Страница 31 из 32
Впрочем, раньше Рангави это вполне удавалось.
Среди людей, хорошо знавших Рангави, не нашлось бы ни одного, кто хоть на секунду усомнился в положительных качествах этого доблестного человека. Умный и дальновидный стратег, харизматичный лидер, искусный воин, он не был способен на подлость и всегда честно исполнял свой долг. Рангави никогда не стремился к собственной выгоде и сейчас, когда он спешил на помощь жителям осажденного города, отказываясь от долгожданного поединка с султаном, любой бы сказал, что это делается это из благородных побуждений. Нельзя отрицать, что все было именно так, однако существовала и иная причина торопиться на выручку Фивам, о которой Рангави не говорил никому, да и себе боялся признаться в этом.
Той теплой летней ночью они увиделись в последний раз.
– Ты уезжаешь завтра? Так скоро? – спросила Анна дрожащим голосом. Она опустила глаза, не желая, чтобы он увидел ее слезы.
– Да, – ответил Рангави. – Мы уходим на рассвете.
– Но почему ты говоришь мне об этом только сейчас? – упрекнула она. – Ты же обещал, что задержишься в Фивах до осени!
– В наши земли скоро придет война и я не могу оставаться в стороне, – тихо промолвил он, обнимая девушку за плечи. – Ты должна понять…
– Я ничего не хочу понимать! – она ловко выскользнула из его объятий и отпрянула в сторону, скрестив руки на груди. – Я устала целыми днями ждать твоего возвращения и гадать, увижу ли тебя вновь. Устала жить в страхе за твою жизнь и за наше будущее.
Помолчав, Анна добавила с мольбой в голосе:
– Почему бы сейчас тебе не остаться со мной? Хотя бы раз, прошу, не покидай меня!
Рангави и хотел, и боялся услышать от нее подобную просьбу. Впервые его чувства и желания восстали против разума и долга. Он знал, что не может остаться с ней, однако внутренний голос твердил обратное. В конце концов, почему бы и нет? Всю свою жизнь он верно служил своей стране и никогда не осмеливался просить чего-то для себя.
Неужели теперь он не может отбросить меч, завести семью, построить дом, наподобие того, в котором вырос – с небольшим садом из благоухающих цветов и оливковыми деревьями вдоль увитого плющом забора.
Ах, как маняще близка была эта мечта. И разве сам Рангави не желал ее? Разве сможет кто-нибудь осудить его за то, что он решил оставить свое беспокойное ремесло и вернуться к мирной жизни? Кто скажет, что он поступил неверно? Да и как можно понять теперь, что верно, а что нет? Наконец-то он встретил девушку, в которую без памяти влюбился и с которой желал прожить отмеренные ему годы. Так почему он снова должен уходить?
На секунду Рангави замешкался, едва не поддавшись соблазну, но затем это наваждение схлынуло, оставив лишь неприятный осадок на душе.
– Сейчас я должен идти, – вопреки желанию промолвил он. – Эта война рано или поздно закончится и тогда, я обещаю, у нас все будет по-другому.
Анна недоверчиво взглянула на него. Она хотела верить ему, но за последнее время он дарил ей столько несбыточных надежд.
– Что ж, я знаю, как это важно для тебя, – сдалась, наконец, она. – Иди туда, куда зовет тебя долг. Но чтобы ты иногда помнил обо мне…
Из кожаной сумочки, которая висела у нее на поясе, она извлекла небольшой платок из нежного шелка. На синем фоне, искусно вышитая серебряными нитями, сверкала семиконечная звезда.
– Это eutychia, звезда удачи. Всюду носи ее с собой, она будет освещать твой путь и хранить от зла.
Рангави принял платок и приложил его к губам. Затем взял Анну за руки:
– На моем небосклоне есть лишь одна звезда – это ты и ничто в этой жизни не сможет затмить ее свет.
Их губы встретились в нежном поцелуе, а затем они расстались. Уходя, Рангави чувствовал щемящую пустоту в своей душе, ему казалось, что он больше никогда ее не увидит. Но тьма быстро сгущалась вокруг, навсегда отрезая дорогу назад…
Примерно в дне пути от Фив Рангави получил дурные вести. К туркам подошли свежие подкрепления, и они решились на новый штурм. Встречные беженцы рассказывали, что сражение за город не прекращается ни на минуту, однако фиванцы не сдаются и все еще надеются на помощь.
