Возвращение

Глава 9

Я напряжённо думал, а Валентин с Лисой смотрели на меня, ожидая ответ. Быть незаметным не получалось. Наверное, этого не хотела и младшая половина моей личности. И что теперь делать? Может, воспользоваться случаем и приобрести такую известность, чтобы не так просто было засунуть в психушку или прижать другим способом? К тому же я ещё долго буду полезным. Основные события записываю, а сколько было неосновных? А от их знания тоже многое зависит. Я хотел передать свои записи через Цуканова, бывшего бессменным ведущим помощником Брежнева по экономике и промышленности. В отличие от самого Леонида Ильича, к Георгию Эммануиловичу было намного проще подобраться. Я видел его фотографию и знал, что он часто ходил на работу пешком. Нетрудно отдать тетради, а в прикладываемой записке были изложены кое-какие факты, которые гарантировали, что мой труд не окажется в первой же московской урне. У этого плана были и недостатки. В случае с известностью можно было действовать по-другому. Я всё никак не мог решить. Если пойти по пути славы, мне и дальше придётся выдавать чужие вещи за свои. Моя совесть к этому уже притерпелась, и цель была важной для всех. И была большая вероятность, что украденное не будет создано из-за моих тетрадей. Я был уверен, что если когда-нибудь об этом узнают, то родители поймут и простят, поэтому решающим было мнение Люси. Она быстро вошла в мою жизнь и не собиралась из неё уходить. Если она скажет «да», я рискну.

– Ладно, уговорили, – сказал я, посмотрев на часы. – Через три минуты звонок. Вы ведь хотели поговорить с классом? Ну и у меня будет короткий, но важный разговор. Вы здесь что-нибудь планируете?

– Заберём тебя с собой и съездим к вам домой, – сказал Валентин. – Надо поговорить с твоими домашними.

– Дома одна мать, – предупредил я. – Отца нетрудно вызвать, если он никуда не уехал, но сестра учится.

– Мы уедем часа через два, – сказала Лиса. – За это время уроки закончатся. Угостишь чаем?

Мы подошли к классу перед самым звонком, но Валентин не стал ждать, постучал в дверь и вошёл. За ним вошла девушка, а за ней я. Наша учительница физики была знакома с гостями, поэтому кивнула Валентину, закрыла классный журнал и вышла.

– Я работник Центрального Комитета комсомола Белоруссии Валентин Петрович Дроздов, – представился Валентин, – а это собкор вашей газеты «Пионерская правда» Василиса Юрьевна Белецкая. Следующий урок будет у вас короче на пятнадцать минут, за счёт чего увеличится перемена. К вам будет просьба не разбегаться, а ответить на вопросы корреспондента. Давайте, чтобы не терять времени, начнём работать.

– Одну минуту, – вмешался я. – Наверное, мне не стоит здесь присутствовать. Заберу одного человека и подожду в коридоре, а остальных можете мучить.

Я подошёл к своей парте, забрал портфель и сказал покрасневшей от общего внимания Люсе, что нам нужно поговорить. Как раз зазвенел звонок, и мы единственные из всего класса вышли в коридор. Из соседних классов туда же повалили ученики, но возле наших дверей никого не было.

– Мне нужно с тобой поговорить, и от этого разговора будет зависеть моя жизнь, – сказал я, сжав её ладонь. – Ты хотела моей откровенности, и я буду откровенен, хоть и боюсь, что это может изменить твоё отношение.

– Этого можешь не бояться! – ответила она. – Я хочу прожить с тобой всю жизнь, остальное неважно.

– Тогда слушай! – сказал я и минут за десять рассказал самое важное, не упоминая о развале Союза. Всему своё время, а ей тогда легче было поверить в инопланетян, чем в это.

– Чужие песни – это такие, как ты пел для меня или у Светы?

– Да, я знаю их не одну сотню, только не всё можно петь. Если изменится будущее, многие не будут созданы, потому что изменятся судьбы написавших их людей. То же самое и с книгами. Мне самому неприятно выдавать за свой труд чужие произведения, даже если здесь их не будет. Я хотел действовать со стороны, чтобы обо мне никто не знал, но нужно было как-то прикрыть свои записи, поэтому взял одну небольшую и далеко не лучшую повесть. А теперь за меня возьмутся всерьёз и начнут лепить идеал для подражания. Остаться в тени уже не получится. Если начну реализовывать свой план, меня будет не так сложно найти.

