Страница 5 из 14
Глава 2
— Мяу-у-у-у! — Груша взлетела ко мне на руки, пролетев пулей от порога до середины комнаты, и, не останавливаясь, быстро взобралась на плечи, разлегшись на них, как воротник, оглаживая меня хвостом по шее.
— Эй, ты чего? — протянув руку, я потрепал кошку по загривку, и опустил руку, услышав стук в дверь. Смысла стучать я не видел никакого, все равно дверь была приоткрыта — в эту щель только что влетела Груша, но постучавшийся человек решил проявить немного вежливости, все-таки к Великому князю ломится, не к холопу в людскую. Дожидаться же моего позволения войти стучавшийся не стал, и дверь открылась шире, пропуская в комнату высокую худую фигуру в огромном парике.
— Это поистине дьявольское создание, ваше высочество, — человек, уже перешагнувший порог зрелости, остановился передо мной, опираясь на тяжелую трость и глядя на все еще сидевшую у меня на плечах кошку. — Оно поселилось здесь для того, чтобы сбивать с ног посетителей, и, если повезет, тем самым лишать их жизни.
— Вы слишком драматизируете, Андрей Иванович, вовсе Груша не хотела вас убивать, — я скупо улыбнулся, про себя добавив, что кошке точно нет никакого дела до Ушакова. — Вот господина Лауди она почему-то не любит, наверное, он ее сильно напугал, а то и хвост отдавил, когда падал, вот Груша и запомнила его и теперь так и норовит укусить за лодыжку.
— Какое у вас странное представление о пугливости вашей кошки, ваше высочество, Петр Федорович, — Ушаков скептически хмыкнул, и перевел взгляд с кошки на меня.
— Ну, почему же, — я задумчиво протянул руку и попытался снять Грушу с шеи, потому что она у меня уже вспотела в том месте, где разлеглась теплая, пушистая зверушка. Кошка уходить с такого удобного места не захотела и вцепилась в камзол, выпустив когти. — Ай, — острые когти добрались до кожи и весьма чувствительно оцарапали ее. — Отцепись, животное, — мне, наконец, удалось снять Грушу с плеч и опустить ее на пол. Кошка пыхтела, как закипающий чайник, раздувшись при этом как шар, став в два раза больше за счет вздыбившегося пуха. В тот момент, когда она оказалась на полу, Груша громко мявкнула и, повернувшись ко мне пушистой задницей, задрала хвост и побежала к двери. — Ну вот, обиделась, теперь задабривать придется, сметанкой свежей, а то, зараза такая, спать не даст, будет всю ночь по мне скакать, — мы с Ушаковым проводили кошку взглядами, при этом во взгляде начальника Тайной канцелярии читалось отношение к ней, написанное большими буквами, которые все были нецензурными. — Андрей Иванович, а может, вы мне поведаете, почему я почти со всеми посетителями встречаюсь в своей спальне?
— Ну как же, ваше высочество, а где же еще? Ежели вы почитай все свое время здесь проводите, словно тут у вас и кабинет рабочий, да приемная для аудиенций, — Ушаков переступил с ноги на ногу, тяжелее опершись на трость, ему явно было тяжеловато стоять передо мной, но, не слишком понимая, что делаю, сесть я ему не предложил. — Иной раз мысль крамольная мелькает, что ее величество Елизавета Петровна едва ли не в черном теле вас держит, и вовсе не любящая тетушка она вам, а злая мачеха.
— Надо же, не знал я, что так обо мне думают при дворе, — я внимательно смотрел на старого лиса, который сухо улыбался, глядя на меня. — И чем же я заслужил этот образ бедной сиротки?
— Ну, посудите сами, ваше высочество, — Ушаков снова переставил трость, а на виске у него я заметил капельку пота. Махнув рукой на стул, за столом, первым сел на соседний. Ушаков глянул с благодарностью, и с явным облегчением сел на предложенное место, вытянув вперед правую ногу, и лишь затем продолжил. — Встречаетесь вы с посетителями, как сами упомянули, в опочивальне; при этом многие думают, что не по какой-то своей причуде, а просто потому, что вам негде больше принимать посетителей. Криббе ваш за копейку удавиться готов, даже на одежде Великого князя экономит, — и он с явным неодобрением оглядел мой камзол, который не так уж сильно отличался от его, чтобы смотреть таким взглядом. Подумаешь, брюликов на нем не стало, единственные украшения — серебряные пуговицы, да у самого камзола немного крой поменялся, в нем я хотя бы двигаться мог, ведь когда на тех же поединках дуэлянты красивыми жестами сбрасывали камзолы и оставались в рубашках — это они вовсе не форсили перед зрителями, они таким образом свободу действий получали. Теперь же я мог свободно поднять руки без риска вывихнуть их из суставов, а окружающие решили, что на мне сэкономили, никогда бы не подумал.
— После ваших слов, Андрей Иванович, я могу только один вывод сделать — нужно в этой жизни что-то менять. К тетушке же в опочивальню никто вот так запросто не заходят. — пробормотал я, задумчиво посмотрев на дверь. Там за дверью должен стоять гвардеец, кто-то же кошке тяжелую створу приоткрыл, тогда почему Ушакова не тормознули? И ведь не в первый раз это уже происходит, надоело, если честно. И вот с этим-то надо что-то делать. Хотя бы на первое время гвардейца поменять. У меня свой полк имеется, зачем мне эти пришлые?
— С одной стороны я могу понять все ваше негодование, ваше высочество, но с другой… — Ушаков вздохнул. — Вы бы уже кабинет себе определили, а то и не понятно совсем, где вы встретиться желаете. Время назначено, кабинета нет, значит, хотите встретиться там, где в это время находиться будете. Ее величество никогда не назначает аудиенции на то время, когда она может в опочивальне находиться. — Ушаков покачал головой, да так интенсивно, что его высоченный парик колыхнулся. Ну что же, логично, хотя никак не объясняет того факта, почему гвардейцы беспрепятственно пропускают ко мне Ушакова. Да и в факт, что Елизавета никому в спальне встречи не назначает, верится с трудом.