К этому времени небольшой отряд Рангваи сильно поредел. В турецких засадах и стычках с разбойничьими шайками гибли лучшие его командиры.
Василий был ранен стрелой в бедро и, потеряв много крови, едва держался в седле.
Несмотря на привычное ворчание друга, Рангави запретил тому продолжать путь. Однако пришлось приложить немало усилий, чтобы стащить старого вояку с коня. Василий чертыхался, махал кулаками и призывал всю преисподнюю в свидетели, что самолично надерет зад каждому, кто к нему прикоснется. Крепкий старик не бросал слов на ветер и Рангави с величайшим трудом удалось утихомирить своего разбушевавшегося друга.
Оставив обиженного Василия и других раненых в укрытой лесной чащей деревушке, отряд в три десятка всадников двинулся дальше.
Пришлось загнать не одну лошадь прежде, чем вдалеке показались окрестности Фив. Рангави хорошо помнил эти места, хотя война и изменила их до неузнаваемости. Чем ближе его отряд приближался к Фивам, тем больше попадалось на дороге разрушенных стоянок и сожженных домов. Ни единой души не встретилось им здесь, а когда Рангави увидел полуразрушенные остатки стены, когда-то опоясывавшей город и служившей ему надежной защитой, то понял, что опоздал.
Отряд двинулся к городу, внимательно оглядываясь по сторонам. Турки, похоже, ушли совсем недавно – следы их страшного пребывания здесь были еще свежи. Догорали обломки деревянных строений, раздавались стоны умирающих, лай собак да крики слетавшихся на поживу воронов.
Рангави с трудом узнавал оживленные прежде улицы, старую кипарисовую аллею, где он бегал еще ребенком и от которой теперь не осталось ничего кроме выжженного пустыря да пары обугленных пней. Видел он и обломки величественных прежде дворцов и храмов, которые были воздвигнуты древними греческими царями, властвовавшими здесь более пятнадцати веков назад. Лишь замок латинского князя, возвышающийся на холме, казался практически нетронутым, и только копоть местами покрывала его белесые стены. Там, к своему удивлению и несказанной радости, Рангави обнаружил немногих уцелевших жителей города. Почти все они были изранены, а многие находились при смерти. Несколько изможденных женщин ходили меж рядами лежащих прямо на каменном полу страдальцев и пытались облегчить их муки, разнося свежую воду и обрабатывая раны. Чуть дальше, на каменных ступенях, ведущих во дворец, стоял старый священник, размахивая кадилом, он нараспев читал молитвы, в то время как несколько монахов в серых рясах помогали ухаживать за ранеными.
В воздухе витал отвратительный запах гниения и смерти, было ясно, что многие из этих несчастных не доживут до рассвета. А там, за незримой чертой, этих людей уже дожидаются те, кого они так любили, и кто наверняка платил им ответной любовью.
Рангави, аккуратно ступал по каменным плитам, медленно пробираясь среди умирающих и еще боровшихся за жизнь людей. Иногда он останавливался, вглядывался в бледные лица, пытаясь найти знакомые ему черты, но затем шел дальше, движимый слабой надеждой все еще теплящейся в глубине души. Вдруг сквозь стоны и монотонное пение священника Рангави услышал слабый голос.
– Ран-гави! – донеслось до его уха.
Он обернулся – на полу, прислонившись спиной к одной из колонн, сидел коренастый человек. Его могучие руки бессильно лежали на полу, а голова была запрокинута назад. Все тело мужчины было покрыто страшными ранами, а из груди, казалось, был вырван целый кусок мяса.
Рангави медленно подошел к несчастному и опустился на колени. Только теперь он смог узнать его.
– Петр!
Мужчина смотрел на него из-под полуприкрытых век. Смерть уже оставила печать на лице кузнеца и Рангави знал, что дни его старого друга сочтены. Глубокая рана на груди начинала гноиться, а цвет лица приобретал неестественный землистый оттенок. Любой другой человек уже давно предстал бы перед Создателем, но Петр всегда был крепок и силен, а потому умирал долго и мучительно, всей своей сущностью сопротивляясь неизбежному.