Страница 3 из 14
Вообще, двор должен был вернуться в Петербург в декабре, ближе к Новому году, но я упросил Елизавету отпустить меня в город на Неве, чтобы начать разбираться со своим подарком. К тому же компанию мне составил тот же Ласси, ехавший на фронт, потому что русско-шведская война все еще не закончилась, и я при поездке был под надежной охраной. Так же с нами ехал вице-канцлер, потому что у него дел в столице было невпроворот, и он не хотел терять время, предаваясь увеселениям в Москве. В итоге, Елизавета согласилась отпустить меня от себя, особенно, когда на вопрос, почему я так сильно хочу уехать, вместо того, чтобы предаваться развлечениям, посвященным прошедшей коронации, я ответил, что, во-первых, мне надоело жить в доме, в котором идет ремонт, а в Кремль я не вернусь, даже, если меня за ноги к коню привяжут и потащат через весь город. Во-вторых, вместо увеселений я хочу, как можно скорее начать полноценно обучаться тому, что запланировал для меня Штелин, а великосветские развлечения будут мне в этом мешать. Ну, и, в-третьих, я так стремлюсь уехать, потому что очень хочу посмотреть на своей подарок — Ораниенбаум, и начать в нем восстановительные работы, чтобы уже через год со спокойной душой переехать туда вместе со своим Малым двором, коего у меня сейчас хорошо, если десяток человек наберется, но кто знает, что будет дальше, ведь вполне может так получиться, что я в конце концов начну стеснять вместе со своими людьми любимую тетушку, а ведь еще полк где-то надо размещать, который в срочном порядке получил звание лейб-гвардейского, то есть, мог располагаться в месте пребывания царственной семьи. Доводы были довольно разумны, так что Елизавета, скрипя зубами, согласилась с тем, что это будет весьма правильное решение. А потом еще и порадовалась тому, что у нее такой разумный наследник подрастает.
Отслужив совместную службу, во время которой Елизавета больше смотрела на меня, чтобы вовремя чем-то помочь или подсказать, чем на священника, который и вел службу, она в итоге ни разу не вмешалась, а под конец как обычно разрыдалась, и, обняв, благословила в дорогу.
Во время всего пути я ехал верхом, чтобы учиться на практике нормально держаться в седле, потому что во время пребывания в Москве в этом весьма полезном навыке я так и не преуспел. Мы возвращались в начале июня и лучшего времени, чтобы научиться как следует ездить на лошади, я даже представить себе не мог. Дороги были хорошо укатаны, еще не слишком жарко, да и гнуса пока что не слишком много: ни мы, ни кони особо не страдали, и я даже наслаждался этой поездкой, держась в седле с каждым днем все более и более уверенно, несмотря на то, что не приученные к подобным упражнениям мышцы ног и спины в первые дни немилосердно болели.
Ласси ехал рядом, и к нему все время нашего путешествия из Москвы в Петербург лип Саша Суворов, заглядывая преданно в лицо и прося поделиться воинским опытом. Сначала генерал отнекивался, затем начал понемногу рассказывать про местность, по которой мы проезжали, в красках расписывая, где и какую роту он бы поставил и как бы воспользовался ландшафтом. Мелкий Суворов слушал внимательно, впитывая все сказанное как губка. Иногда мне начинало казаться, что он в чем-то не согласен с прославленным полководцем. Мальчик пытался возразить и даже рот открывал, чтобы высказать свое мнение, но так ни разу ничего не сказал. Я тогда еще подумал, что надо будет поговорить с ним на тему того, что держать при себе свое мнение не очень разумный подход, тем более, что я прекрасно знаю, кем может в будущем стать этот пацан, и, если он начнет совершенствоваться чуть раньше, чем в той другой истории, то кому от этого станет хуже? Уж точно не мне.
— Ваше высочество, Петр Федорович, — ко мне подъехал молодой поручик с залихватски закрученными усами. — Я, кажется, нашел место для построения корпуса. — Оглянувшись и убедившись, что все те, кого я оставил у Большого дворца, меня догнали и теперь ехали чуть позади, я повернулся к поручику.
— Ну, показывай, Василий Макарыч, может, и взаправду место знатное, — и я тронул поводья, направляя коня вслед за поручиком Федотовым, который направился впереди нашего небольшого отряда, показывая дорогу.
Во время поездки из Москвы в Петербург я не только лучше узнал свою свиту, некоторых офицеров своего полка и Ласси, но и обзавелся денщиком, которым стал этот самый Федотов, скачущий сейчас впереди. Он и не стремился занять при мне какое-то место, просто на одном из привалов увидел, что Румберг занят, пытается вычистить подкову у своего коня, который что-то поймал по дороге, а до кузнеца было еще далековато, а Крамер ему помогает, держа весьма норовистого жеребца, чтобы тот сильно не вырывался. Посмотрев на занятых весьма непростым делом, надо сказать, слуг, Федотов подошел ко мне, и молча принялся обихаживать моего коня, а потом так же молча принес горячего взвару, который гвардейцы организовали, воспользовавшись передышкой.
На следующем привале я сам подозвал его к себе, чтобы выяснить, кто этот крендель. Оказалось, что мелкопоместный дворянин откуда-то из-под Новгорода. Просто ему повезло однажды: Елизавета, еще будучи в то время цесаревной, проезжала как-то мимо, и решила ненадолго остановиться в их крохотном поместье. Что было причиной остановки, сам Федотов не знал, просто не интересовался, но высокий, ладный парень, которому нередко самому и топором махать приходилось, чтобы дров нарубить, приглянулся будущей императрице и она забрала его с собой. В Петербурге определила в этот самый полк, который под командованием Антона Брауншвейгского в ту пору был, да и забыла о нем. А парень тем временем сумел до поручика дослужиться и всегда помнил, кто его из родной дыры вытащил, так что его лояльность вопросов не вызывала и при чистке полка, а она была ой какой жесткой, Василий на своем месте остался.
Немного подумав, я назначил его своим денщиком, потому что слуги слугами, а не все я могу тому же Румбергу доверить. Не то, чтобы я Федотову слепо начал верить, вовсе нет, я пока приглядывался, но он определенно меня устраивал, и убирать его с должности или менять на кого-то еще я пока не собирался, да и не было у меня никого на примете.
— Вот, ваше высочество, что скажете? — Федотов остановился посреди большой равнинной местности, я бы даже сказал, посреди луга. Неподалеку текла узкая речушка, скорее даже крупный ручей, а с другой стороны разнося повсюду запах моря, который ни с чем не перепутаешь, шел морской канал, который за каким-то хером был здесь выкопан не кем-то, а тем самым Ганнибалом, прадедом Пушкина. Он впадал в Финский залив, но его предназначения я никогда толком не понимал.