– Ну и что? – не поняла она. – Ты же не делаешь ничего плохого! Наоборот, хочешь всех спасти!

– В руководстве страны есть разные люди, и руководствуются они не только интересами государства, но и своими собственными. И не у всех чистые руки, да и интересы государства каждый понимает по-своему. А я знаю слишком много секретов, государственных и их личных. Если буду обычным мальчишкой, могу бесследно исчезнуть.

– Тогда прославься! Ты же сам сказал, что всё изменится и многого не будет! Если боишься, что я тебя из-за этого разлюблю, то зря! Буду женой великого человека. Ведь буду?

– Мне прямо сейчас тебя поцеловать? – спросил я. – Или подождёшь до вечера?

– Влепят кол по поведению и вызовут родителей! – счастливо засмеялась она. – И посадят за разные парты. Хотя можешь целовать, в коридоре уже никого нет.

– Точно! – Я с удивлением осмотрел пустой коридор. – Честное слово, не заметил звонка! Но целоваться не будем: по тебе сразу всё видно. Я сейчас уеду с гостями, а вечером к тебе прибегу. Заодно познакомишь с родителями, а то я только видел их издали. А сейчас иди в класс и постарайся даже намёком не выдать то, о чём теперь знаешь.

Я не догадался позвонить маме из учительской, это сделал директор, поэтому, когда мы подъехали к дому, отец уже был в квартире и помогал маме готовить стол к приёму гостей. На этот раз я настоял, чтобы водитель пошёл вместе с нами.

– Вас как зовут? – спросил я его. – Сергеем Александровичем? Ну а я Геннадий. Незачем вам мёрзнуть, пойдёмте в квартиру. Вашу машину никто не угонит.

В квартиру он пошёл, но перед этим запер дверцы. Мама редко готовила на один день, и всем хватило обеда, к которому Валентин добавил привезённые из Минска пирожные. После того как поели, родителей с полчаса мучили вопросами обо мне, а я должен был всё это слушать. Ничего, я отыгрался потом, когда меня попросили взять гитару. Отыгрался в прямом и в переносном смысле. Песню «Песняров» разучил уже полностью.

– Песни партизан, алая заря, молодость моя, Белоруссия! – допел я, и установилась мёртвая тишина.

– Что это было? – минуту спустя спросил Валентин.

– Да, ты нам такого не пел, – сказала мама. – Хотя, кажется, наигрывал что-то похожее.

– Естественно, – пожал я плечами. – Это моя новая песня.

– Так ты сочинил стихи и музыку? – поразилась Лиса.

– А что в этом такого? – сделал я удивлённое лицо. – Оно как-то само сочинялось.

– А что там было про детей? – опять спросила Лиса. – Какое-то название...

– Хатынь? Это небольшая белорусская деревня, которую фашисты сожгли вместе с жителями, – объяснил я. – Вот где я о ней вычитал, сейчас не вспомню. Кажется, в какой-то старой газете.

Гости выглядели растерянными, да и отец с матерью были не лучше, поэтому появление Тани было как нельзя кстати. Лиса сразу же ушла с сестрой в её комнату брать интервью, а Валентин начал допытываться, что у меня есть в репертуаре. Я сыграл ему «Вот так и живём», с учётом прошлого опыта стараясь не вкладывать в пение душу. Когда Лиса оставила в покое голодную сестру, ей с Валентином показали мои фотографии, после чего они попрощались и уехали.

– Ты поразил меня этой песней! – сказала мама. – Не подозревала в тебе таких талантов!

– А что он ещё выкинул? – спросила сестра.

– Написал новую песню, – ответила мама, – и спел нам. Песня просто замечательная! А почему ты сказала «ещё»?

– Об этом сейчас шумит вся школа! Знаешь, что он сделал? Корреспондентам отдали на растерзание седьмой класс, а он туда зашёл, забрал свою Люсю и всё время ворковал с ней в коридоре, наплевав и на нас, и на учителей. Сама видела их вдвоём, когда прозвенел звонок. Стоят рядышком и смотрят друг на друга! Был бы кто-нибудь другой, его родителей вызвали бы к директору, а с него всё как с гуся вода.