Страница 3 из 7
Начиная с 1960-х годов в нашей стране несколько десятилетий подряд в психологических работах доминировала точка зрения Соссюра: язык – предмет лингвистики, речь – психологии. Стали заниматься изучением речи без языка, т. е. той частью речевых проявлений, которая слышима и выражается вовне. Анализировали восприятие речи, речевых звуков, распознавание слов, что, правда, оказалось полезным при исследовании речевого онтогенеза. Изучали также способ произнесения слов и речевых звуков, артикулирование. Были созданы модели автоматического распознавания звуков речи. Все же со временем возросла неудовлетворенность такой позицией и окрепло понимание, что введенное Соссюром разграничение отсекло от психологического исследования жизненную связь речи с действительностью, языком, мыслью, личностными проявлениями говорящего человека. Речь, понимаемая только как произнесенное слово, оказалась тем самым неполноценной, а за пределы психологического исследования были выведены процессы смысловой обработки вербального материала.
Крайности позиции Соссюра в большой мере потеряли свою силу в связи с развитием когнитивной науки, разработавшей модели механизма психологических процессов. В моделях используется понятие блоков, где представлены элементы текущего исследуемого процесса. В области психологии речи разработаны модели вербального процесса (Кинч, Ван Дейк, 1977; Левелт, 1979; Ушакова, 1985). Они дают основания для различения понятий язык и речь. Такое различение оказывается, однако, относительным. Оно зависит от большего или меньшего включения блоков, обеспечивающих процесс производства речи или процесс восприятия речи.
Когда человек слушает и понимает слова, у него работают блоки, воспринимающие звуковые сигналы. В этих блоках производятся специфические кодовые операции. В звене восприятия перерабатываются поступившие из внешнего мира акустические сигналы, переводятся во внутренний мозговой код, специфичный для мозга. Акустические сигналы преобразуются в нервные паттерны, решается задача распознавания паттернов и их дифференцирования. Здесь используется внутренний мозговой код, который может быть любой природы, поскольку происходит внутренняя переработка информации. Как мы видим, эти элементы относятся к протеканию речевого процесса.
Другим вариантом организации речевого процесса является произнесение. В звене произнесения внутренние кодовые команды переводятся в сигналы-команды артикуляторным органам. Параметры этих выходных сигналов строго регламентированы, поскольку они соответствуют фонетическим нормам используемого языка, а также определяются языковым опытом индивида и закономерностями функционирования его артикуляторного аппарата, производящего языковое звучание.
Речевой процесс протекает путем использования длительно сохраняющихся морфологических и фонетических структур, грамматических и текстовых стереотипов, паттернов артикуляции и слуховых паттернов. В динамику его организации включаются также блоки, сохраняющие семантически значимые лингвистические элементы. По существующим данным, семантически содержательные процессы тесно связаны с накопленными и долговременно хранимыми семантическими обозначениями, т. е. с языковым опытом в целом.
Обратимся теперь к языковой функции. Наиболее характерной ее операцией является составление содержания будущего высказывания. Это значит, что в ее основе лежат мысль и интенция к предстоящему сообщению. Мысль реализуется посредством семантически значимых лингвистических элементов. Тем самым первый шаг в реализации языкового процесса состоит в подборе семантически адекватного слова.
Подбор нужного слова происходит на основе имеющегося у человека лексикона. Он образует так называемый языковой тезаурус («сокровищницу языка»). Начиная с ранних лет и в течение всей жизни человека, его языковой тезаурус пополняется лексикой и языковыми оборотами, обслуживающими разные виды интенций.
Механизм подбора нужного слова в общей форме описывается в теоретическом плане. Он осуществляется как сканирование материала сетевой структуры «вербальной сети», объединяющей слова языка. Языковая функция реализуется на материале зафиксированных ранее в нервной системе человека стабильных связей между словами вербальной системы («вербальная сеть») с сохранением грамматических и текстовых стереотипов.
Процесс подбора нужного слова, по теоретическому описанию, инициируется интенцией человека включиться в происходящее общение. Соответствующие слова и выражения приходят на помощь говорящему, когда он хочет выразить содержание своей мысли, а также радость, надежду, отчаяние и множество других своих состояний и переживаний, как позитивных, так и негативных.
Поясним сказанное об отношениях языка и речи с помощью сравнения. Так, при создании живописного произведения профессиональные навыки художника, его предпочтения и вкусы (существующие до начала творческого процесса) аналогичны языковому материалу. Процесс же работы художника над картиной, использование им красок, холста, кистей аналогичны речевому процессу при говорении. Этот процесс динамичен, используемые средства могут примеряться, отменяться, заменяться новыми. Содержание картины, переданные в ней мысли и впечатления художника, его взгляд на мир – это аналог семантики вербального продукта. В результате написания картины зрители получают выражение творческой мысли художника, проявленное средствами художественного языка. Психологический анализ процесса построения высказывания будет рассмотрен нами позже на страницах этой книги.
Обратимся теперь к термину внутренняя речь, который нечасто встречается сейчас в литературе. Однако в 1960—1970-е годы он имел важное значение, поскольку вопрос об особенностях и существовании внутренней речи определял сам предмет психологических исследований. Однако исследователи проблемы внутренней речи вкладывали в это понятие различный смысл. Некоторые понимали ее как речь «про себя», другие же настаивали на том, что это особое явление, качественно отличное от внешней речи и при этом составляющее ее необходимую основу.
По А. Н. Соколову, «внутренняя речь есть психологическая трансформация внешней, ее „внутренняя проекция»» (Соколов, 1968, с. 3). Экспериментальной моделью внутренней речи в его работе явились мыслительные задачи, решаемые испытуемыми молча, «про себя». Б. Ф. Баев применил методику «объективации внутренней речи», которая попросту состояла в том, что испытуемые вслух решали задачи (Баев, 1967). Можно видеть, что воспроизводился такой вид внутренней речи, который равен внешней за вычетом звукового выражения. Однако проницательный П. Я. Гальперин отметил, что этот вид речи не заслуживает названия внутренней: «Внутренней речью в собственном смысле слова может и должен называться тот скрытый речевой процесс, который ни самонаблюдением, ни регистрацией речедвигательных органов уже не открывается. Эта собственно внутренняя речь характеризуется не фрагментарностью и внешней непонятностью, а новым внутренним строением» (Гальперин, 1957, с. 59).
Большинство авторов, занимавшихся внутренней речью, обсуждали вопрос о характере ее элементов. Для Л. С. Выготского внутренняя речь – это внутреннее говорение (Выготский, 1956). Основную особенность внутренней речи он видит в предикативности, поскольку она «состоит с психологической точки зрения из одних сказуемых» (там же, с. 364). Для ее семантики характерны расширение смысла слов, «слипание» слов для выражения сложных понятий, а также «нагруженность» слов смыслом (там же, с. 371–374).
Б. Г. Ананьев развил представление о внутренней речи, опираясь на данные о патологических расстройствах речи у больных афазией людей (Ананьев, 2001б, с. 233–248). Он считал, что логико-синтаксический строй внутренней речи может быть как предикативным, так и субстантивным. Больные сенсорной афазией обнаруживают предикативность речи, страдающие моторной афазией – субстантивность. В случае сенсорной афазии расстраивается понимание речи, что, по мнению Б. Г. Ананьева, обусловлено распадом «подлежащных форм». Предикативные формы соотносимы с деятельностью говорения и потому нарушаются у больного моторной афазией (там же, с. 363–364). По Ананьеву, элементы внутренней речи могут быть трех видов: предикаты, субъекты и указательные определения места (типа «здесь», «там»).