Страница 48 из 93
К чему это? К тому, что повседневная работа настоящих разведчиков, как правило, намного сложнее и в то же время — гораздо прозаичнее, если, конечно, допустимо так говорить об их героической службе. Ну а случай с Юрченко и вовсе лишён романтического ореола…
Мы упомянули о том, насколько большое значение Крючков придавал созданию в коллективе разведки здоровой психологической атмосферы, и о шагах, которые он предпринимал, чтобы добиться этого. Но не сказали, может быть, о главном — о том, что обстановку в любом коллективе определяет руководитель. Тем более в разведке, где слишком многое зависит от его личных качеств. Зависит работа и центрального аппарата, и зарубежных резидентур, сотрудники которых должны быть уверены, что у них есть надёжный тыл и прикрытие, что в сложных обстоятельствах их всегда поддержат и выручат, правильно оценят их действия, разберутся в самых запутанных ситуациях.
Крючков твёрдо придерживался своей линии поведения и никогда её не менял, в том числе и тогда, когда после многолетней работы в разведке был выдвинут на должность председателя КГБ. Прежде всего это касалось взаимоотношений с сотрудниками, которые были целиком и полностью подчинены интересам дела, решению задач, возложенных на органы государственной безопасности, и — не более. Это, конечно, не значит, что из поля зрения Крючкова выпадали личные проблемы людей, но он никогда не переходил за грань, разделявшую службу и частную жизнь. Владимир Александрович строго соблюдал дистанцию между собой и подчинёнными, независимо от их чинов и званий, ко всем относился уважительно, ко всем обращался только на «вы». С рядом сослуживцев, что вполне естественно, у него складывались более доверительные отношения, чем с другими, но особой расположенности к кому-то он не выказывал и близкой дружбы ни с кем не заводил. Скажем проще: друзей среди сотрудников аппарата КГБ у него не было.
Впрочем, о характерных чертах Крючкова лучше расскажут те, кто работал с Владимиром Александровичем, кому приходилось постоянно общаться с ним. Из воспоминаний генерал-полковника В. Ф. Грушко:
«Он ни с кем в разведке не поддерживал близких личных отношений. Хотя наши дачи находились рядом, мы никогда не бывали друг у друга. Может быть, это было связано с постоянным перенапряжением на работе и желанием просто-напросто отдохнуть и побыть без посторонних в кругу семьи. Крючков не ходил на юбилеи и частные празднования служебных назначений и награждений, но не забывал поздравить виновника торжества. Он придавал большое значение тому, чтобы быть ровным во взаимоотношениях и не допускать слухов о наличии «любимчиков» и связанных с этим обид. «Когда выйдем на пенсию, будем встречаться с вами в неформальной обстановке», — сказал он одному из приглашавших его на банкет».
Как полагают многие ветераны КГБ, подобная линия поведения не давала почвы для возникновения серьёзных интриг, хотя, как и везде в больших коллективах, действия руководителя в кулуарах, конечно же, обсуждались и во время перекуров косточки ему периодически промывались.
Как известно, везде и всюду наиболее распространёнными причинами возникновения пересудов (чаще — поводами для них) являются кадровые назначения и перестановки. Кто-то считал себя ущемлённым, кто-то видел в действиях начальства ошибки. Как мы уже отмечали, кадровые разведчики не сразу принимали в свой коллектив людей «со стороны», например, выходцев из партийных органов.
Идеальных руководителей не бывает, и можно с большой долей вероятности предположить, что не все недовольства, проявлявшиеся время от времени в аппарате ПГУ, были безосновательными. Не будем забывать, что Крючков — дитя своего времени, и ему, как крупному руководителю больших и очень сложных коллективов, волей-неволей приходилось придерживаться негласных правил игры, существовавших в высших эшелонах власти, а иногда идти и на определённые компромиссы при очередных назначениях и повышениях. Но при этом отметим, что Крючков, во-первых, не был сторонником подобных компромиссов, и власть предержащие об этом хорошо знали, как знали они и о его неуступчивости в вопросах, носивших принципиальный характер. А во-вторых, серьёзных кадровых просчётов за ним не наблюдалось, поскольку он неплохо разбирался в людях.
