Гойя

Притом надо заметить, что приведённые выше имена и титулы герцогини — это на девяносто процентов её собственные, унаследованные от предков титулы, с небольшим добавлением титулов светлейшего супруга Хосе Мария Альвареса де Толедо, герцога Медина-Сидония. Он был по рождению тоже родовит, но всё-таки на полшага позади своей жены в плане породы.

Вот она перед нами — знатнейшая из знатнейших, независимая и остроумная, откровенно презиравшая выскочек Бурбонов, оказавшихся на тронах Парижа и Мадрида. Не будет ошибкой назвать её испанкой до мозга костей — а поскольку она ещё и аристократка высшего разбора, то в её лице мы видим удивительную смесь космополитичной дамы высшего света с натурой дерзкой и необузданной испанской махи.

Её отношения с Гойей являются предметом намёков, пересудов и сплетен, растянувшихся на два столетия и отразившихся в фольклоре и театре, в кино и поп-литературе, в научных исследованиях и пошлых шуточках самодеятельных экскурсоводов некоторых испанских музеев.

Грубо говоря, интерес мало понимающей и мало достойной понимания публики ограничивается вопросом о том, было ли у неё что-нибудь с художником или не было и как нам понимать те портреты, которые он писал с неё в течение нескольких лет. А также как понимать некоторые картины и рисунки эротического характера, увязываемые с именем герцогини — скорее всего, без достаточных на то оснований.

Формальный парадный портрет женщины, известной при дворе и в народе по краткому наименованию Каэтана, был написан для фамильных преданий, с целью увековечения великолепной светской дамы. Тот факт, что её уличные почитатели радостно и запросто кричали ей «Каэтана, мы с тобой!» и придворные также обозначали её этим именем, говорит о широчайшей известности. Все знали, кто такая Каэтана, другой такой не было.

Её портрет кисти Гойи 1795 года строг, роскошен в деталях, сверкает снежно-белой длинной юбкой тончайшего многослойного поплина, золотой отделкой и кроваво-красным широким поясом — словно дама решила перепоясать дорогое французское платье поясом матадора, какого-нибудь Педро Ромеро, которого она на корридах приглашала в свою ложу, чтобы ласково с ним побеседовать под восхищенными взглядами тысяч зрителей, которые не знали, кто им более по сердцу — великий матадор или великолепная герцогиня.

Лёгкий налёт иронии улавливается разве только в миниатюрной фигурке пушистой болонки, белоснежная грива которой забавным образом напоминает по форме пышную тёмную шевелюру красавицы, хулиганки и любимицы народных масс. Чтобы зритель не забыл улыбнуться и не пребывал бы в восторженном ступоре, собачка получает отличительный знак — красный бантик на ножке в области заднего места, и он уморительным образом перекликается с красными бантами, украшающими волосы герцогини. То, что у пёсика на попе, у красавицы на голове. У нас снова получилась забавная и глуповатая рифма для лихой простонародной сарсуэлы.

Герцог мог быть доволен. Парадный портрет соответствовал рангу, значимости, общественному положению сеньоры Каэтаны. И в то же время там ощущаются человеческое измерение, трогательные детали и забавная игра.

На следующий год светлейший супруг скончался в сорокалетием возрасте, и овдовевшая Каэтана, повинуясь обычаю и приличию, уехала из столицы и отправилась проводить траурный год в свои южные поместья, в местечко Санлукар. Высшее общество с изумлением узнало, что в этой уединённой жизни вдали от людей её сопровождал единственный мужчина, если не считать лакеев и кучеров, и этим единственным был Франсиско Гойя. Сам ли он вызвался провести некоторое время с печальной дамой, или она дала ему знать, что охотно видела бы его поблизости от себя в своём уединении — никому не известно, но домыслы и скандальные слухи переполошили высший свет страны. Неужто великолепная герцогиня-вдова и прославленный, признанный в мире искусств придворный художник стали любовниками?

