Страница 10 из 14
— А кто на холопов смотрит? — Турок усмехнулся. — Интриги — это удел благородных, а простые смертные, что невидимки какие. В людской только спросили новенький ли я, да откуда. Я и ответил, что с Великим князем из Москвы приехал. Не побегут же к вашему высочеству выспрашивать, что да как, потревожить побоятся, вот и рассудили, что должно быть и не вру я, кому же понравится в холопах дворовых бегать?
— Душегубу, к примеру, или поджигателю какому, — я слегка наклонил голову, разглядывая его, словно в первый раз вижу. — Ты слишком хорошо говоришь, слишком правильно для простого холопа. Даже я так не всегда могу. Но со мной все просто, я только учусь по-русски говорить и думать, а вот ты словно в хоромах рос, да с учителями грамоту учил. Ты ведь грамоте разумеешь, а, Турок? — моя свита сидела где-то позади меня очень тихо, я практически позабыл, что нахожусь в комнате с Турком не наедине, но вопросы, которые я задавал, точнее ответы на них были очень важны для меня, и плевать, что кто-то из парней может оказаться дятлом, приставленным ко мне Елизаветой. — Так разумеешь ты грамоте и счету?
— Да, — неохотно ответил Турок. — Мать научила, когда еще жива была.
— Как тебя зовут? — от внезапности вопроса он опешил, а затем тихо ответил.
— Андрей Ломов, — Турок замолчал, я же прикидывал, складывая числа в уме, но не получал правильного ответа, просто потому, что не знал историю достаточно хорошо, даже в пределах пятнадцати-шестнадцати лет, прошедших в этом мире.
— Кто твой отец? — бросив бесполезные подсчеты, прямо спросил я.
— Какое это имеет значе…
— Кто твой отец? — жестко прервав его, повторил я вопрос.
— Иван Долгорукий, — он буквально выплюнул это имя. Я же слегка откинулся назад. Понятно. Бывший фаворит и любимец Петра II обрюхатил какую-то девушку Ломову, скорее всего, очень бедную дворянку. Ребенок, рожденный вне брака — позор на всю семью, но она даже пыталась сына чему-то научить, пока не умерла. Отцу же, похоже, изначально было плевать на него, а потом он попал в немилость, сразу же, после смерти своего патрона, а потом и сгинул где-то на каторге. Ну, а Андрейка попал в руки еще по малолетству Ваньке-Каину, и тот научил его тому, что сам умел. История, в общем-то, рядовая, вон Бецкой тоже чей-то бастард, но тому повезло больше, у него мать достаточно знатная и обеспеченная женщина, чтобы иметь силы и возможности рты позакрывать и не дать злым языкам трепать имя сына, здесь же такой возможности не было. И что мне с ним делать? Может, правда, на каторгу отправить? По стопам родителя, как говорится.
— Ну, и что мне с тобой делать? — я продублировал вопрос вслух.
— Он же помог нам, ваше высочество, тогда, в Москве, — неуверенно проговорил откуда-то из-за спины Румянцев.
— И что же, из-за того, что он шкуру свою тогда спасал, все ему простить? А, может, его высочество еще и должностью его одарить надобно? — впервые слышу, если честно, такие категоричные нотки в голосе Сафонова. Никогда бы не подумал, что он может быть настолько принципиальным, скорее уж Вяземский, который и вовсе промолчал, не влезая не в свое дело. — Архив Сыскной экспедиции он все же сжег, да и убег бы, ежели его высочество не поймал бы.
Мнения сторон разошлись, и я пребывал в некоторых колебаниях относительно принятия решения. Одно мне было понятно, Ушакову я Турка не отдам. В крупных заговорах воспитанник Ваньки-Каина точно не замешан, а со всем остальным я надеюсь, что справлюсь.
— К Румбергу его отведите, передайте, что Андрей Ломов моим личным слугой отныне будет. Только предупредите, что шибко ловок шельмец, чтобы глаз с него не спускали, — и я соскочил со стола, направившись к двери. — А мне пока надо Наумова убить, так что, с Ломовым заниматься более некогда.
— Э-э-э, — у двери я обернулся и увидел, что парни недоуменно переглядываются между собой, включая Турка. — Может, подсобить нужно, ваше высочество? — заметив мой взгляд тут же отреагировал Румянцев, а Сафонов закивал, соглашаясь с приятелем.
— Когда понадобится труп прятать, я кликну, — пообещав, что их энтузиазм не останется без награды, я открыл дверь.
— Почему вы решили меня при себе оставить, ваше высочество? — я снова обернулся, задумчиво разглядывая Турка. — Потому что я какой-никакой, а Долгорукий?
— Я не знаю, насколько ты Долгорукий, может быть, ты мне солгал. У Ивана сейчас не спросишь уже, а лавры покойного императора Петра мне не к чему. Я тебя при себе оставил, потому что ты вор, Андрей Ломов, и весьма удачливый вор, надо сказать, — и я, наконец, вышел из комнаты.
Возле дверей моей спальни стояли аж два гвардейца. Возле них топтался Криббе, но они ни в какую его не пускали и не говорили, на месте я вообще, или куда уйти изволил. У одного из гвардейцев на щеке наливался великолепный бланш. Похоже, воспитательная беседа командира с подчиненными прошла весьма удачно.
— Ну что же, Наумову сегодня повезло, обойдемся без сокрытия трупов, — пробормотал я себе под нос и подошел к Криббе. — Тебя не пускают, Гюнтер, по моему приказу.
Он даже не вздрогнул, заметил мое приближение. Откинув резким движением головы с лица длинные темные пряди, которые почему-то никак не хотел завязывать в хвост, Криббе неспешно повернулся ко мне лицом.
— Давно пора, ваше высочество, отдать подобное приказание.
— Пошли, поищем для меня кабинет, где я и буду принимать отныне посетителей, — и я пошел к одной из незанятых комнат. Криббе, заложив руки за спину, двинулся за мной.
Комната вполне подходила под поставленные задачи. она была просто и функционально обставлена: большой стол, несколько кресел, пара книжных полок и небольшой диванчик — этого вполне хватит, чтобы обустроить здесь кабинет, а потом у меня будет свой дворец, в котором я смогу делать, что хочу.
— Я велю принести сюда письменные принадлежности и канделябры со свечами, — кивнул Криббе, подходя к окну и трогая тяжелую зеленую портьеру.
— Тебе удалось что-то узнать? — я подошел к нему совсем близко и встал рядом.
— Да, ваше высочество. Как оказалось, вашей аудиенции хочет получить некто, называющий себя Георг Гольштейн-Готторпский. Он прибыл сюда в Петербург инкогнито, и именно он привез ошеломляющие новости.