Один из наиболее ярких примеров, подтверждающих это качество Крючкова, — изрядно измусоленная со всех сторон история с бывшим начальником Управления внешней контрразведки ПГУ генерал-майором Олегом Калугиным. А ведь тот долгое время разыгрывал из себя жертву предвзятого отношения к нему Крючкова, и многие не слишком осведомлённые об истинном положении вещей люди верили этому. Мало того, на рубеже 1980—1990-х годов, защищая «доброе имя» Калугина, «демократы» обрушили на Крючкова целый шквал атак. Калугин был избран даже народным депутатом СССР.
Надо сказать, что к этому времени Владимир Александрович уже не сомневался, что Калугин — обычный предатель, и его наверняка бы арестовали в начале 1990-х годов, если бы он не нашёл себе защиту в стане разрушителей СССР, у которых КГБ был под постоянным прицелом. Ну а когда страсти вокруг «опального генерала» стали утихать, тот поспешил уехать в США и обосноваться там.
Сомнения по поводу истинного лица Калугина зародились у Крючкова ещё к середине 1970-х годов. Сначала — на основании догадок, которые даже косвенными уликами нельзя назвать. Первые подозрения возникли в связи с делом бывшего морского офицера Н. Артамонова, который после побега на Запад стал предателем и, проживая в США и сотрудничая с ЦРУ, повёл с КГБ двойную игру. После разоблачения двурушничества Артамонова было принято решение захватить его в Вене и затем вывезти в СССР для проведения следствия и суда над предателем, но во время операции по переправке Артамонова через австрийско-чехословацкую границу, которой руководил Калугин, тот неожиданно скончался от передозировки снотворного. Несмотря на это, все члены этой опасной операции были награждены государственными наградами, решили не делать исключения и для Калугина, который, проигнорировав предупреждение врача, и ввёл Артамонову чрезмерно высокую дозу хлороформа, якобы забыв затем применить нейтрализующие препараты. По оплошности? Многие ветераны разведки и сейчас предполагают, что Калугин специально устранил Артамонова по заданию спецслужб США, так как если бы Артамонов остался в живых, он мог бы дать КГБ полезную информацию об операциях американской разведки против СССР и пролить свет на неизвестную сторону деятельности Калугина.
В последующие годы Калугин упорно, по личной инициативе, имитируя активную деятельность, занимался делами, которые руководство ПГУ закрывало ввиду их явной бесперспективности. Усилия на ведение таких дел затрачивались большие — успехов, как и следовало ожидать, не было. Весь сложный механизм Управления «К», нацеленный на выявление агентуры противника и пресечение вербовок наших сотрудников, работал вхолостую, а число предателей, как выяснилось в первой половине 1980-х годов, тем временем увеличивалось. При этом Калугина распирали непомерные амбиции — он, не скрывая, претендовал на пост заместителя начальника ПГУ и рассчитывал в дальнейшем подняться ещё выше.
Но не только это вызывало у Крючкова неприятие. Калугин при любом удобном случае любил подчеркнуть свою политическую «непорочность» и идейную убеждённость, не прочь был «козырнуть» на рабочих совещаниях знанием решений высоких партийных инстанций. И в этом просматривалось двуличие, которое полностью проявилось в 1987 году, когда Калугин передал через А. Н. Яковлева письмо Горбачёву, в котором огульно критиковал КГБ и излагал своё видение реформирования всей системы государственной безопасности.
Путём анализа и сопоставления многочисленных фактов постепенно вырисовывались и улики. Хотя неопровержимых доказательств всё ещё не было, Андропов и Крючков в 1980 году приняли решение перевести Калугина из центрального аппарата в территориальное, Ленинградское, управление, чтобы свести риски и возможный ущерб к минимуму.