С тех самых пор этот вопрос ранит, подобно отравленному стилету, память и самосознание многочисленных представителей семейства Альба. Этот род, и сегодня украшающий собою фасад испанской аристократии, не является прямым продолжением описанной выше герцогской линии. Каэтана не могла иметь детей, и это было для неё тяжёлым грузом и горьким привкусом в пьянящей чаше жизни. Род Альба — разветвлённый и многоголовый, и его усилия обелить и очистить память герцогини можно было бы считать комичными, если бы не отчётливые признаки гротеска и абсурда. Сейчас объясню.

Тот факт, что дон Франсиско и донья Каэтана общались ближе некуда, что он взирал на неё с восхищением, а она, вероятно, ценила его дар, его личность, само присутствие этого неожиданного, сильного, вдохновенного человека, — сам этот факт вряд ли оспорим. Задаваться же вопросом, звала ли она его раз или два или много раз в свою спальню, есть дело бессмысленное и скучное. Всё равно ведь не узнаем наверняка, для чего же попусту стараться? Пустая суета и томление духа.

Месяцы, проведённые в весенней и летней Андалусии, были отданы искусству. Это единственный неоспоримый факт в этой истории совместной поездки, ибо свидетельства у нас в руках: точнее, они украшают хранилища лучших музеев мира, прежде всего мадридского музея Прадо. Поездка на юг в 1797 году увенчалась созданием так называемого «Санлукарского альбома». Среди рисунков этого альбома главной героиней является она, Каэтана. Невозможно не узнать её. Она отдыхает, музицирует, она расчёсывает пышные волны своих тёмных кудрявых волос, она, наконец, играет с маленькой девочкой и ласкает ребёнка. Бездетная Каэтана втайне и без ведома властей удочерила маленькую темнокожую африканскую девочку. Это был с её стороны жест вызова и непокорности по отношению к обычаям державы и нравам своего сословия. Лихая герцогиня предвосхитила тем самым новейший обычай, распространённый среди звёзд кино и прочих поп-идолов: окружать себя многоцветным выводком экзотических приёмных детишек.

Для рисовальщика в этих контрастах белых платьев, тёмных волос, мраморной белизны женской кожи и тёмной, как полированное дерево, нежной кожи ребёнка — в этом аккорде драгоценных материй, в этой игре тёмного и светлого обретается целый мир блаженных ощущений. Посторонним людям не понять, отчего эти странные существа, живописцы, приходят в экстаз от куска живописи, в котором, допустим, сверкающий белый цвет сочетается с дымчато-серым. Нам с вами зачастую столь же невдомёк, отчего у музыкально одарённых собратьев душа вибрирует от какой-нибудь квинты, от тембра голоса, от прочих неописуемых свойств летучих материй звука. Им даны эти восторги — порадуемся за них.

Гойя в эти месяцы тоже радовался и наверняка был счастлив глазами — это же и есть главное счастье художника. Какие ещё радости были ему доступны тогда, мы не знаем и не спрашиваем из скромности. Тем более что ответа всё равно не будет.

Эти контрасты и эта полнота бытия были для него настолько важны, что он отдал все свои силы и вложил своё восхищение, изумление и почти робость перед этой женщиной в знаменитый портрет «Тёмной Каэтаны». Наследники знаменитого рода никогда не любили этот холст и старались от него откреститься. Многие думали, что в фигуре гордой и вызывающей женщины художник хотел представить доказательства своей любовной связи с нею. Иначе зачем она демонстративно носит на руке два кольца, на которых выгравированы имена Гойя и Альба? И что означает жест руки, которая указует на каменную плиту, на которой выбиты слова Solo Goya — «Один только Гойя»?

Герцогиня охотно дразнила высшее общество разными способами. Она нередко инсценировала разного рода мистификации для того, чтобы озадачить чопорных придворных, а в особенности позлить короля с королевой, которых Каэтана, как уже было сказано, от всей души презирала, считая вульгарными обывателями. Она играла и развлекалась. Её энергичная натура требовала реализации — хотя бы в виде вражды с королевой и соперничества с неотразимо умной и утончённой, но вовсе не красивой герцогиней де Осуна, ещё одной покровительницей Гойи.