяцев после того, как последние наши части уже вернулись домой. Поначалу, в январе — феврале 1989 года, в настроении и поведении афганцев, за их решимостью и готовностью следовать избранным курсом угадывались тревога и подавленность. Да это и понятно: ведь мы покидали людей, которые поверили в нас, пошли за нами, до последнего верили, что мы их не оставим посреди пути.
Далеко не все из тех, кто помогал афганцам налаживать новую жизнь, в те дни испытывали, казалось бы, вполне естественную радость в преддверии скорого возвращения домой. На многих давило чувство вины. Когда вспоминаешь годы совместной работы с афганцами, на память приходят стихи поэта и художника, одного из наших военных советников в Афганистане, генерала В. П. Куценко:
Читая воспоминания Крючкова, посвящённые афганской эпопее, видно, что и он испытывал подобные переживания…
Прошло буквально два-три месяца после вывода советских войск, и настроение афганцев резко изменилось — они воспрянули духом, поверили в собственные силы. Пришли первые крупные победы, одержанные над моджахедами в стратегически важных районах страны. Автор, который в те дни принимал участие в торжествах по случаю 11-й годовщины Апрельской революции, всё это видел своими глазами. Позволю себе процитировать выдержку из моего кабульского репортажа, который в те дни был опубликован в «Комсомольской правде»:
«Не сбылись надежды тех, кто предсказывал неминуемый крах законного афганского правительства после вывода ограниченного контингента советских войск, и развеяли их в первую очередь защитники Джелалабада. Среди участников состоявшегося военного парада — только что вернувшийся из провинции Нангархар майор Расул Аб-дулрасул. Расулу едва минуло тридцать, но за плечами у него уже боевой путь в целых десять лет, отмеченный орденом Красного Знамени, Звёздами второй и третьей степеней, медалями «За отвагу». Со знанием дела разбирает он причины успехов народной армии в последние месяцы. Сыграли свою роль воспринятый от советских товарищей по оружию военный опыт, современная техника. Но главное — резко изменился моральный климат в афганских подразделениях. Исчезли иждивенческие настроения, когда они оказались лицом к лицу с коварным врагом, попирающим голос разума и совести, национальные интересы Афганистана.
Эти же мысли высказал 23-летний офицер национальной гвардии Ханиф Атмар. Три недели назад в бою он лишился ноги, получил тяжёлые осколочные ранения. На прощание, волнуясь, с трудом приподняв голову, он попросил меня через газету передать искренний привет бывшим воинам-интернационалистам.
131
Ляховский А. А. Трагедия и доблесть Афгана. Ярославль: Норд, 2004. С. 671.
132
Крючков В. А. Личное дело. М.: Эксмо, 2003. С. 262.